По просьбе читателя наш корреспондент вновь встретился со Степаном Ефимовичем ПОПОВЫМ.

- За неделю до начала войны нас подняли по тревоге и в эшелонах перебросили на большие маневры в Белорусский особый военный округ. Война застала меня в лагерях западнее Новозыбкова.

- Известно, что развертывание армии перед войной нередко осуществлялось под видом учений. Не могло ли это быть подготовкой к внезапному удару по Германии?

- Нет, о переходе в наступление и речи быть не могло! Вообще, к нашему стыду, к войне с Германией мы тогда готовы не были. Это все понимали: у нас не было в должном количестве ни самолетов, ни танков, ни запаса боеприпасов... У нас даже армия была не отмобилизованной. Мы ведь с началом войны свою дивизию на ходу собирали, принимали призывников, присоединяли территориальные формирования...

Сказалась, очевидно, и наша исконная беспечность. Я думаю, немцы понимали: нам нужно по крайней мере еще два года, чтобы быть готовыми к войне... Зачем же немцам было эти два года нам давать?

- Но ведь уже были танки Т-34 и КВ, появились "катюши", современные самолеты...

- До войск все это еще не дошло. А если и дошло, то не могло изменить общей картины. В моем полку, например, было тридцать шесть орудий - 76-мм пушки и 122-мм гаубицы. Все - образца 1938 года. Орудия хорошие, но полк был на конной тяге - восемьсот лошадей.

- Сколько?!

- Понимаю ваше удивление. Когда-то мне пришлось служить в Приволжском округе с Сергеем Матвеевичем Штеменко, и я ему это сказал. Он тоже усомнился. Говорю: "Давайте подсчитаем". Он засмеялся: "Верю, вы артиллерист хороший"...

Так вот, в запряжке на одно орудие было шесть лошадей, к каждому орудию - два зарядных ящика, тоже по шесть лошадей. Еще взвода управления, тылы, санитарная часть, ветеринарная...

- То есть промышленность не успела насытить нашу армию современной по тому времени техникой...

- Думается, вопрос гораздо сложнее. Из-за ошибок военного руководства еще в годы первой мировой войны мы потеряли весь кадр армии, ее культурную основу. Казалось бы, после революции следовало укреплять государство, воссоздавать армию. Но как только кончилась гражданская война, начались аресты, "классовая борьба". Только с началом войны, если говорить откровенно, наша промышленность начала работать по-настоящему. Но ведь за всю войну для крестьян, для народа - иголки не выпустили... Вся беда наша в том, что людьми мы не дорожили. Народом. То есть в полном смысле слова не дорожили своей страной.

- А народ вопреки всему выказал истинный патриотизм и сумел отстоять Родину от врага... Что чувствовали, что говорили ваши подчиненные, когда узнали о начале войны?

- Настроение было воинственное. Но такого, что, мол, шапками закидаем - не было. Говорили, что надо отбиваться. Это было общее настроение. Нас обвиняют, что бойцы были не подготовлены, командиры - чуть ли не профаны. Это неправильно, это оскорбление нашего народа. Надуманное, напрасное и потому обидное.

Я поднял полк по тревоге, вышел на Днепр в район Рогачева и Жлобина, где встретил командира корпуса комкора Леонида Григорьевича Петровского.

- Степан Ефимович, извините, но ведь звание "комкор" к тому времени уже было отменено. Прямо напрашивается аналогия с Симоновским Серпилиным, который был комбригом...

- Действительно, похоже. Сын "всеукраинского старосты", заместителя председателя Президиума Верховного Совета СССР, Леонид Петровский до войны командовал войсками Среднеазиатского военного округа. Когда же был арестован и расстрелян его брат, контр-адмирал, Леонида Григорьевича вынудили оставить службу и лишь в ноябре 1940 года вернули в строй, назначили на корпус.

- О репрессиях в армии теперь говорят много...

- Да, они здорово ослабили армию. Началось в верхах и докатилось до нашего брата - командиров полков. У нас и командира полка расстреляли, и командира дивизии. Это был очень тяжелый и горький период...

- Вернемся к военным событиям...

- Передо мной стояла задача: не допустить переправы немцев на восточный берег Днепра. Полк занял оборону между Рогачевым и Жлобиным и в тот же день уже отбивал атаки.

- Долго вы смогли удержаться на этом рубеже?

- Две с лишним недели - до 13 июля. Бои были тяжелые. Не подпускали немцев к реке, уничтожали прорвавшиеся десанты.

- Сейчас много приходится читать о том, что части и соединения тогда часто оставались без управления, на глазах разваливались.

- Обо всех не скажу, но у нас дисциплина во время войны была образцовой. До войны я прошел все должности - от командира взвода до командира полка, и, ложась спать, никогда не беспокоился, что где-то украдут пистолет, карабин, что что-то потеряется, боец напьется, уйдет в самовольную отлучку или дезертиром станет - такого у нас не было и в помине.

Мы начали войну, считаю, с надежными силами. И когда к нам прибывал переменный состав, то через месяц-два они становились настоящими солдатами...

- Слушаю ваш рассказ и думаю, что если бы на всем пути немцев поставили вот такие артиллерийские заслоны, то враг не смог бы зайти так далеко...

- С такой организацией, с какой мы начали войну, мы не могли отбить массированного натиска противника. Наша артиллерия вообще не была готовой к войне. Тысяча сто артиллерийских подразделений - батарей, дивизионов, даже полков, подчиненных непосредственно наркому обороны, считались резервом и были разбросаны по всей стране. Было - полки терялись. Уже под Москвой один полк поддерживал мою 217-ю дивизию, и фронт его потерял! Командира полка даже судить хотели...

Только в 42-м году мы начали формировать артдивизии, а в 43-м году - корпуса и т.д. К тому же в начале войны мы очень страдали и в техническом отношении, и от недостатка боеприпасов.

- Думается, подобные проблемы существовали не только в артиллерии?

- Это же общеизвестно, как мы потом создавали танковые и авиационные соединения... А вот, например, в начале войны ликвидировали корпуса. В составе армии вместо трех корпусов оказалось девять дивизий, что очень затруднило управление. Поэтому в 1943 году корпуса были восстановлены вновь.

- Так почему все-таки вам удалось уже в первые дни войны так долго удерживать свой рубеж?

- Если мы несли потери, то их несли и немцы. Мы не получали пополнения, но и немец не получал. Зато наш моральный дух даже на тот момент был сильнее. Вообще, на протяжении всей войны мы были морально более устойчивы, более реалистично, что ли, относились к действительности. Немцы не забывали выпить, песни попеть - отдохнуть, в общем. А мы знали, что отдыхать будем только после победы.

Хотя, конечно, натиск врага был серьезным. Приходилось отступать, но мы не оставляли своих рубежей без потерь для противника. Мы выиграли тем, что очень малой частью своих людей - ведь мы сразу потеряли около трех миллионов человек - смогли противостоять ожесточенному натиску противника. Мы не давали врагу такого разгула, на какой он надеялся, удержали ту железную стену, которая на нас двигалась.

- До 13 июля вы держали оборону, а дальше?

- Я получил приказ о переходе в контрнаступление с форсированием Днепра. Форсировали реку с тяжелыми боями. Я на лодке переправлялся - под артогнем, под авиационными ударами. Переправился - ужасно захотелось пить. Боец говорит: "Товарищ командир, сейчас я вас чаем угощу - у меня во фляге остался". Тут мне вспомнился кинофильм "Волга-Волга", как Орлова плыла через реку и кричала: "Дайте воды, пить хочу!" - Я усмехнулся, попил чая и пошел дальше.

- Но ведь без хорошей подготовки реку не форсируешь. Тем более переправляли вы не только людей, но и лошадей, орудия.

- Так у нас ведь опыт был богатый. Мне на учениях приходилось переправлять полк через Обь, Томь, Иртыш, Волгу...

14 июня полк форсировал реку Друть - нашли такое место, где можно было пройти вброд, хотя вообще река была глубокой. Когда я доложил об этом Петровскому, он сказал: "Когда я в 1935 году здесь корпус вброд переправил, мне не поверили". "Другое время было, товарищ командир корпуса!" - говорю я. "Да, другое"...

- Как потом сложилась судьба Леонида Григорьевича?

- За отличие в боях ему присвоили звание генерал-лейтенанта, он был назначен командующим 21-й армией. Но так как корпус оказался в то время в окружении, то Петровский просил отсрочить его вступление в должность - до выхода частей из кольца. Однако 17 августа он погиб. Его, кстати, очень тепло вспоминают в своих мемуарах и Г.К. Жуков, и С.М. Штеменко.

Но все это было уже потом...