|
 |
Виталий МОРОЗ, «Красная звезда». |
Профессор Анфилов пришел в редакцию с папкой документов и очень взволнованным. Поддерживая на весу руку в гипсовой повязке, Виктор Александрович начал беседу так:- На наших глазах еще при жизни фронтового поколения перекраивают историю войны. Перекраивают цинично, нагло, воинственно. Имею, в частности, в виду и телевизионный фильм Евгения Киселева «Мировая революция для товарища Сталина», который он демонстрирует уже не первый раз, посвящая то юбилею Победы, то годовщине со дня смерти главного героя. Фильм этот, как и фильм другого телевизионного режиссера Владимира Синельникова, как и их литературная основа, сотканная из исторических опусов Виктора Суворова, - ложь. Ложь, я бы сказал, слоеная.
- Слоеная?
- Ну, если хотите, эшелонированная, многоэтажная. Навязать телезрителю, читателю мысль о том, что Советский Союз якобы готовил нападение на Германию в июле 1941 года, непросто. Неизбежен естественный вопрос: а зачем Сталину это было нужно? Не найти иного ответа, кроме того, который господин Киселев, следуя за лондонским духовным наставником, вынес в название фильма: ради мировой революции. Это и есть вранье первого слоя. Мировая революция для Сталина, в отличие от Троцкого, никогда не была доминантой. Больше того, мировой революционный процесс он стремился подчинить интересам советского государства, укреплению его безопасности. Как ни осуждаем мы Сталина за преступления, роковые ошибки, приписать ему еще и готовность жертвовать страной и народом во имя мировой революции никому не удастся. Нет в истории доказательств.
Тот же Резун-Суворов, уверен, перелопатил все написанное и сказанное Сталиным и не нашел ни строки, в той или иной мере подтверждающей его измышления. Потому и пришлось фантазировать по поводу заседания политбюро, на котором-де Сталин просто обязан был сказать то-то и то-то. Его сторонники любезно подняли материалы рутинного, рядового заседания партийного органа от 19 августа 1939 года и развели руками: ничего похожего там нет. Уточним: и быть не могло.
- Зато известны высказывания Сталина о том, какая внешняя политика позволит Советскому Союзу выстоять и выжить.
- Известны они и фальсификаторам и сильно их раздражают. 19 января 1925 года на пленуме ЦК ВКП(б) И. В. Сталин в обычном для него назидательном, поучающем тоне сказал следующее: «Если что-либо серьезно назреет, то наше вмешательство, не скажу обязательно активное, не скажу обязательно непосредственное, оно может оказаться абсолютно необходимым. Это не значит, что мы должны обязательно идти на активное выступление против кого-нибудь. Это неверно. Если у кого-нибудь такая нотка проскальзывает - это неправильно. Если война начнется, мы, конечно, выступим последними, самыми последними, для того чтобы бросить гирю на чашку весов, гирю, которая могла бы перевесить».
Время показало, что это заявление Сталина было для него программным, и он руководствовался им и до мировой войны, и после. Да, мы помогали Испании, Китаю, Северной Корее, в том числе военными средствами, но делали это осмотрительно, осторожно, по возможности тайно. Да, мы стали решающей силой во второй мировой войне, именно наша «гиря» спасла человечество, но Сталин, кажется, сделал все возможное, все, от него зависящее, чтобы эту войну предотвратить, погасить на самой ранней стадии.
- Находятся не то историки, не то философы, которые пытаются внушить другим такую мысль: не будь, дескать, у нас революции 1917 года, не будь Сталина, Гитлер ни за что бы не пришел к власти в Германии. Они рисуют минувшую войну, прежде всего, как схватку двух якобы родственных идеологий, схватку двух тоталитарных, диктаторских режимов.
- Глупость все это, пустословие. Могу привести признания самого Гитлера о том, что идея поиска «жизненного пространства» на Востоке осенила его еще во время первой мировой войны. Кто тогда слышал о Сталине? К власти Гитлер пришел самым демократическим путем, был триумфально избран, как сейчас бы сказали, электоратом, очарованным обещаниями сбросить Версальские оковы, поживиться за счет неполноценных народов. Его же политическую сущность, мне кажется, с особой силой раскрывают слова, произнесенные перед нападением на Польшу: «Во всем мире немцы известны как гунны, но то, что будет иметь место в войне с Польшей, превзойдет дела гуннов. Эта беспощадность необходима, чтобы на примере уничтожения Польши продемонстрировать государствам Востока и Юго-Востока, что значит оказывать сопротивление немецкой воле». Разве в Польше того времени было что-то общее с социализмом и тем более с большевизмом? Разве только Советскому Союзу Гитлер демонстрировал «немецкую волю»?
- К стратегическим просчетам Сталина некоторые историки относят открытые и секретные договоренности с Гитлером 1939 года, называют их аморальным сговором двух диктаторов...
- Кудахтанья на этот счет предостаточно. Но еще в эпоху «холодной войны» в 1970 году в книге немецких историков Ф. Круммахера и Г. Ланге «От Брест-Литовска до «Барбароссы», изданной в Мюнхене, я встретил такую констатацию: «Критики до сих пор не решили, мог ли Сталин поступить иначе, какие альтернативы у него существовали в той ситуации». Прошло еще тридцать лет, но никто из новых критиков, даже столь ретивых и поверхностных, как Резун-Суворов, Киселев, Синельников, не попытался обрисовать альтернативу, которой мог бы воспользоваться Сталин. Не было у него лучшего, более нравственного выбора. Не было из-за непоследовательной и далеко не искренней политики западных демократий. Как, например, в Великобритании восприняли захват немцами 22 марта 1939 года литовского порта Клайпеда (Мемель) и прилегающей области? «Когда я захватил Мемель, - говорил Гитлер в кругу своих приближенных, - Чемберлен информировал меня через третье лицо, что он очень хорошо понимал необходимость этого шага, хотя и не мог одобрить его публично». Это свидетельство зарубежных документалистов. На Западе о двойственности предвоенной политики написано больше, чем у нас. Но сказано пока не все: архивы закрыты. Договоры 1939 года стратегическим просчетом Сталина считать нельзя. Благословляя их, Сталин надеялся выиграть пространство и время, отодвинуть войну по срокам, если уж она неизбежна, лучше к ней подготовиться.
- А как лично вы, Виктор Александрович, думаете: считал ли Сталин войну с Германией неизбежной уже тогда, в тридцать девятом?
- Уверен, что да. Не стану приводить дословно общеизвестное высказывание Гитлера из «Майн кампф» о переходе к политике территориальных завоеваний, о том, что якобы сама судьба указывает ему, Гитлеру, путь на Россию. Наверное, менее известно о том, что после прихода Гитлера к власти и возведения подготовки к агрессивной войне в ранг германской государственной политики советское правительство обратилось к новоиспеченному вождю немцев с официальным вопросом: остается ли его заявление об экспансии на Восток, сделанное в «Майн кампф», в силе, не сочтет ли господин Гитлер возможным дать по этому поводу разъяснения. Ответа не последовало. Вернее, мы получили его лишь 22 июня 1941 года.
Сталин, несомненно, с самого начала осознавал неизбежность смертельной схватки с Гитлером, но в силу множества обстоятельств не предполагал, что это произойдет так рано. Сталин реалистически, трезво оценивал возможности Красной Армии, и они его беспокоили. На совещании начальствующего состава, посвященном обобщению опыта боевых действий против Финляндии, он 17 апреля 1940 года, в частности, отмечал: «Культурного, квалифицированного и образованного командного состава нет у нас или есть единицы... Требуются хорошо сколоченные и искусно работающие штабы. Их пока нет у нас... Затем для современной войны требуются хорошо обученные, дисциплинированные бойцы, инициативные. У нашего бойца не хватает инициативы. Он индивидуально мало развит. Он плохо обучен...» Можно бы не соглашаться, обидеться. Но Сталину было виднее. Не проблемы мировой революции его волновали, он думал, удастся ли отразить неизбежный удар Германии, и полной уверенности в этом не испытывал. Ведь на том же совещании прозвучали и такие его слова: «Надо вдолбить нашим людям, начиная с командного состава и кончая рядовым, что война - это игра с некоторыми неизвестными, что там, в войне, могут быть и поражения. И поэтому надо учиться не только, как наступать, но и отступать». К сожалению, отступать мы себе и в мыслях не позволяли, учиться этому считали кощунством.
- Потому, как утверждают Киселев и другие последователи Резуна-Суворова, сделали ставку на наступление, развернули деятельную подготовку к нападению на Германию...
- Это и есть ложь второго слоя. Приближать войну хотя бы на день, на час намерений у Сталина не было. Он самоуверенно полагался на собственный анализ обстановки и исключал возможность ведения Гитлером войны на два фронта. Разведдонесения с изложением сути плана «Барбаросса», многочисленные сообщения о сроках нападения Германии на СССР воспринимал как дезинформацию, подаваемую масштабно, искусно и правдоподобно. На это, по мнению Сталина, в равной степени были способны как немцы, так и англичане.
- Но если война пусть и не в сорок первом, а, скажем, в сорок втором все равно неизбежна, не делал ли Сталин ставку на нападение, упреждающий удар? Через ваши руки, Виктор Александрович, прошли ведь тысячи архивных документов.
- Сталин, как и наше военное руководство, считал наступление главным видом боевых действий, решающим исход войны. Верил, что Красная Армия, преображающаяся, крепнущая день ото дня, будет в конечном итоге способна не только отразить нападение противника, но и перенести боевые действия на его территорию. Эти идеи были заложены в оперативном плане, которым руководствовались войска. Горько, обидно, но к иному развитию событий мы не готовились. В одной из давних зарубежных публикаций я встретил слова, вызвавшие поначалу внутренний протест: мол, летом сорок первого Красная Армия оказалась не готовой ни к обороне, ни к наступлению, ни к стратегическому отступлению. Значительная доля истины в этом выводе, как ни прискорбно, есть. Наш оперативный план в основе своей был реалистичным, но нацеленным на более отдаленную перспективу. Мы очень многое не успели сделать, а многое не сделали из-за сталинской боязни спровоцировать немцев.
- Знаю, что лично вы встретились с врагом на рассвете 22 июня 1941 года. При каких обстоятельствах?
- Я, третьекурсник Военно-инженерной академии, уже в звании техника-лейтенанта проходил производственную практику на строительстве оборонительных сооружений у нашей новой границы. Саперный батальон, куда меня определили, располагался под Рава-Русской. Там нас и застала война. Первым ощущением было отчаяние: в батальоне лишь командир носил на ремне револьвер типа наган. Винтовки нам не полагались...
Профессор на какое-то время умолкает, заново переживая давно пережитое. Затем продолжает:
- Многие из моих товарищей по академии - практику проходили одновременно третий и четвертый курсы - погибли в первые часы войны. Я чудом выжил и, конечно, уже при оружии до осени вместе с другими саперами ставил мины на пути движения врага. Для меня сорок первый - мины, мины и мины. Темнело в глазах от работы.
Теперь можете представить, как воспринимаю я рассуждения лощеных господ с телевидения о том, что Сталина, дескать, с головой выдают карты сопредельной территории, поступившие в войска перед началом войны, и особенно разговорник с вопросами к бургомистру. Не сразу и поймешь: то ли это святая наивность, то ли что-то иное. Ну если наш оперативный план предусматривал перенос боевых действий на территорию агрессора, то как же могли мы действовать там без карт? Кого бы первым расстреляли за их отсутствие? Кому-то, наверное, и разговорник понадобился бы, хотя он нужен на войне как пятое колесо телеге.
Если, господин Киселев, мы, по-вашему, готовились напасть на Германию в начале июля сорок первого, то зачем до последнего мирного часа вели гигантское по размаху и стоимости строительство оборонительных сооружений на границе? Вели днем и ночью, при свете фар и костров. Выбивались из сил, а за пять дней до начала войны, как выяснилось позднее, получили постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Об ускорении приведения в боевую готовность укрепленных районов». Казалось, ускорить что-либо уже невозможно.
Думаю, Евгений Киселев даже мысленно не представляет, что создавалось вдоль границы ради тех двух недель, на которые надо было задержать врага! 23 управления начальников строительства, 138 строительных участков, 136 тысяч строителей, в том числе 18 тысяч вольнонаемных... Строили не одну, как было на старой границе, а две укрепленные полосы. Значительно возрастало число орудийных сооружений, причем были заказаны орудия нового образца...
Сегодня, когда исход боев на границе известен, легко говорить и об упущениях. Единой системы артиллерийско-пулеметного огня не было, противник знал о местонахождении всех оборонительных сооружений, большие неукрепленные участки так и не были заняты полевыми войсками. Не было минно-взрывных заграждений. Встречал у известного писаки: а не значит ли все это, что в действительности мы готовились не обороняться, а наступать? Нет, не значило. Собственными глазами видел, сколько мин, причем сконструированных и изготовленных уже после войны с Финляндией, было доставлено в район границы. Сталин, а вслед за ним и военное командование полагали, что выставить их мы в любом случае успеем. Не успели. Если готовишься наступать, то зачем завозить мины к границе? Зачем тысячи и тысячи людей бросать на бетонные работы? А нам вместо ответов тычут в лицо замусоленным раритетом-разговорником.
- В прошлом году, Виктор Александрович, я трижды встретил в «Литературной газете» одну и ту же тираду. Вот она: «Казалось, отшумели споры о научности или псевдонаучности доводов бывшего капитана ГРУ (...). Но вот недавно в архиве Президента РФ обнаружен сенсационный документ, который может придать «Ледоколу» второе дыхание. Документ этот - на пятнадцати страницах. Не машинописных - рукописных. Текст написан убористым каллиграфическим почерком. (...) Перед нами план «превентивного удара» по фашистской Германии, который вполне резонно именовать «Планом Жукова». В июле этой сенсацией с читателями поделился Владимир Сергеев, напечатав материал с красноречивым названием «У нас была своя «Барбаросса». В сентябре эти же слова процитировал доктор исторических наук Клим Эрос в статье «У немцев в Москве был свой Штирлиц?», а в ноябре Татьяна Морозова - в рецензии на последнюю книгу Виктора Суворова «Самоубийство». Видите, сколько у главного сценариста киселевского и синельниковского фильмов поклонников?
- Меня больше поражает и потрясает готовность писать и вещать о том, чего не знаешь. Документ, о котором речь, никогда в архиве, именуемом ныне президентским, не был. С 29 марта 1948 года он хранился в архиве Главного оперативного управления Генштаба, а до этого - в личном сейфе А. М. Василевского. Документ можно было бы назвать докладной запиской наркома обороны и начальника Генштаба на имя председателя Совнаркома СССР, которым в мае 1941 года стал сам Сталин. Но документ остался лишь рабочей заготовкой, проектом такой записки, поскольку К. С. Тимошенко и Г. К. Жуков рукопись не подписали.
Название документа историки ищут в первом абзаце: «Докладываю на Ваше рассмотрение соображения по плану стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками». Вдумаемся, вникнем в слова: на случай войны. Когда этот случай наступит? В июле сорок первого?
Но в проекте записки есть и такие предложения. Цитирую: «Потребовать от МКПС полного и своевременного выполнения строительства железных дорог по плану 41 года и особенно на львовском направлении»; «Обязать промышленность выполнить план выпуска материальной части танков и самолетов, а также производства и подачи боеприпасов и горючего строго в назначенные сроки...» Можно ли вносить такие предложения, зная, что до мнимого нападения СССР на Германию осталось менее двух месяцев?
Да, в проекте записки есть и другие предложения: «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной с развернутыми тылами, она имеет возможность упредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую сторону в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск...» Решительные слова людей с характером...
Документ этот известен военным историкам очень давно. Я читал приведенные выше строки еще в звании майора, слышал, что думают о документе И. Д. Соколовский, М. В. Захаров, беседовал о нем с Г. К. Жуковым. Мнение было совпадающим: в реальной истории «Соображения» никакой роли не сыграли. Да, в наркомате и Генштабе мысль о целесообразности упреждающего удара возникала, но закрепления, развития, поддержки у политического руководства не нашла. Больше того, записка, уйдя в архив на стадии проекта, по-своему свидетельствуют о том, что первые лица военного ведомства не были готовы отстаивать свою точку зрения перед Сталиным, целиком полагались на его интуицию и политическую мудрость.
Удивительно, что единомышленники Резуна-Суворова, скажем, те же авторы «Литературной газеты», телевизионщики не видят очевидной, неоспоримой вещи: «Соображения» начисто опровергают, разносят в пух и прах всю «ледокольную» тему.
Они неопровержимо доказывают, что до 15 мая 1941 года (к этому дню проект записки был подготовлен) планов, предусматривающих упреждающий удар по германским войскам, в СССР не было. Иначе какой резон составлять записку? Но таких планов у нас не было и после 15 мая 1941 года, поскольку записка до высокого адресата не дошла и политического решения по ней принято не было. Поделюсь наблюдением: Резун-Суворов знает о сути «Соображений...» с 1989 года, но в книгах, написанных после этой даты, не упоминает о них ни словом. Чувствует, что этот документ ставит жирный крест на той версии войны, которую он навязывает своим неподготовленным читателям. Это лишь в сорок первом рукопись никакой роли в истории не сыграла. Сегодня же она работает на историю, весьма убедительно изобличая фальсификаторов.
- Словом, наше дело правое - победа будет за нами. Почему же, Виктор Александрович, вы и сейчас, в ходе этой беседы так волнуетесь?
- Меня возмущает бесцеремонное обращение и с фактами, и с людьми. В фильм «Мировая революция для товарища Сталина» Евгений Киселев включил и мои высказывания, найдя в них, как ему кажется, подходящий для его версии смысл. Но я с господином Киселевым никогда не беседовал. Взят фрагмент из моего давнего интервью французским тележурналистам, и я в нем как раз изобличал лицедеев, шулеров об истории.
Волнуюсь и от того, что возможности у меня, фронтовика, и у господ, владеющих телеканалами, несопоставимы. Владимир Синельников, знаю, совершил вояж со своим фильмом за океаном и получил-таки причитающиеся за такую работу сребреники. Опросы и так показывают, что немало молодых людей, причем не только за рубежом, числят Советский Союз в зачинщиках второй мировой войны. Резун, Киселев, Синельников делают все, чтобы заблудших, обманутых было больше.
В июне исполнится шестьдесят лет со дня начала Великой Отечественной. Порой мне кажется, что она продолжается...
 
|
