Но в рассказе о человеке с мировой славой (в 1954 году Хемингуэй стал лауреатом Нобелевской премии) хотелось бы отойти от стереотипов. И попытаться взглянуть на его судьбу с иной, нетривиальной стороны. Однажды Эрнест Хемингуэй обронил фразу, которая, возможно, ключевая в подобных исканиях: мужчина не имеет права умирать в постели. Либо в бою, либо пуля в лоб. Звучит мрачновато. Особенно если учесть, что почти в то же время сводит счеты с жизнью отец писателя. Не думаю, что на семействе, достаточно обеспеченном, воспитанном в прочных викторианских традициях, висело какое-то родовое проклятие. Очевидно, дело в совпадении. Но только ли этим можно объяснить тот факт, что первым охотничьим ружьем, полученным в подарок Эрнестом в десятилетнем возрасте, был дробовик? А пятьдесят два года спустя потрясенная жена "папы Хэма" Мэри Уэлш засвидетельствует: "Меня разбудил стук... В гостиной увидела бесформенную груду, клетчатый халат, кровь. Поверх всего - ДРОБОВИК"...

Чем чаще перечитываешь книги, воспоминания родных и близких о нем, размышляешь о тайнах сюжетного притяжения рассказов, повестей, романов, тем сильнее убеждаешься, что многие драмы писателя предопределялись заранее. Как ни парадоксально звучит, им самим. Можно по-разному относиться к суевериям. Одни считают подобный феномен абсолютной глупостью. Другие, наоборот, - символами, которыми пренебрегать грешно. Судя по всему, Хемингуэй относился ко второму типу людей. И будто предвидя личную трагедию на склоне лет, "с младых ногтей" стремился бросать вызов, "переходить за черту" там, где, казалось, ничто не предвещало беды. "Вся трагедия человека в том, что он рождается для того, чтобы умереть" - крылатое выражение, которое повторял Эрнест. Случайно? Давайте пролистаем биографию...

Своеобразной точкой отсчета в "гонке со временем", не исключено, стало происшествие у озера Валун, в Северном Мичигане. Там подросток Эрни едва не погиб. Как вспоминал брат Лестер, в овраге тот споткнулся и упал. Палка воткнулась в горло, повредив обе миндалины. Хлынула кровь. Тогда спас отец-врач. Но шоковая картина - "окровавленный мальчик, бегущий к дому" врезалась в память, скорректировав мировосприятие будущей знаменитости. Много лет спустя писатель Джон Пассос тонко подметит: "Эрнест был человеком настроений. Вечно томился жалостью и особенно жалел себя..."

Попытки испытать судьбу обозначились еще в неполные девятнадцать, когда на пароходе "Чикаго" он неожиданно отправляется добровольцем на австро-итальянский фронт первой мировой. Лишь около недели пробыл на войне. У реки Пьяве попал под обстрел. С тяжелым ранением три месяца пролежал в миланском госпитале. Заключительным аккордом боевого крещения формально явилось награждение итальянской серебряной медалью "За отвагу". Но чувства и настроения человека, чудом уцелевшего в кровавой бойне, вскоре отразились в литературных опытах Хемингуэя. А потом затяжным, мучительным эхом в его знаменитых романах...

Жизнь и творчество неразделимы. Во всю мощь таланта зазвучали темы внутреннего надлома, горестной расплаты. Таковы бравирующий на публике, искалеченный фронтовик Джейк Барнс и страстно любящая его Брет, заглушающая алкоголем мысли о невозможности счастья, - главные герои "И восходит солнце". Обреченность доминирует и в лучшем, на мой взгляд, произведении Хемингуэя "Прощай, оружие!". Потеряв близких друзей, прошедший под огнем все круги ада Фредерик Генри лишь на какой-то миг ощутит проблеск надежды... Но гибель во время родов Кэтрин, самой близкой и желанной женщины, снова вернет к осознанию тупика: "Все равно настигнет время и смерть".

Признание, шумная известность только усиливали ложное впечатление о молодом писателе, который с невероятной легкостью восходит на пьедестал. Это был миф, сочиненный льстивыми критиками. Несмотря на атрибуты респектабельности, посещение самых популярных в кругу богемы ресторанов, после романа "Прощай, оружие!" для Хемингуэя наступает долгий период кризиса, духовной безысходности. Даже пристрастия: бокс, лыжи, рыбная ловля и охота, коррида... Исключительно для одиночек. Он будто на ощупь бредет вослед своим героям из "потерянного поколения". Впитав его мысли, фронтовые ощущения, запах его изуродованной плоти, они властно влекут на тропу риска, единоборства с собственной судьбой.

Если ты хоть однажды заглянул в бездну, то и бездна взглянула на тебя. Суть древней притчи воплотилась в потаенных желаниях Эрнеста. Испытания обрушивались с фатальной неизбежностью. Осенью 1930-го в штате Монтана после автомобильной катастрофы надолго попадает в больницу. Затем поездка в Африку. Сафари. "Недуг души" пытается исцелить охотой на львов. Вспышка опасной болезни ломает не только планы. Лишь "доставка по воздуху" в Найроби спасает его от, казалось, неминуемого угасания. Пережитое как своеобразный допинг обостряет восприятие. Это потом в рассказе "Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера", в книге о "странствиях с ружьем" - "Зеленые холмы Африки" проявится с искренностью необычайной.

Весьма многозначителен всплеск сокровенных мыслей Хемингуэя в переписке в 30-е годы с известным российским критиком Иваном Кашкиным, которого очень ценил за умение "понимать душу книги". "Жить в действии для меня много легче, чем писать,- размышлял Эрнест.- У меня для этого больше данных, чем для работы за столом. Действуя, не задумываешься... И когда тебе приходится туго, тебя держит сознание, что иначе ты поступить не мог и что ответственность с тебя снята (курсив мой. - В.С.) Очень хочется повидать Вас и хотелось бы побывать в СССР. Но сейчас мне надо писать...

Напишите, следует ли мне что-нибудь за мои книги, и я приеду в Москву, мы подберем людей, знающих толк в вине, и пропьем мой гонорар..."

Комплекс "окровавленного мальчика" и впредь стимулирует самые отчаянные, непредсказуемые деяния Хемингуэя. Если даже крайне враждебно воспринимать фрейдовскую теорию о Танатосе, инстинкте самоуничтожения, в данном контексте оспорить ее непросто. Тема смерти постоянно звучит в творчестве Эрнеста. Правда, в ранних рассказах преобладает этакая молодецкая удаль: "Я никогда не умру!" Однако с годами превалирует желание узнать "одно из самых простых и самых существенных явлений - насильственная смерть". Это нечто такое, о чем он будет писать до последних дней, пытаясь постичь, как пробный камень, позволяющий увидеть все хорошее и плохое в человеке. Писатель многократно бывает в Испании, где вспыхнул пожар гражданской войны. Дни и ночи под бомбежками, артналетами. А когда разразилась вторая мировая, он более года на собственном катере "Пилар", оснащенном специальной аппаратурой, патрулирует в Карибском море. Охотится за немецкими подлодками. Причины риска едва поддаются осмыслению.

С мая сорок четвертого - он военный корреспондент. В Англии попадает в автомобильную катастрофу. Мировая пресса поспешила с некрологом о гибели "выдающегося классика". К счастью, Хемингуэй выкарабкивается из лап когтистой. Но этого мало: двум смертям не бывать, одной не миновать - кому сегодня, тому не завтра. Он вновь на полях сражений. С американскими солдатами высаживается на Нормандском побережье. Под грохот канонады одним из первых входит в освобожденный Париж. Впечатлений "на краю бездны" теперь предостаточно...

Мотивы любви, красоты, упоения жизнью и немилосердного расставания с нею... Их в книгах ощущаешь каждым нервом. Эрнест писал предельно жесткую прозу, одолеваемый, как и многие его герои, "навязчивой мыслью о смерти и утомительной готовностью погибнуть". Едва ли не все виденное и прочувственное "на изломе" им исповедано бумаге. Лишь об одном, по понятным причинам, не смог рассказать Хемингуэй: о своем роковом выстреле из дробовика, замкнувшем земной круг. Но это в избытке сделали уже другие...