До войны это была даже не деревня, а деревенька. Домов пятнадцать всего. А сейчас и того меньше. Всегда тут стояли высокие рябины у дворов, и багровые их гроздья издалека были видны. Отсюда и название такое поэтическое - Рябинки. Вокруг, куда ни глянь, подмосковные смешанные леса. Рядом селения Терехово, Ельдино, Завидово, городок Конаково, Волга, Иваньковское водохранилище - красота неописуемая.

У самых Рябинок, чуть на отлете от дороги, стоит высеченный из камня памятник: солдат в каске, раскинув руки, как бы летит или падает. А летит он в бессмертие, совершив невиданный подвиг, закрыв своим телом амбразуру немецкого дзота, остановив кинжальный губительный огонь. Имя этому герою Вячеслав Викторович Васильковский. Он был сержантом 185-й стрелковой дивизии, родной для меня: я воевал в ней, брал Берлин. Но здесь, в Подмосковье, в сорок первом году не был. Но когда мы, ветераны 185-й, собираемся в Конаково и в Рябинках, у Васильковского, у меня всегда возникает чувство, что и мне довелось ходить в атаки и стыть на лютом морозе на этих судьбоносных рубежах.

Вот и сегодня меня охватило такое же, как и раньше, неутихающее волнение. Его не передать словами. Мы, однополчане, приехали сюда, чтобы помянуть Васильковского: шестьдесят лет его подвигу, шестьдесят лет всей Московской битвы. Даже маленькую группу собрать не могли: безжалостно повыкосили окопные недуги и время и без того жидкие наши ряды. Всего двое, не считая меня, приехали поклониться герою: бывший комбат Григорий Иванович Гущин и полковой наш доктор Михаил Николаевич Егорочкин. Но эти два восьмидесятилетних ветерана заменят многих: они были тогда под Рябинками, а Гущин вообще находился рядом с Васильковским, видел его бросок на свинцовый огонь собственными глазами.

Отдав дань святой фронтовой традиции, мы долго стояли молча, поглядывая на памятник, а потом я попросил Гущина вспомнить то раннее утро шестого декабря.

- Сюда, на конаковский рубеж, нас из-под Калинина в середине ноября перебросили, - завздыхал и закашлял Григорий Иванович. - Обстановка тогда резко ухудшилась, угроза Москве стала еще реальнее: немец пер со всех сторон. А у Конаково оголенность образовалась, войск мало было. Вот нашей 185-й и сыграли марш-бросок. Комдивом тогда был подполковник Виндушев.

- Всего-навсего подполковник? На дивизии?

- Офицеров тогда не хватало, сержанты нередко ротами командовали. И вообще всего не хватало: вооружения, боеприпасов, а главное, людей.

Потеснили мы тогда фрица основательно, но успеха закрепить не смогли: мешали эти чертовы Рябинки. Немец из этой деревни настоящую крепость сделал. Видите, она на небольшой высотке, со всех сторон просмотр хороший. Несколько раз штурмовали мы Рябинки и ночью пятого предприняли еще одну атаку, но опять неудачно. А высшее начальство из себя выходит: что, мол, вы топчетесь под этими Рябинками, ход наступления срываете! И вот шестого утром новая атака. Начали мы со стороны вон того поля. Там раньше замерзшее болото было. Ведя огонь на ходу, перебежками приблизились к самой деревне. Еще бы рывок - и все! Но тут из замаскированных дзотов заработали сразу два вражеских пулемета. Васильковский командовал взводом. Боец Степан Михеев попытался гранатами подавить первый дзот, но был срезан очередью. Пополз Савченко и уткнулся в снег, замолк: его ранило. Тогда сержант Васильковский с двумя связками гранат, без приказа, быстро, по-спортивному двинулся вперед. Первый дзот он успокоил с ходу, но тут же ударили из второго. Васильковский был уже ранен, но сумел приблизиться ко второй огневой точке и бросить гранаты. Но, видимо, силы его, раненого, покидали, и взрыв был не совсем точным и успешным. Пулемет снова зарокотал. Тогда Васильковский рванулся к амбразуре, закрыл ее своим телом, успел схватить за горячий ствол. В таком положении и увидели мы его, выбив фрица из деревни...

Григорий Иванович промокнул платочком влажные глаза и продолжил изменившимся голосом:

- Он у нас был самым грамотным в полку, Ленинградский университет окончил, исторический факультет. Тогда в армии и семилетка считалась образованием, а у него университет. Он и на финской войне побывал, сам в армию попросился. И такой подвиг его под Москвой, пожалуй, первым был. Другие бойцы, в том числе и Матросов, уже позже подобный героизм совершали. Наградили Васильковского посмертно орденом Ленина.

- А почему Героя не дали?

- Мы тоже этот вопрос постоянно задаем. Тогда и эта награда считалась высочайшей. Но он в народе живет Героем. В названии улиц, в бюстах. Это о нем его землячка ленинградка Ольга Берггольц написала стихи:

Когда прижимались солдаты,

как тени,

К земле и уже не могли

оторваться, -

Всегда находился

в такое мгновенье

Один безымянный,

сумевший подняться.

Правдива грядущая гордая

повесть:

Она подтвердит,

не прикрасив нимало.

Один поднимался, но был он,

как совесть,

И всех за таким с земли

поднимало...

* * *

В Конакове, прежде чем сесть в электричку, мы зашли в буфет, чтобы перекусить и согреться. А в пути разговор у нас шел все о том же, что и у Рябинок, - о славной нашей дивизии, заслонившей своей грудью Москву.

Все части 185-й тогда отличились. Буквально на второй день после подвига Васильковского показал исключительную находчивость и храбрость политрук Николай Павлович Бочаров из 280-го полка. Он заменил раненого командира роты и, изучив обстановку, сходив с бойцами в разведку, сумел немецким же кабелем, замаскированным в снегу, обезвредить минное поле перед селом Архангельское, ворвался в этот укрепленный врагом пункт, захватил немецкое орудие со снарядами и сам лично открыл из него беглый огонь, уничтожив целую роту фашистов. Остатки вражеского гарнизона бежали из села, побросав оружие и технику.

Политрук Николай Бочаров стал Героем Советского Союза. Несколько лет назад я встречался с ним. Он приезжал в Москву по личному приглашению мэра столицы. В генеральском мундире, при орденах и медалях Бочаров выступал перед молодежью...

В нашей "непромокаемой" 185-й вообще Героев немало. И с Золотыми Звездами и без звезд. А открыл счет "золотому" героизму в первые дни войны рядовой Иван Павлович Середа. Подвиг его был редкостным, даже с оттенком юмора: будучи поваром, с топором в руках он захватил немецкий танк и пленил его экипаж.

- Мы ходили смотреть на этот танк, - сказал Гущин. - Середа нас гороховым супом, помню, угостил. Про него потом листовка была напечатана, вся армия Ивана Середу знала!

Победа под Москвой привела 185-ю к Берлину, на Эльбу. Длинная эта боевая дорога была очень ухабистой. Дважды дивизия попадала в плотное окружение - под Демянским и Ржевом. Но выбиралась, истекала кровью, спасая остатки людей и полковые знамена. Иной раз казалось, что нет уже выхода, хана, как говорится, но всегда выручали долг и стойкость, духовный подъем, вера в победу и в родную страну. Тогда немало было таких солдат, как Васильковский, Бочаров, Середа, Ландышев, ставший Героем Советского Союза. Кстати, Васильковский при первом окружении спас свой полк. Командуя пулеметно-зенитной установкой, ударил по наземным целям, отразил несколько вражеских атак и помог товарищам выбраться из неминуемого котла.

Славились в дивизии храбростью и офицеры Гущин и Егорочкин, сидящие сейчас рядом со мной в вагоне. Григорий Иванович считался лучшим комбатом, он имеет оба полководческих ордена - Александра Невского и Кутузова. Гущин - полковник в отставке, активный ветеран, верный фронтовой товарищ. А на счету майора Егорочкина, военного медика, сотни спасенных солдатских жизней. Его часто видели в окопах, он на месте, под пулями, оказывал помощь раненым.

И Гущин, и Егорочкин дошли с дивизией до Берлина. Есть и их заслуга в том, что 185-я стала Панкратово-Пражской ордена Суворова дивизией. Панкратово - на Смоленском направлении, а Прага - это восточный пригород Варшавы. В боях за польскую столицу мой родной 257-й стрелковый полк стал "Варшавским". Прибыл я в него, когда наша дивизия брала город Альтдам, стоящий на Одере...

А долгожданную Победу отметили мы на лесной поляне у самой Эльбы. Мало нас было тогда, в иной роте и десяти человек не насчитывалось. Ведь бои не утихали ни на один день. Только пятого мая, сдерживая прорывавшихся на запад фашистов, полк положил треть своего состава. Погиб командир соседней части Кцоев, Герой Советского Союза.

Помню, как наш комдив полковник Музыкин, Герой Советского Союза, с палочкой, прихрамывая, с трудом забрался на повозку, из которой сделали трибуну, начал было торжественную речь. Но тут стихийно началась пальба в воздух, и он, улыбаясь, хотел, видимо, переждать эту нарастающую пальбу, потом махнул на все рукой. Он стоял и что-то говорил. Но мы ничего не слышали. Видели только его счастливое лицо и слезы на щеках.

- Наши орлы из пешей разведки его качать хотели, - сказал Гущин, - но кто-то из штабных пальцем погрозил: по уставу, мол, не положено качать военных. Всю ночь мы не спали, перебирали длинную нашу фронтовую дорогу, пили за Победу, за друзей боевых...

Электричка между тем подходила к Москве. Мы посматривали в окно и узнавали места, где шли бои. Слыша наш разговор, пожилая женщина заохала:

- Господи, так близко немец был!.. Даже сейчас страшно! Всех, кто оборонял нас, помнить надо. Имена называть...

Да, надо помнить. Долго-долго помнить...