РЕЧЬ - о народно-поэтическом образе, о народной картине "Казак-Мамай", теперь уже на Кубани чрезвычайно редкой по причине тех разорений и бед, которые довелось пережить кубанцам в XX жестоком веке.

Одну из таких старинных картин с изображением легендарного Мамая мне довелось однажды увидеть в музее станицы Ивановской. На ней, писанной маслом на холсте, был изображен казак с грустным взглядом, седыми усами и чубом-осэлэдцэм, закрученным за ухо. Сидел он под дубом, в руках у него была бандура. Дуб, как мне думается, символизировал мироздание, мировое древо. Известно, что представление о мировом древе славяне в древности по преимуществу относили к дубу.

На дубе висели котелок и какой-то герб - знак родовитости. Перед казаком стояли штоф с горилкой и стакан. Тут же шапка, шашка, пистоли, пороховница и колода карт. За спиной - конь, привязанный к воткнутому в землю копью. Словом, все атрибуты казацкой воинской чести и славы. Под картиной написан маслом текст, орфография которого говорила о давности картины, а смешение русского и украинского языков свидетельствовало о том, что писалась она на Кубани.

Прообраз ее, по-видимому, был принесен на Кубань первопереселенцами, запорожскими казаками с Украины. Конечно, писана она в традициях украинского народного творчества. Но здесь она получила свою новую жизнь, приобретя даже некоторые новые черты. Этот народный образ казака, певца, мыслителя со временем стал поистине кубанским.

Старинная картина "Казак-Мамай", или, как она еще называлась, "Казак-Бандурист", была обыкновенно с текстом старинной песни, точнее, монологом, характер образов которого говорил о том, что восходит она к глубокой древности. В силу особенностей уклада и быта казачества поэзия его издавна имела свои характерные формы. Кочевая жизнь, переполненная походами и лишениями, неустроенность быта, точнее, такое его устройство, при котором казак каждую минуту должен быть готовым к походу, военная добыча как один из источников дохода - все это формировало своеобразный облик военного человека.

Такие условия мало способствовали развитию письменной литературы. Зато в казачьей среде во всю полноту народного духа цветут предания и песни. Все самое сокровенное, переживаемое людьми, хранилось изустно. Потому столь и развито в казачьей среде песенное народное творчество. Даже кажется порой, что песни и предания заменяли и саму литературу.

Но почему народный герой, образ, выражающий саму душу народную, в такой сокровенной исповеди носит столь странное имя - Мамай? Имеет ли он отношение к имени исторического персонажа, противника Дмитрия Донского на поле Куликовом? Однозначный ответ на этот вопрос дать по прошествии семи столетий крайне сложно.

Имя Мамай довольно часто встречалось на Кубани. К примеру, в материалах к летописи "Екатеринодар - Краснодар" на исторической фотографии конца прошлого века изображен казак по фамилии Мамай из станицы Ключевой. В XVII веке известен некий разбойник по имени Мамай, правдолюбец, защитник униженных, вешавший врагов своих на дубу. Тот Мамаев дуб до сих пор есть на юге Украины.

Так что имя Мамай не должно нас смущать и озадачивать. И если кто-то теперь удивляется самому этому имени, то это лишь свидетельствует о том, как мы утрачиваем свои исконные природные и народные представления.

ЛЮБОПЫТНЫ выводы и наблюдения над образом Казака-Мамая, к которым приходят современные исследователи. Истоки этого народного образа, как считает художник Юрий Шилов, уходят в глубочайшую древность, а его историческое бытие периодически подтверждается в событиях и личностях. К примеру, в августе 1399 года некий Казак-Мамай спас жизнь Витовту, владыке Великого княжества Литовского. Произошло это во время неудачного сражения с войсками непобедимого Тимура. Войско Витовта было разгромлено, а смекалистый казак - то ли сын, то ли внук разбитого на поле Куликовом ордынского темника Мамая - трое суток водил князя по непролазным чащобам, пока тот не догадался одарить его княжеским титулом и даровать урочище Глину во владение. После такой милости тут же отыскалась дорога из непроходимого леса. Новоявленный князь Глинский - бывший Казак-Мамай - стал предком по материнской линии царя Ивана Грозного... Так излагали эту историю А.А. Шенников и Л.Н. Гумилев.

Известно и то, что на Украине, на Дону и в Причерноморье мамаями называли каменных идолов, "баб" на курганах, а также сами мумии в захоронениях. По большей части это были изваяния половецкие в виде беременных женщин и воинов. Встречались среди них, зачастую скрытые в насыпях, и скифские и даже арийские - самые древнейшие. Бытовала легенда о том, что мамаи - это люди, окаменевшие то ли от долгого стояния во время потопа на рукотворных холмах, то ли за грехи свои... На курганах - казацких могилах также воздвигались каменные "бабы" - мамаи.

На лубках с изображениями Казака-Мамая придерживались тех же правил, что и в изображении курганных идолов. Поза, выражение лица, чуб-осэлэдэць появились не в тюркской среде, а в значительно более ранней - арийской, чьи традиции и доныне сохраняются брахманами Индии. Плошка с горилкой-водкой как непременный элемент изваяний татарской традиции никак не присуща и восходит к арийскому напитку соме.

То, что на изображениях XVII и последующих веков наряду с пикой изображались стрелы и лук, причем над плечами героя, можно рассматривать именно как арийскую традицию брахманов, видевших в стреле магическое орудие для "прокалывания" пространства и времени.

Кстати, эта же традиция просматривается и в оформлении каменных крестов над могилами запорожцев и задунайцев, кладбища которых сохранились у сел Капуловка, Усатово, Нерубайское. Большинство крестов - явно дохристианского периода.

До сих пор остается память о Мамае (или нескольких Мамаях?) в региональной топонимике: село Мамайка (ранее называлось Мамай) близ Сочи, хутор Мамай на Дону, речка Мамайка на Ставрополье. Да и место русской воинской славы Мамаев курган напоминает, конечно же, о древнем образе воина, некоем герое, оказавшемся теперь полузабытым.

И все же остается загадкой само название картины - "Казак-Мамай", несмотря на все предложенные объяснения. Таинственно имя народного героя, если, конечно, это имя, а не синоним слова "казак", как считают, возможно справедливо, некоторые исследователи.

Выскажу свою догадку, требующую, конечно, дополнительных доказательств. Известно, что еще до принятия христианства в Константинополе по указанию византийских императоров прибывавшим туда русским купцам и служилым людям ведено было селиться у церкви Святого Маманта или Мамонта. Об этом сохранились свидетельства в "Повести временных лет". К примеру, под 907 годом: "Прибывающие сюда русские люди обитают у церкви Святого Мамонта".

Таким образом, это был один из первых святых, через которого русские люди обретали благодать новой веры. Как знать, не трансформировалось ли это имя святого в России в имя народного героя? Во всяком случае часто встречаемая фамилия Мамонтов, конечно же, происходит не от названия экзотического животного, которое в обозримой истории в южной Руси не водилось, а от имени мученика Мамонта, почитавшегося в святцах, память о котором отмечается 2 сентября. Имя Мамонт в прошлом веке было в России довольно распространенным.

Предположение о такой трансформации имени допустимо и потому, что существовала удивительная закономерность при принятии христианства на Руси: имена героев эпоса совпадали с именами святых. Об этом пишет, к примеру, Вадим Кожинов: "Главная церковь в древнейшем Киеве, воздвигнутая не позднее 944 года, была церковью Ильи - самого "воинствующего" из христианских пророков... И именно богатырь по имени Илья оказался главным героем русского эпоса. Едва ли это случайное совпадение... Микула (то есть Николай) Селянинович тоже носит имя святого, которому был посвящен древнейший из известных нам русских храмов, воздвигнутых еще при Аскольде".

Для уподобления этих имен - Мамонт - Мамай есть и более веские основания, чем только их фонетическая, звуковая перекличка. Мне попалась кипрская икона святого Мамонта (Мамаса), на которой он изображен верхом на льве. Кипр же, как известно, занимает в христианском мире особое место. Еще в памятнике начала XII века "Хождение игумена Даниила" говорилось, что "святых на нем лежит без числа". Каково же было мое удивление, когда я увидел средневековую грузинскую чеканку XI века, на которой был изображен уже не святой Мамонт, а святой Мамай (фотография к статье профессора В. Беридзе в журнале "Наука и жизнь", № 12, 1966 г.). Это единственное пока встретившееся мне свидетельство, где Мамай прямо назван святым.

Примечательно, что изображение святого Мамая на чеканке было идентичным изображению святого Мамонта на иконе. Он тоже изображался верхом на льве. Образы святого Мамонта и святого Мамая здесь как бы совпали.

В связи с этим не могу не отметить, что ныне наметившееся возвращение имени народного героя Казака-Мамая не является таким уж безоблачным. Упомянутая мною картина "Казак-Мамай" в станице Ивановской находилась в советское время в колхозном, а по сути этнографическом музее станицы. Музей представлял собой перестроенный бывший храм. Недавно в духе новых веяний храм восстановили и обнесли надежным металлическим забором.

Понятно, что храмы восстанавливать необходимо, но не ценой же подавления иных, не менее драгоценных сторон культуры и жизни народа. Тем более что сам образ народного героя не давал никакого повода для такого отношения к себе, ибо во всем его облике явно просматривается православное восприятие мира.

Где же теперь экспонаты музея? Говорят, ютятся в каком-то чулане. Ютился в этом чулане, словно в новой неволе, и "Казак-Мамай", пока кто-то не стащил-таки его под шумок нашего культурного и религиозного "возрождения".

В связи с тем, что Россия и Украина теперь самостоятельные государства, благотворную роль в поддержании братских отношений между нашими народами могли бы сыграть регионы "двуязычья", где и живет "Казак-Мамай". Один из них, конечно, Кубань. Словно предвидя нашу нынешнюю ситуацию, известный русский философ Г. Федотов писал, что "задача - приютить малороссийские традиции в общерусскую культуру - прежде всего выпадает на долю южнорусских уроженцев, сохранивших верность России и любовь к Украине". Положение, ясное до предела: поддерживать всячески русскую культуру на Украине и украинскую - в России.

В СИЛУ самого своего геополитического положения Кубань с древнейших времен оказывалась на стремнине тех социальных и духовных катаклизмов, которые терзали Россию. Среди других областей и краев она отличается наиболее ярко выраженными особенностями культуры. Связано это с тем, что культура ее складывалась из русской и украинской языковых стихий. В результате здесь сложилась единая и своеобразная этническая общность с оригинальной и своеобразной культурой. Но именно это, как ни странно, и определило ее сложное положение. Ученых и политиков, как видно, пугал сам факт "двуязычия". и, вместо того чтобы объективно и трезво оценивать культурную ситуацию такой, какая она есть, предпринимались постоянные попытки силового подавления культурного своеобразия края.

Теперь уже совершенно ясно, что Кубани необходим некий символ, некий образ духовного возрождения. И таким символом безусловно мог бы стать народно-поэтический образ Казака-Мамая, Казака-Бандуриста, народного сказителя, певца и заступника.