|
 |
Юрий БЕЛИЧЕНКО,
«Красная звезда». |
Московская городская организация Союза писателей России выпустила в середине прошлого года коллективный литературно-художественный сборник «Проза».
Мне довелось полистать его осенью, полистать второпях, и при таком беглом и поверхностном ознакомлении сборник, признаться, показался мне несколько странным, эклектичным, что ли, по жанровому составу, поскольку включал в себя и собственно разного достоинства прозу, и литературно-критические статьи разных лет, и документалистику, и рецензии, и даже архивные публикации. Увиделось за всем этим естественное для литераторов желание скопом напечатать то, что залежалось в «столах», не находя выхода на страницы текущей журнально-газетной периодики. И я отложил, было, книгу в сторону, до свободного времени, которого у журналиста отнюдь не в избытке. Но именно эта показавшаяся странной эклектика и заставила вернуться к ней вновь. Мне была просто непонятна роль архивных публикаций в сборнике текущей прозы, и я открыл книгу, чтобы прочитать хотя бы одну из них.
Это была статья архиепископа Никона, перепечатанная из «Троицкого листка» за 1912 год. И называлась она вполне современно: «Чем больна наша матушка Россия?»
«От чего болеет Россия?» – задает в ней вопрос церковный иерарх, еще не ведая, что и сам он, и Россия стоят буквально на пороге величайших бедствий и потрясений. И сам отвечает на него так: «Россия духовно болеет от великого духовного раскола между верхними, интеллигентными ее слоями и всею многомиллионною массой народной». Находя истоки такого раскола еще в реформах Петра, автор доходит до революционного 1905 года, года «смуты», которая «раскрыла, какая пропасть отделяет нашу интеллигенцию от самого народа». «Началась и досель продолжается какая-то ненужная и непонятная борьба: с одной стороны – интеллигенты, желающие во что бы то ни стало навязать народу чужие идеалы, с другой – народ, крепко стоящий за свои родные заветы... Удивительно то, – пишет архиепископ, – что ведь интеллигенция – горсточка в сравнении с великаном-народом, а между тем хочет весь народ в духовном отношении переделать по образу и подобию своему. Ради чего? Во имя чего?.. Как будто туман какой застилает глаза этим доброжелателям народным, а когда им указывают на их основную ошибку, то простое самолюбие не позволяет им сознаться, и они стараются убедить себя и других, что они-то и есть настоящие благодетели народа!»
Как же все это вновь современно! – подумалось мне, вспоминая последнее десятилетие с его «шоковой терапией», грабительской приватизацией, разнонаправленными идеями рыночных реформ, непонятных народу, но упорно проводимых в жизнь все той же возжелавшей облагодетельствовать этот народ интеллигенцией. Прошли войны, революции, социальные потрясения, изменились грамматика, меры длины и веса, деньги, границы, системы государственного устройства и правления. А этот духовный раскол между народом и «прогрессивной» интеллигенцией, пытающейся переделать народ по своему разумению, по сути остался тем же. И примеров тому тьма.
В те дни, когда я читал эту книгу, Государственная Дума приняла закон о новой государственной символике, предложенной президентом. Народ одобрительно принял все элементы этой новой символики. А кто яростнее всех возражал? – «Прогрессивная» интеллигенция. В ходе запальчивых телевизионных дискуссий на эту тему то и дело звучала мысль, что народ темен, «агрессивно послушен» и следует прислушиваться не к его мнению, а к мнению интеллектуального меньшинства, которое лучше народа знает, каким путем следует вести Россию в новый век. Слава Богу, подумалось мне, что на этот раз победило все-таки мнение большинства. Видать, не случайно составители сборника «Проза» вставили в него именно эту, не теряющую актуальность статью. И я внимательно сел за книгу.
Рассказы разных авторов, вошедшие в ее состав, написаны в последнее десятилетие двадцатого века и несут в себе приметы духовной смуты, отпечатавшиеся в судьбах людей, неожиданно для себя попавших в новую социальную и нравственную ситуацию, навязанную «сверху» и не вполне понятную «внизу». Отдельный, частный, еще недавно привычно встроенный в свою общественную «ячейку» человек, не понимая и не принимая происходящего, почувствовал себя отчужденным от общества. И мировосприятие его стало трагическим.
У героя рассказа Александра Трапезникова «Экран немого кино» Евгения Константиновича, работающего редактором одного из столичных издательств, к примеру, неожиданно пропала потребность разговаривать с людьми, и он дал обет молчания, «видя в молчании единственную возможность существования в наэлектризованном мире, оглохшем от криков». Решение это, издревле бытующее на Руси в среде монахов и праведников, не делает героя рассказа счастливым, но приводит его к раздумьям о судьбе России, о том, что «русский человек всегда жил по совести и по любви» и это доныне сохраняет его как народ.
Совершенно новый, неожиданный поворот причин, побуждающих человеческие поступки, обнаруживает, расследуя бытовое убийство, частный сыщик Сергей Ершов, герой рассказа Михаила Зубавина «Дело о новом наркотике». Убийство совершает больная бронхиальной астмой пенсионерка с целью завладеть бронхорасширяющими ингаляторами, купить которые в нынешних коммерческих, не признающих льготных ветеранских рецептов аптеках она попросту не в состоянии на свою пенсию. А без таких ингаляторов дальше жить ей попросту невозможно. И сыщику Ершову делается страшно за свою мученическую страну, пошедшую по пути таких преобразований, которые жизнь простого человека, как некую ничтожно малую величину, попросту не принимают в расчет.
Интересны и страшны своей документальной правдивостью «Записки таможенника» Валерия Пирогова. Здесь чрезвычайно важен именно документальный акцент повествования, отражающего жизнь, авторское вмешательство в которую ограничено лишь заменой подлинных фамилий да чисто композиционными элементами. Главный герой записок, инспектор таможни по особо важным делам Тамов, то и дело сталкивается по роду своей деятельности с чудовищными проявлениями криминального, бюрократического и нравственного беспредела, ставшего прямым следствием юридически и экономически непродуманных преобразований. Тамов понимает социальные причины происходящего, понимает, что тысячи людей, «неожиданно ввергнутых в водоворот рыночных отношений, пытаются найти в этой новой жизни место под солнцем и не находят его или находят то, что на самом деле является иллюзией, а на юридическом языке называется «преступлением». И сам герой записок, борясь с преступностью, в душе своей не может определенно ответить на вопрос: чьей здесь больше вины – людей или обстоятельств?
Не случаен, вероятно, и некий внутренний переклик между отдельными публикациями сборника, принадлежащими к разным жанрам.
Так, в рассказе Галины Полынской «Писатель» перед нами гротескно предстает некий нынешний модный писатель-постмодернист, книги которого весьма одобрительно встречает интеллектуальная элита. И никто не догадывается, что все его романы на самом деле написаны не им самим, а неким паукообразным существом, вылупившимся из какой-то штуки, похожей на мяч для регби. Существо это «творит» и живет в подвале, попутно поглощая случайно оказавшихся в этом подвале людей. Последней его жертвой оказывается сам незадачливый литератор, в человеческий образ которого паукообразное существо и перевоплощается. Эта жутковатая метафора хорошо перекликается со статьей критика Николая Переяслова, посвященной текущей российской прозе. Автор наряду с другими явлениями исследует и паразитирующий на классической литературе постмодернизм, где каждый роман – как обман, ибо воссоздает лишь некую виртуальную реальность, абсолютно равнодушную к тому, что реально происходит в жизни и обществе.
Нельзя не заметить, что речь, хотя и не впрямую, вновь идет о глубоком разрыве между некоей интеллектуальной «элитой», быстро приспособляющейся к законам купли-продажи, и народом, беды и нужды которого попросту не учитываются.
А он, народ, в массе своей продолжает жить по традиции, по своим, отличным от рыночных, законам нравственности, добра, справедливости и чести. Законам, ставшим немодными в интеллигентской среде, но остающимся в крови и бытовых традициях простого человека неизменными.
Четыре года лежит без движения в своей комнате пораженная инсультом старая Васильевна, героиня рассказа Владимира Пронского. Вокруг нее совершается и движется жизнь, но Васильевна не может участвовать в ней, и единственная радость, которая у нее осталась, – старое зеркало, отражающее все, что происходит на улице: ветки черемухи, птиц, прохожих.
Но вот зять затевает в доме ремонт и снимает со стены ее старое зеркало. И жизнь становится ей не нужна. Она все спрашивает внука про черемуху, собираясь дождаться ее цветения, а потом умереть. И однажды внук приносит ей наконец букет цветущей черемухи. И попутно, между прочим, сообщает, что отец вовсе и не собрался выбрасывать ее старое зеркало, а украсил его новой рамой и в ближайшие дни вновь повесит его на старое место. И немощная Васильевна со слезами на глазах вдруг понимает, что, несмотря на беспомощность ее, жизнь все-таки еще продолжается. Просто, но как по-человечески трогательно это написано!
Жизнь праведная, порядочная перевешивает на весах судьбы любое эфемерное счастье случайно добытого богатства. Всю жизнь мечтала Катя, героиня рассказа Алексея Смоленцева, о надежном и верном муже, который стал бы одним на всю жизнь, отцом ее ребенка. Долго выбирала и нашла наконец удачливого, на десяток лет старше предпринимателя. И ребенка вымолила у Богоматери. Так бы и жить в любви да растущем достатке – но расстреливают мужа неизвестные убийцы, и придется еще не родившемуся сыну жить без отца.
Такой предстает Россия в зеркале прозы коллективного сборника. И этот складывающийся воедино из разных, казалось бы, частей образ представляется мне трагическим, но правдивым. Сборник обозначен номером первым, что, вероятно, следует понимать как намерение сделать это издание периодическим. Думаю, что намерение это можно приветствовать.
 
Другие статьи этого раздела
|
