"В Испанию", - подумал Ровнин, когда в конце 1937 года его подняли по тревоге и в составе большой группы летчиков привезли в одно из зданий Генштаба переодевать в штатское. Однако затем на инструктаже в Кремле, который проводил лично Михаил Иванович Калинин, Ровнину стало ясно, что дан приказ ему не на Запад, а в другую сторону - противоположную.

- Обстановка изменилась, - произнес Калинин, - поедете не в Испанию, а в Китай. Помогать китайскому народу в борьбе против японских захватчиков. Если вдруг попадете в плен,- "всесоюзный староста" приступил к доведению "легенды", - несмотря ни на какие пытки говорите, что в армии не служили, в партии никогда не были, а в страну приехали на заработки. В СССР вы работали в гражданской авиации, перевозили газеты, но длительное время уже без работы. Ваши политические взгляды резко расходятся с позицией советского правительства... А Родина вас не забудет и из любого плена вызволит. Вопросы есть?

Вопросы были. Первым свою ситуацию объяснил сослуживец Ровнина по Щелковскому НИИ (сейчас ГКНИИ ВВС им. В.П. Чкалова), где проводились государственные испытания новых самолетов, летчик-испытатель Виктор Рахов, мол, три дня как женился, и жена ни в какую не отпускает.

...Жены, конечно, знали практически все, хоть мужья им ничего и не говорили. Мужские тайны для женской интуиции - секрет Полишинеля, даже если эти тайны военные...

Калинин улыбнулся и оставил Рахова. Для молодой жены и для будущего подвига (в Чите Виктору Рахову, позже ставшему Героем Советского Союза и погибшему во время боевых действий на Халхин-Голе, установлен бронзовый бюст, а в Саратове одна из улиц носит его имя). В ходе инструктажа было отсеяно еще несколько человек. Получилось, что из Щелковского НИИ в Китай предстояло лететь лишь троим летчикам-испытателям, среди которых оказался Ровнин и его закадычный друг и первоклассный летчик Григорий Кравченко (впоследствии - первый дважды Герой Советского Союза). Остальные были отобраны из строевых частей.

В Алма-Ату из Москвы ехали в мягких вагонах под видом стахановцев. Для правдоподобия каждый в дорожных разговорах обязан был называть себя представителем той рабочей специальности, которую освоил до военной службы. Надо сказать, что шансы сойти за ударников пятилетки у летчиков имелись. Поскольку до армии все они где-то трудились. Детство в 20-х годах лишь у нэпмановских детей было беззаботным. У остальных - тяжелым, трудовым и порою голодным. Ровнину, например, сразу после четвертого класса пришлось узнать, как достается трудовая копейка. Денег на гимназию для Андрея у родителей не было - изо всех сил тянулись, чтобы выучить сначала старших братьев и сестер. Так что Андрей стал учеником в местной артели инвалидов и работал то в мыловаренном, то в колбасном цехах, то в хлебопекарне, то в шорной мастерской. В общем, выбрать себе профессию "стахановцу" Ровнину было просто.

Но случались и казусы. Одному из летчиков, поработавшему до службы металлургом, попался в купе сосед-металлург. И когда попутчик завел разговор о тонкостях какого-то литья, летчик-"металлург" "поплыл". Лишь фигуры высшего словесного "пилотажа" да отвлекающие от темы "маневры" товарищей помогли "счастливчику" не засыпаться. Попутчики "стахановцам" вроде бы верили. Или делали вид. Может же быть у человека причина не говорить правду первому встречному в поезде!

В Алма-Ате командированных встретили, отвезли в гостиницу, а после отдыха - на аэродром. Оттуда на современнейших на тот период истребителях И-16 и уже устаревших, но высокоманевренных И-15 предстоял перелет в Китай к месту ведения боевых действий. Разумеется, на самолетах были китайские опознавательные знаки, а у наших летчиков - вымышленные фамилии. Ровнин взял девичью фамилию матери...

Защищать китайское небо, кроме наших, прибыли со своими машинами пилоты из Англии, США, Франции, Италии и чуть позже из Германии. Авиаторы из этих стран были опытные, убеленные сединой, некоторые из них имели даже собственные конструкторские разработки. Посмотрев на русских, они решили действовать самостоятельно, мол, слишком юны и неопытны. Так что нашим ничего не оставалось, как драться и побеждать без надежды на постороннюю помощь. Впрочем, разве испугать этим русское воинство?!

Сразу договорились, что главное - не терять своих, а уж затем, если удастся, сбивать противника. Поскольку вооружение истребителей тех лет позволяло вести огонь только вперед, по ходу полета, в тактике воздушного боя у летчика главной задачей было за счет маневра зайти в хвост неприятелю. И при этом не допустить, чтобы другой вражеский истребитель, пока ты гонишься за первым, "сел" тебе на хвост. Советские добровольцы решили следить именно за этим и не просчитались.

29 апреля 1938 года японцы решили сделать подарок ко дню рождения своему императору - стереть с лица земли город Ханькоу, который с декабря 1937 года являлся временной столицей Китая. Для этого в воздух с японской стороны поднялось несколько сотен самолетов. Против них взлетели сотни истребителей, в том числе и наши.

- Бой был страшный, - вспоминает Андрей Никанорович. - От струй пулеметных очередей в небе над Ханькоу не осталось живого места. Японские бомбардировщики шли крыло в крыло и, даже загоревшись, не покидали строя, пытаясь выполнить задачу до конца. Мужеству японцев надо отдать должное. Но все-таки в том воздушном бою нам удалось сбить 56 самолетов, а потеряли мы только два. Подарка императору не получилось, Ханькоу остался цел, были уничтожены лишь корпуса концессионного военного завода...

В одном из самых крупных воздушных боев ХХ века русские летчики вышли победителями! Потери американцев, англичан, французов и итальянцев (германские пилоты прибыли в Китай позже) оказались гораздо значительнее - в их группах было сбито около половины истребителей. В итоге от продолжения боевых вылетов они отказались и решили возвращаться на родину. Сун Мэйлин (жена генералиссимуса Чан Кайши), командовавшая китайскими ВВС, смогла уговорить собравшихся домой иностранцев остаться, пообещав им платить те же деньги даже при условии их нахождения на земле. С ее стороны это был политический шаг, дабы Япония не могла обвинить Советский Союз, в одиночку помогавший Китаю. Со стороны согласившихся не взлетать западных крылатых прагматиков это была сделка. После этого с врагом в китайском небе дрались только местные и русские летчики. Сумевшие отречься от ценности собственных жизней, они с честью добивались успехов в боях.

И все-таки нота японского МИДа в адрес СССР с просьбой объяснить причины его участия в боевых действиях на стороне Китая без фактического объявления войны была направлена. Ответ наркома иностранных дел М. Литвинова напечатали во всех центральных газетах. Было заявлено, что советских военнослужащих в этой стране нет, а если кто из эмигрантов-белогвардейцев и воюет, то советское правительство за них не в ответе. Кроме того, в Китае есть авиация США, Великобритании, Франции и других стран.

Когда же газеты дошли до наших летчиков, их возмущению не было предела. Разумеется, негодовали они лишь на земле, где жили в клубе русских белоэмигрантов, который китайское правительство арендовало у хозяев для проживания в нем советских добровольцев. Жили они достаточно неплохо, и слуги и повара - китайцы мигом исполняли любые их кулинарные и дегустационные идеи-заказы. Одновременно последние вели наблюдение за летчиками, поскольку к тому же являлись сотрудниками китайского Генштаба. В общем, неудивительно, что реакция наших летчиков на заявление Литвинова стала известна кому положено. И через некоторое время наших офицеров пригласили в советское посольство. "Все остается в силе, - успокоил посол, - Родина вас не бросит. А заявление, которое вы прочли в газетах, - это дипломатия..."

Шло время, и крупных воздушных боев не происходило. По всему выходило, что воевать в Китае нашим оставалось недолго. И вот однажды утром им было объявлено: "Завтра на аэродром не поедете. Через три дня возвращаетесь в СССР. Так что тратьте доллары".

Нашим летчикам в командировке платили по 500 долларов в месяц. Это были большие деньги: новая модель автомобиля "форд" стоила, к примеру, около 400 долларов, жареная курица в китайском ресторане - 2 цента, костюм из первоклассной английской шерсти - 3 доллара. Но ввозить "зеленые" в Советский Союз летчикам было запрещено. Все приобретенные вещи должны были уместиться в два чемодана, поскольку возвращаться предстояло самолетом.

Андрей Ровнин составил список покупок, отправил его с чемоданами и деньгами хозяину клуба эмигрантов и... взлетел вместе с остальными товарищами по тревоге. Им предстоял последний бой в китайском небе.

Поскольку наших было только четверо, а самолетов противника в несколько раз больше, приняли решение уходить на запасной аэродром. Однако на подлете к нему Ровнин заметил наземный знак-команду (радиосвязи самолетов с землей еще не было): вернуться, принять бой! Возвращаясь, увидели свой развороченный аэродром и большую группу уходящих вражеских бомбардировщиков без сопровождения истребителей.

Врешь, не уйдешь! Догнали противника, и Григорий Кравченко впервые применил тактику, которую ранее успешно использовал один японский летчик. За счет маневра, протискиваясь между двумя соседними бомбардировщиками, так что ни один из них не мог вести огонь, чтобы не попасть в своего, Григорий постепенно оттеснял крайнего от летящих в строю. Затем уходил от них отвесным пикированием, а товарищи довершали дело, дружно нажимая на гашетки по отбившемуся от "стаи" самолету противника. Когда зажгли пятый бомбардировщик, Андрей вдруг обратил внимание на стрелку в красном секторе прибора, предупреждавшую о чрезмерном перегреве мотора. Приблизившись в полете к своему другу-командиру, он объяснил условным знаком, что произошло, и получил у Григория разрешение возвращаться. Но на обратном пути ему пришлось принять неравный бой аж с 15(!) вражескими истребителями.

Смелости Ровнину было не занимать, но это не значит, что в бой он бросился очертя голову. Нет, он действовал умело и расчетливо, по максимуму используя опыт, приобретенный и в китайском небе и в небе над Москвой во время показательных полетов и учебных боев, неизменным участником которых он был с того памятного Первомая, когда над Красной площадью по приказу И. Сталина впервые на бреющем прошли новенькие истребители И-16.

Умело действуя на вертикалях, Андрей завалил четверых японцев. И вдруг длинная очередь прошила и его самолет. От стопроцентной гибели спасла лишь бронеспинка, которую летчики устанавливали сами. Однако левая рука и нога оказались простреленными. Высота - семь километров, атмосферное давление низкое, а кровяное - как на земле. Кровь брызжет фонтаном. В отвесном пике, стиснув зубы от боли, Ровнин ушел от врага в какое-то горное ущелье и повел самолет между отвесными кручами над вьющейся лентой реки. От большой потери крови постепенно отказывало зрение, а дальше случилось чудо. Когда перед глазами у летчика оставалось только сплошное зеленое пятно и самолет должен был неминуемо врезаться в скалу на ближайшем повороте, Андрею будто бы послышался голос Гриши Кравченко: "Вправо", - командовал товарищ, и Ровнин поворачивал. "Влево", - снова предупреждал голос Григория, и Андрей слушался. А через некоторое время тот же спасительный голос предупредил: "Андрей, за поворотом будем садиться!" "Нельзя, разобьемся!" - не соглашался Ровнин. "Сядем, там есть место", - настаивал "Кравченко".

Совершив посадку с убранными шасси и более-менее придя в себя, летчик увидел, что сел на песчаную площадку длиною два-три десятка шагов у излучины реки. Выбравшись из кабины и перехватив жгутом левую руку, Андрей успел заметить, что рядом с кустов как-то странно срезаются и падают ветки. Взглянув вверх и поняв, что за ним охотятся японские асы, спрятался в кустарник. Самолеты улетели, и тут же, словно из-под земли, появились местные жители. Кто они? А что если враги? Сдаваться в плен Ровнин не собирался. Из пистолета он стрелял прекрасно, и правая рука была цела. Но людей становилось все больше и больше. Тогда Ровнин приложил пистолет к виску...

На крестьянах ничего, кроме шорт и огромных светло-желтых шляп, какие носят только в Юго-Восточной Азии, не было. Но вдруг толпа, подступившая к летчику, мигом образовала живой коридор, в котором появился человек, одетый в военную форму. Он на бегу что-то кричал по-китайски, жестами показывая "не стрелять". Когда незнакомец подбежал поближе и Ровнин увидел на его фуражке китайскую восьмиконечную звезду, он понял, что спасен.

Офицер принял решение доставить русского летчика к своим, ибо место приземления находилось в тылу у японцев. Однако японцы держали под контролем лишь дороги и переправы; горные же тропы, знакомые только местным жителям, были свободны. Тайными путями на бамбуковых носилках Ровнина несли несколько дней, а впереди шел офицер китайской армии. За спасение он никак не хотел брать деньги. Но Андрей все-таки уговорил его взять их. Своего спасителя он не мог не отблагодарить.

Спустя несколько дней, уже находясь на лечении в частном американском госпитале (государственных не было) в Ханькоу, Ровнин через советского военного атташе узнал, что в день его последнего боя жена Вера родила сына, которого назвала в честь отца Андреем. А в феврале 1939 года уже в СССР Калинин вручил капитану Ровнину его первый орден Боевого Красного Знамени. За успешное выполнение спецзадания партии и правительства... в Китае. Впереди для летчика были Халхин-Гол, война с Германией и новые боевые награды.

На снимке: капитан А. Н. РОВНИН. Москва, 1939 г.