Сын - полковник Российской армии.Недавно Андрей Ильич подготовил книгу своих воспоминаний "Сказ о минувшей войне", которая состоит из десятков боевых эпизодов. Ее ценность состоит в том, что все описываемые в ней события поданы в виде личных размышлений о минувшей войне с позиции не только юного красноармейца, но и убеленного сединами ученого-историка. Стилем изложения, со слов автора, явилось правило: "Чем меньше слов, тем искренней молитва". Отрывки из книги мы и предлагаем читателям.

О войне много издано мемуаров. Их авторы - видные военачальники. Но мало издано свидетельств о войне рядовых, младших офицеров - непосредственных творцов "солдатских дел" на фронте. Попытка как-то восполнить этот пробел - заветное желание автора...

Как мы только не называли передний край: "передовая", "передок", "нейтралка"... Передовая, как авансцена: на ней разыгрываются главные роли. Передовая - что сердцебиение протяженного фронта. Пока же затишье.

318-й пулеметный батальон - надежда командира 135-й стрелковой дивизии - окопался на одном из участков Калининского фронта. Держит оборону. С осени 1942 года здесь "только поиски разведчиков". Мы и немцы заняты подготовкой к активным действиям будущего года... Впереди, как мы теперь знаем (а тогда догадывались), - Курская битва.

...На передовой у солдата один глаз спит, другой смотрит, смотрит "в оба". А передовая "живет": с вечера немцы непрерывно пускают в небо осветительные ракеты, и нейтральная полоса, как в солнечный день, вся на ладони.

...Очередное дежурство. Мой товарищ - в дзоте, у пулемета. Я - в окопе, наблюдаю за передним краем. Вьюга, как писал Пушкин: "...то как зверь она завоет, то заплачет как дитя". И в волнах снега чудится мне идущий на дзот немец. Но вьюга улеглась, и по-прежнему вижу на "нейтралке" подбитый танк, снежную стену, сложенную немцами из прямоугольников снега. За нею иногда просматривается двигающаяся точка. То, видно, солдат пошел в нужник. Отрабатываю меткость - трассирующими пулями целюсь в танк. В руках у меня винтовка образца 1898 года - дробь 1930... Винтовка прошлого века. Позднее на смену пришел полюбившийся нам автомат ППШ... Время течет медленно. Прикладом винтовки утрамбовываю снег на дне окопа. От ударов о твердое спусковой крючок срывается. Выстрел ослепляет и обдает порохом. На волоске от беды... Пуля пролетает у самого виска. Счастливый исход.

...Через два дня - Новый год, 1943-й. Забегая вперед, скажу: три года - 1943, 1944 и 1945 - мне довелось встретить не просто на фронте, а прямо-таки на передовой. Но о годе 1943-м. Моя пулеметная рота полукругом расположилась в поле, вблизи отвоеванной нами деревни. К нашему дзоту из штаба батальона протянут телефонный провод. Чтобы добраться до деревни и принести ужин, дежурный берет в руки кабель и даже в пургу находит кухню. Очередной дежурный отправляется за ужином. Проходит час, другой... Все обеспокоены: где он? Но вот на нейтральной полосе показывается идущий на нас человек. "Стой, кто идет?" - "Свои". Действительно "наш": боец-узбек с термосом за плечами и двумя булками хлеба, перевязанными бинтами. "Что случилось?" Оказывается, утерял провод, заблудился и попал к противнику. Его допросили. Но он не знал не только немецкого, но и русского языка, никаких данных он, естественно, не мог дать, и "великодушные" фрицы, на наше удивление, отпустили незадачливого пулеметчика восвояси. Это был нашему взводу от немцев неплохой новогодний подарок.

...У солдата-стрелка землянка на передовой - уже роскошь. Чаще - окоп... А бывало и без окопа. На поверхности, скажем в лесу, окопа не выроешь... Костер не развести - немец накроет. Холод пробирает до костей. В обед земля оттаивает. К вечеру мороз схватывает мокрую шинель и делает ее жестяной. Расстегнув, не застегнешь...

За нашими дзотами внимательно следят немецкие снайперы. Один из них засек амбразуру нашего "максима", выждал, нажал на спусковой крючок и попал прямо в амбразуру, в голову пулеметчика. Мы лишились первого номера.

Еще одно испытание - артиллерийско-минометная обработка противником нашего переднего края перед атакой. Особенно невмоготу, когда подключаются "юнкерсы" и "мессершмитты". Устоять бы и не дрогнуть. Не думал, что от бомб земля может стонать. Оглушительный грохот. Кровь из ушей. Открываю рот, чтобы сохранить ушные перепонки. В одно из мгновений меня выбрасывает из окопа. Других бойцов засыпает вздыбленная земля...

В запасном полку часто повторял: "А есть так хочется..." Только силы молодости держали нас на ногах. Знаем, на фронте с питанием проблем нет. Скорее бы на передовую.

...Уже третьи сутки тянем по снегу свой "максим". Противник все отступает. На лесной проселочной дороге присели отдохнуть. Говорят: сабля покосит многих, голод - всех. Но пока держимся, хотя невыносимо хочется что-нибудь пожевать. Сжимаю рукой снег и глотаю кусками... Вновь и вновь заглядываю в вещмешок: там, где-то в уголке, должен остаться еще кусочек картофелины. Их несколько я вчера нашел в немецком блиндаже на столике. Мы поделили их. Я свою часть съел, но не все. Кажется, что где-то еще осталось. Пальцами ощущаю: есть! Достаю крохотный кусочек на тонкой кожуре... И в эти минуты вспоминаю слова поэта Некрасова: "В мире есть царь, этот царь беспощаден. Голод названье ему..."

Мудрость гласит: насколько больше бы добрых дел совершило человечество, если бы было более трезвым. Трезвым от алкоголя, даже в экстремальных условиях войны. И спрашиваю самого себя: нужно ли "подбадриваться" легендарными наркомовскими ста граммами, поднимаясь в атаку? В атаку - да. История знает немало армий, которые придерживались такого правила. Традиция соблюдалась и в Русской армии XIX века. Вот рекомендация того времени: "При больших трудах, во время сражения, маршей и маневров полезно выпить чарку водки, особливо в ненастную погоду"...

...Я - в цепи наступающей стрелковой дивизии... Шквал минометного огня. Ищу любую вмятину, ямку, рытвину, чтобы вжаться и стать незаметным. Исполняю совет бывалых: вались в воронку, вторая мина туда не попадет. Но надо подниматься. Бегу с винтовкой наперевес. Огонь противника не ослабевает. Вижу, как слева и справа валятся солдаты, как снаряд разметал наступающего: голову - в одну сторону, туловище - в другую. Вот эта "кухня наступления", увиденная не на экране кинематографа, не прочитанная в книге писателя-фантаста. Я в цепи наступающих солдат, таких сильных и таких беспомощных. И думаю: в таком аду сильнее минометного шквала только твой дух.

А чем он держится, этот дух? Дух восемнадцатилетнего красноармейца?

Опорой моей духовной, как и миллионов моих юных соотечественников, явились: вера в идеалы социализма, в несокрушимость страны, долг и ответственность солдата. И все это сливалось в идеал-призыв: "За Родину! За Сталина!"

Вижу, как нахмурились брови несогласного при имени Сталин. Успокойтесь, оппонент! И не рвитесь со своими аргументами: ГУЛАГ, депортация, заградительные отряды. Да, было и это. Помню утро нашей деревни: "А Данилыча-то взяли!" Видел я и заградительные отряды, шедшие по стопам наступающих.

А что прикажете делать, если мы уже у Волги, а немцы водрузили флаг со свастикой на вершине Эльбруса? Как набат прозвучали слова Народного Комиссара обороны И.В. Сталина из приказа № 227: "Пора кончать отступление. Ни шагу назад. Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности". Еще не до конца исследовано учеными-историками удивительное явление: вопреки допущенным антигуманным акциям, вера в существовавшие идеалы не угасла. Мы не допускали сомнения. Знали, сомнение - начало гибели...

И вот солдат ждет команды на выдвижение. Мучительные минуты. Лучше в бой, чем такое ожидание. А команды все нет. Мысли мечутся в надежде: может быть, отложили? Может быть, останусь в живых? Но страх не уходит. Он придавил, сплющил. И я шепчу: "Не дай Бог, не дай Бог". Мысленно я взываю к неведомой силе и беззвучно повторяю короткое слово "Бог"... Говорят, в смертельные минуты человек ближе к истине и... к Богу...

Так есть ли страх на войне? И может ли военный человек его испытывать? Военный облечен долгом чести и ответственности. Он обязан постоянно в любых условиях сдерживать неведомую силу самосохранения. Все дело, оказывается, не в отличительных качествах индивидуума (один был более храбр, другой менее), а в том, что чувства долга и ответственности возвышаются над страхом, трусостью и обязывают решать боевую задачу. Это качество называется мужеством, отвагой солдата. Верно определяется: трусость - самая отрицательная черта. Все остальное - производное от трусости. Поэтому военный человек самому себе говорит: "Пусть все меня покинет, не покинуло бы мужество". Поэт А. Сурков очень точно сказал: "Смелого пуля боится, смелого штык не берет..."

Героизм понимаю как наивысшую степень человеческой красоты. Война - чистилище. Ты или герой, или трус, или нейтрально-равнодушный. Когда мы с боями проходили Белоруссию, довелось встретиться с женщиной, которая о войне сказала так: "Война тряхнет людей, как яблоньку. И будут внизу только падалища, а наверху - оклевыши!" Вот так сказала.

...Пришло время, и у меня появились награды.

- В отдельно стоящем домике засел немецкий снайпер. Его следует уничтожить. Он досаждает нашим артиллеристам: перебил всех лошадей, батарею лишил конной тяги. С вами рядовой Назарбаев. Вот вам автомат ППШ, отправляйтесь на задание, - такой приказ получаю от командира пулеметной роты. Солдат, получивший приказ, должен знать одну команду: "Вперед!" Вперед-то вперед, да с автоматом ни я - старший группы, ни мой подчиненный - рядовой Назарбаев толком не знаем как обращаться. Наше оружие - винтовка да пулемет "максим".

- А как им пользоваться? - спрашиваю у артиллеристов.

- Вот так - очередь, вот так - одиночный выстрел, - объяснили мне.

Тут же мы опробовали. Получилось. И вдвоем отправились на задание. Снайпер был уничтожен. Артиллеристы благодарили нас. Командир роты отметил на построении. А через неделю в газете 135-й стрелковой дивизии читаю: "От имени Президиума Верховного Совета СССР медалью "За отвагу" наградить младшего сержанта Чиненного А.И." Вырезку из газеты долго хранил, пока она куда-то не затерялась. Очень гордился первой своей наградой. Позже получил и вторую медаль "За отвагу". Теперь почти 56 лет спустя медали оказались самыми ценными солдатскими отличиями. Награда требовала большого труда. Иждивенчества война не любит.

Война требует внутренней жизненной опоры. Одна из таких "несущих опор" - родная мать. И чем труднее, опаснее приходилось, тем чаще звал на помощь свою мать. Как у Некрасова: "Мы любим сестру, и жену, и отца. Но в муках мы мать вспоминаем".

Мама моя, Евдокия Афанасьевна Чиненная, благословила меня на войну, и, может быть, ее молитвами я побеждал и с войны возвратился. Ее молитвами живу и сейчас.

Мама вырастила семерых детей. В живых сегодня шестеро. Четверо сыновей прошли армию. Двое старших, Николай и Андрей, участники Великой Отечественной войны - танкист и сапер. Оба ранены в боях, оба награждены медалями "За отвагу". У старшего их три, у младшего - две.

У мамы 14 внуков и 16 правнуков. Многому научила нас мама. И в первую очередь - стойкости. Преодолевать трудности, устоять против "тугого ветра жизни". Мы видели и удивлялись: чем было труднее, тем увереннее стояла она на ногах... Как то дерево - чем сильнее ветер, тем крепче корни...

Мама жива и бодра, ум и память ясны, а логика безупречна. Маме моей идет... 103-й год. Родилась она в 1898 году. Это уникальное событие в России, ведь судьба позволила маме оставаться живой и бодрой до наступления нового века и нового тысячелетия. Получилось, что родилась в ХIХ веке. Прожила весь ХХ век. И вступила в век ХХI. Впору вносить ее имя в Книгу рекордов Гиннесса...

На снимке: старший лейтенант А.И. ЧИНЕННЫЙ с немецкими детьми в Берлине. Май 1945 г.