Представитель Ставки

Великую Отечественную Александр Михайлович Василевский встретил в должности заместителя начальника Оперативного управления Генерального штаба. Уже через два месяца после начала боевых действий он - начальник этого управления и заместитель начальника Генштаба. Суровым экзаменом для него стала ситуация, когда генерал-майор Василевский в самые тяжелые дни битвы за Москву остался во главе оперативной группы Генштаба. Фактически заменил маршала Б.М. Шапошникова, который с основным составом генштабистов эвакуировался в район Арзамаса...

Рядом с Верховным

Именно в то время и разглядел Сталин его талант стратега, аналитический ум, кристальную честность. Когда маршал Б.М. Шапошников из-за болезни вынужден был оставить пост начальника Генштаба, то вопрос, кто займет его место, уже по существу был решен.

За время службы в Генеральном штабе А.М. Василевский был в Кремле у И.В. Сталина с докладами по обстановке, по планированию боевых действий и другим вопросам 200 раз. Лишь его заместитель генерал армии А.И. Антонов посетил Сталина больше - 238 раз. Маршал Г.К. Жуков докладывал Верховному Главнокомандующему в Кремле за годы войны 120 раз.

Еще один интересный факт: с 5 июля 1942 года по 18 февраля 1945 года Василевский в качестве представителя Ставки работал в войсках фронтов по оказанию помощи командованию более 40 раз, что составляло две трети его служебного времени в должности начальника Генерального штаба.

Сталин считал Василевского "смирным" полководцем. Во время одной из встреч он в шутку заметил: "Товарищ Василевский, вы вот такой массой войск руководите и у вас это неплохо получается, а сами, наверное, и мухи никогда не обидели".

"Смирным" Василевский был, как говорится, до поры до времени. Когда надо, он становился жестким. На юге в январе 1944 года, когда 3-й и 4-й Украинские фронты из-за нехватки людей не смогли разгромить Никопольско-Криворожскую группировку противника, в чем Верховный безосновательно обвинял представителя Ставки, упрекая в неумении организовать боевые действия, Василевский в телефонном разговоре со Сталиным резко возразил ему. Когда же разговор приобрел крутой оборот, Верховный бросил трубку.

Стоявший рядом с Василевским командующий фронтом Федор Иванович Толбухин сказал: "Ну знаешь, Александр Михайлович, я от страха чуть под лавку не залез".

Так что не только маршалы Жуков, Рокоссовский и адмирал Кузнецов могли возражать Сталину - причислить к этому списку надо и маршала Василевского. Правда, Александр Михайлович даже в самых критических ситуациях вел себя в высшей степени интеллигентно - школа маршала Шапошникова!

"Не всегда легко было оставаться спокойным и не позволять себе повысить голоса, - откровенно признавался Василевский в мемуарах "Дело всей жизни". - Но... сожмешь, бывало, до боли кулаки и смолчишь, удержишься от ругани и окрика. Умение вести себя в отношении подчиненных с достоинством - непременное качество советского военачальника". Вот если бы все нынешние руководители следовали этому совету великого человека...

"Нокдаун" от маршала

В семидесятых годах теперь уже прошлого века в редакции "Красной звезды" отдавали предпочтение авторским материалам. Их надо было организовать, подготовить к печати... Полководцы и военачальники охотно соглашались выступить на страницах газеты, однако, как правило, слабо владели пером. И приходилось, мягко говоря, оказывать им "безвозмездную" помощь. (Гонорары получали авторы, а не сотрудники редакции). За иных писали "от" и "до". Печатали на машинке, вычитывали. Автору оставалось лишь поставить свою подпись.

Маршал Советского Союза А.М. Василевский не относился к таковым, но и ему нет-нет да и готовили на основе ранее публиковавшихся материалов "болванки".

Как-то в пожарном порядке потребовалась статья об освобождении Крыма. Судили-рядили и пришли к "гениальному" заключению - изготовить "болванку" на основе только что вышедших в свет мемуаров маршала Василевского, других его публикаций, тем более что Александр Михайлович находился в госпитале.

Компиляцию статьи "Освобождение Крыма" сделал я. С помощью ножниц и клея быстро выполнил поставленную задачу, не особенно заботясь о творческой стороне дела. Запечатал в конверт, отправил в госпиталь. Ответ пришел быстро.

"Товарищу А. Кочукову,

Считаю, что выступать с этим материалом на страницах "Красной звезды" не следует, так как он почти текстуально публиковался на страницах центральных и областных газет, журналов и в моей книге "Дело всей жизни".

Прошу материал с печати снять.

А. Василевский.

Вот такой "нокдаун" от маршала...

"Не оглуплять врагов!"

Прошел месяц, на исходе был второй, а моя душевная рана не заживала. И тут - смерть маршала Георгия Константиновича Жукова.

По указанию "сверху" в редакции подготовили прощальную статью маршала Василевского, в основу положив его тезисы, принятые по телефону. На согласование снарядили меня. Как на казнь ехал я в Архангельское, на дачу к маршалу, памятуя о редакционном "проколе". Напутствуя меня, главный редактор генерал-лейтенант Макеев сообщил, что у Александра Михайловича был сердечный приступ. "Веди себя так, чтобы не причинить лишней боли ему", - сказал главный.

Занятый невеселыми раздумьями, подошел я к двери дачного домика и увидел выросшего на пороге хозяина. Александр Михайлович был в темно-сером костюме. Без галстука, верхние пуговицы рубашки расстегнуты. На лице - глубокая печаль, движения медленные. Чувствуя некоторую неловкость, я замешкался у входа.

- Что же вы? Проходите, пожалуйста! - пригласил меня маршал в свой рабочий кабинет.

- Вот был и не стало его, - почти шепотом проговорил Александр Михайлович. - Пододвинул к себе поближе отпечатанные на машинке четыре страницы прощальной статьи о Жукове, добавил: - Вы посидите минуточку, я еще раз прочитаю текст.

Лишь глаза заскользили по строкам, губы его легонько затряслись, один тяжелый вздох сменялся другим. Казалось, вот-вот заплачет. Но к концу чтения овладел собой. При обсуждении материала тоже волновался, однако усилием воли не дал разбушеваться своим чувствам.

Маршал был немногословен, но я понял, что он высочайшего мнения о военном даровании Георгия Константиновича Жукова, безгранично любил его. Александр Михайлович написал о боевом друге, как думал. И написанное не разошлось с тем, что появилось потом в официальном некрологе.

Закончив обсуждение привезенной мною статьи, маршал неожиданно переменил тему разговора:

- Прочитал я публикацию Чуйкова об освобождении Крыма... - Повесть вашу в "Волге" я просмотрел (в 1973 г. в журнале "Волга" вышла моя документальная повесть "Финал Сталинградской битвы". - А.К.)... Скажу откровенно...

Маршал сделал небольшую паузу, от чего у меня перехватило дыхание и, казалось, вот-вот остановится сердце.

- Откровенно скажу, - продолжал Александр Михайлович, - повесть понравилась. Наши действовали геройски, а главное - фельдмаршал Паулюс изображен не каким-то недоумком, а вполне грамотным военачальником. Оказавшись в окружении, он энергично действует, душой болеет за подчиненных... Ведь как порой у нас показывают вражескую сторону? Адольф Гитлер - бесноватый ефрейтор, Эрих фон Манштейн - дуб из дубов, а Вильгельм Кейтель способен только подписывать изуверские директивы и приказы... Но ведь тем самым мы оглупляем самих себя! С кем воевали? Против кого было затрачено столько усилий, чтобы разрушить замыслы врага?.. Я вот тоже написал книгу воспоминаний - "Дело всей жизни". Знакомы с ней?

- Внимательно ее прочитал и привез с собой. Просил бы вас сделать дарственную надпись, если можно, конечно...

- А почему нельзя? С удовольствием сделаю посвящение.

Александр Михайлович достал "золотое перо" и продемонстрировал свой удивительно красивый почерк, а я смотрел на ложившиеся на бумагу ровные, изящные строки и думал: "В духовной семинарии, где когда-то учился будущий полководец, уроки чистописания, видно, были на высоте.

Последняя встреча

Прекрасна осень в Подмосковье. Багряно-желтые леса в обнимку с изумрудной хвоей, а под ногами стелется пожухлый, но еще радующий глаз ковер разнотравья, усеянный опавшей листвой. Налетает ветер, и кружат, кружат листья берез, кленов, тополей. Мы идем с Александром Михайловичем по его саду, и вдруг огромный, величиной с ладонь кленовый лист, причудливо покувыркавшись в воздухе, опускается на плечо моему собеседнику. С виду он еще красавец, но пожелтел, обессилел. Маршал Василевский осторожно снимает со спортивного костюма легонькую ношу и с грустью говорит:

- А весной, видно, бушевал, буйно вырывался из почки на простор. Благоухал летом, а вот теперь все, конец, суждено умереть. Всему живому мать-природа определяет свой отрезок жизни. Вот и нас, "осколков" прошлого века, немного уже осталось топтать грешную землю. Вот-вот время унесет в Вечность.

- Вы еще поживете, товарищ, маршал. Встретите тридцатилетие Великой Победы, потом - прямой курс к 40-летию.

- Э, братец мой, нет! Снаряды рвутся рядом... Вы правильно делаете, что встречаетесь с полководцами и военачальниками, задаете им "колкие" вопросы. Надо сохранить правду войны для потомков.

В гостях у сына

И вот я снова на Сивцевом Вражке. Звоню в квартиру Василевских. Кажется, откроется дверь и на пороге появится Александр Михайлович. Но чуда не произошло. Меня встретил его сын Юрий Александрович. Он чем-то напоминает своего отца - такой же высокий, подтянутый, статный, с такими же приятными манерами обращения хорошо воспитанного человека. А когда мы сели обсуждать написанный мною материал, я окончательно убедился, что сын многое унаследовал от своего отца.

Прежде всего безукоризненная штабная культура. Генерал-лейтенант авиации Василевский был начальником штаба воздушной армии. И, видимо, передавшийся по наследству аналитический ум. Замечания моего собеседника были по существу дела и касались вопросов, имеющих принципиальный характер. Когда речь зашла об острых дискуссиях маршала Василевского с Верховным Главнокомандующим, Юрий Александрович заметил:

- Я сам был свидетелем одного такого разговора. В 1944 году приехал к отцу на фронт, и в это время позвонил Сталин. Не знаю уж предмет спора, но Александр Михайлович твердо отстаивал свои позиции. И Сталин в конце концов пошел на компромисс, разрешил использовать какие-то резервы Ставки ВГК.

В разговоре мы коснулись проблемы требовательности, но в то же время корректности и уважения к командованию фронтов со стороны представителя Ставки. Юрий Александрович опять-таки дал дельный совет.

- Когда я уже был генералом, - сказал мой собеседник, - то нередко с отцом мы рассуждали и на эту тему. Он рассказывал, как в сложной боевой обстановке порой усилием воли приходилось сдерживать себя, чтобы "не сорваться", не нагрубить и не обидеть подчиненных.

- У вас в материале Александр Михайлович в ходе возникшего спора называет маршала Рокоссовского Константином. Обязательно добавьте отчество! И главного маршала Ротмистрова, насколько я помню, он даже в шутку никогда не называл "усатым котом". Давайте сделаем так, как действительно было в жизни. Ведь, находясь в родственных отношениях с Георгием Константиновичем Жуковым (я был женат на его старшей дочери Эре), отец никогда не был с ним на "ты", никогда не называл его, скажем, Жорой или Георгием - только по имени и отчеству.

- А каковы были взаимоотношения между двумя великими полководцами?

- Очень теплыми. Они оставались таковыми и после того, как маршал Жуков оказался в жестокой опале. Отец всегда старался поддерживать Георгия Константиновича морально.

- А вы лично пострадали, когда маршала Жукова сняли с поста министра обороны?

- Меня убрали из штаба Дальней авиации и направили служить в войска. Туркестанский и Среднеазиатский военные округа...

- А как реагировал на это маршал Василевский?

- Нормально. Даже гордился, что его сын служит на дальних южных рубежах. Писал мне письма...

Так постепенно к портрету Александра Михайловича Василевского добавились новые штрихи. Я заметил, что Юрий Александрович в своей домашней библиотеке, доставшейся от отца и расширенной им самим, бережно хранит старое издание Библии. О происхождении ее спрашивать не стал, памятуя о том, что первое образование полководца - духовная семинария...


27 Сентября 2001 года	История Отечества	Четверг