НА ГОД моложе Михаила Юрьевича Лермонтова, он через три года после него окончил ту же, что и поэт, Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Значит, встречаться там они не могли, да и после тоже пути этих двух современников не пересеклись, хотя все время проходили рядом - Школа, гвардия, Кавказ... По выпуску Слепцов был определен прапорщиком в лейб-гвардии Литовский полк. Не самый блистательный в гвардии - не преображенцы или семеновцы, но все-таки успешную карьеру сделать было можно.

Николай, однако, добровольно уехал на Кавказ, на войну. Так поступали многие гвардейцы, объединенные желанием покинуть столицу и гвардию, живущую в те годы, после смерти Александра I, экзерцициями, парадами, муштрой. Вообще в ту пору во всех областях жизни Российской империи с каждым годом утверждался все более и более строгий, мертвящий, николаевский ранжир...

Добровольно отправляясь на Кавказ, каждый из офицеров преследовал при этом свою особенную цель. Одни надеялись отличиться, других привлекала романтика, почерпнутая из книг Лермонтова и Бестужева-Марлинского, третьи страстно хотели воевать. Карьеристы, в основном пребывавшие при начальстве, довольно быстро возвращались домой - с орденом, или со следующим чином, или и с тем и с другим вместе. Романтики, если их не убивали (а в горах Кавказа погибли очень много офицеров), остывали в основном довольно скоро и тоже спешили воротиться. Оставались только желавшие воевать, постепенно превращаясь в "Максим Максимычей", вечных штабс-капитанов или, если уж очень повезет, подполковников, этаких закоснелых кавказских служак...

А некоторые из них, немногие, стремительно выходили в генералы. Николай Павлович, полный тезка правившего государя, оказался именно в числе таких.

ПЕРВЫЙ орден - св. Станислава 3-й степени, находившийся по своей значимости в самом низу ранжира русских орденов, Слепцов получил в 1841 году "за отличие, оказанное в экспедиции против горцев 30 июня". Зато через два года он уже был командующим батальоном, то есть временно исполнял обязанности комбата в прославленном Апшеронском пехотном полку, некогда столь любимом великим Суворовым.

...Вторая половина декабря 1843 года, Дагестан. Полностью втянувшись в Игранайское ущелье, русский отряд генерал-майора Ф.К. Клюки фон Клюгенау был внезапно атакован горцами. С высот, нависавших над дорогой, посыпались огромные камни, полетели сотни пуль. Мятежники видели солдат как на ладони, зато сами были скрыты валунами и утесами, недостижимы для наших выстрелов. И вообще стрелять вверх очень неудобно... Малейшая растерянность, заминка могли привести к огромным потерям - вплоть до гибели всего отряда.

Чтобы открыть путь, необходимо было срочно сбить неприятеля. Но как? Разбойники перекрывали плотным огнем входы в ущелье, и единственно возможным оставалось атаковать в лоб, поднимаясь вверх по заснеженным, обледенелым горам. Атаковать противника с правого фланга был послан подполковник Пассек, с левого - капитан Слепцов...

Офицеры Русской армии имели дурную привычку идти на неприятеля впереди своих солдат. "Дурная" потому, что в результате наша армия всегда, вплоть до первой мировой войны, несла очень большие потери в офицерском составе. В процентном отношении, кстати, офицеров обычно погибало больше, чем рядовых. Зато пример офицера воодушевлял подчиненных, обеспечивал победу.

Сжимая в руке шашку, капитан Слепцов первым полез на крутую, почти отвесную скалу. В этой крутизне были главные трудность и опасность, но в ней же было и спасение, потому как пули, во множестве летевшие сверху, проходили далеко за спиной... Поднявшись на высоту трехсот сажен - почти семьсот метров, апшеронцы ударили в штыки и кинжалы и оттеснили, прогнали мятежников. Тем временем подполковник Пассек отбросил горцев, закрепившихся по правой стороне ущелья. Путь был свободен...

Кстати, нужно бы сказать несколько слов о Диомиде Васильевиче Пассеке, который, сам того еще не ведая, в то время находился на пике своей головокружительной, но очень короткой карьеры. Ему было тогда тридцать пять лет, он был подполковник. Отряд, которым он командовал, буквально только что - с 16 ноября по 19 декабря - выдержал осаду мятежников в укреплении Зыраны.

Император Николай I, несмотря на определенные свои недостатки, умел ценить воинское мужество. 1 января 1844 года Пассек был произведен в полковники и награжден орденом св. Георгия. 25 февраля того же года он был назначен командиром Апшеронского полка, а на следующий день - удостоен генеральского чина.

Через полтора года этот славный кавказский генерал погиб при штурме аула Дарго, главного убежища Шамиля. Он был убит впереди колонны своих солдат, с шашкой в руках. Можно сказать, традиционная смерть боевого русского генерала.

...Кстати, когда не столь давно в Чечне, в бою в Грозном, погиб российский генерал Малофеев, часть нашей "неподкупной" прессы вдруг стала возмущаться его поведением. Мол, не генеральское это дело - с оружием-то в руках! Что ж, отечественную историю у нас знают слабо...

ВЕРНЕМСЯ, однако, в 1844 год. Слепцов получил тогда чин майора и назначение состоять по кавалерии. Он был прикомандирован к Кавказскому линейному казачьему войску.

Кавалерийская служба всегда считалась более почетной. Николай Павлович, очевидно, и в коннице оказался на своем месте - недаром через год он был назначен командиром 1-го Сунженского линейного казачьего полка, который ему же пришлось формировать. Казаки считались войском иррегулярным, у них даже были свои звания, однако Слепцов, командуя казачьим полком, продолжал числиться по регулярной кавалерии.

Полк был размещен в станице Сунженской, также только что основанной на одноименной известной реке, и составил здесь так называемую "линию", явившуюся для противника серьезной преградой. Время это, очевидно, было самым напряженным и трудным в жизни Слепцова. Выход русских войск на Сунжу весьма обеспокоил чеченцев, и они постоянно пытались атаковать новую линию, делали на нее беспрестанные набеги.

Один из уроков Кавказской войны состоит в том, что пассивная оборона равнозначна проигрышу. Отражая набеги хищников, русские войска постоянно и неумолимо продвигались вперед, уничтожая, вытесняя и замиряя противника. Вот и майор Слепцов со своими казаками не только отражал набеги, но и постепенно продвигался в глубь Малой Чечни - то есть по равнинной ее части, по плодородным землям, загоняя мятежников в горы... Воинственные чеченцы очень хорошо понимали язык силы. Видя, что они не могут противостоять русским, признали свое поражение и постепенно покорились даже такие воинственные племена, как галашковское, карабулакское и армтинское. Конечно, им лучше было спокойно жить на равнинных землях, чем умирать с голоду в горах... Недаром один из биографов генерала писал: "Каждый удар Слепцова попадал прямо в цель и колебал власть Шамиля и веру в его могущество".

Действительно, когда в ночь на 16 апреля 1846 года мятежный имам внезапно повел немалые свои силы по направлению Большой Кабарды, надеясь вновь разжечь пламя восстания в Кабарде и на Кубани, то на Верхне-Сунженской линии он был встречен теперь уже подполковником Слепцовым, казаки которого бдительно несли службу и наблюдали за противником. Удар русских был силен и неожидан для противника. Горцам пришлось спасаться бегством, и сам Шамиль едва смог ускакать...

Благодаря деятельной энергии Слепцова, бдительности и боевой активности его войск Верхне-Сунженская линия превратилась в надежную преграду для врагов. Разбойники прекрасно знали, что любое их нападение на казаков неизбежно обернется ответным ударом, что мятежные аулы будут беспощадно разорены, а потому разумнее признать неизбежность и жить с русскими в мире. Это понимали обыкновенные люди, между тем как вожди мятежа продолжали стремиться к своим целям...

Шамиль укрывался в Ведено. Пути туда были перекрыты оборонительной линией, на обустройство которой ушло много времени и сил, - гораздо лучше, однако, если бы эту энергию горцы потратили на обработку собственной своей земли... Имам хвастливо заявлял, что если нога русского солдата переступит через этот рубеж, то он позволит обрить себе бороду.

Действительно, перейти эту оборонительную линию было весьма нелегко, и русские войска предприняли несколько неудачных ее штурмов. Смириться, однако, с существованием подобной опасности нам было нельзя. Ведь наличие неприступного, - казалось, - укрепления рождало в сердцах простодушных горцев уверенность в собственной безнаказанности, в том, что они наконец-то могут противостоять неизбежному наведению порядка в этом мятежном уголке Российской империи.

Пожалуй, Николай Павлович Слепцов - теперь уже полковник - лучше всех понимал необходимость скорейшего уничтожения этой линии, находившейся, кстати, довольно далеко от его территории. Поэтому он лично обратился к главнокомандующему войсками на Кавказе генералу от инфантерии графу Михаилу Семеновичу Воронцову... Был 1850 год, графу было уже почти 70 лет, но это был тот отважный и благородный генерал Воронцов, который на поле Бородина сам водил в штыковые атаки свою сводно-гренадерскую дивизию и был ранен на Семеновских флешах. Он и здесь, на Кавказе, принимал самые энергичные меры борьбы с мятежниками. Герой двенадцатого года прекрасно понял кавказского героя - и дал ему разрешение атаковать.

Набег на вражескую линию, произведенный 22 августа 1850 года, был скор и внезапен. Опытный, искушенный в особенностях Кавказской войны полковник Слепцов сумел так обойти и атаковать укрепления, не дав противнику сконцентрировать свои силы, что трехтысячный отряд Шамиля оказался разбит. Русские при этом штурме потеряли убитыми всего троих казаков! Имам, однако, постарался забыть свое обещание...

За эту блистательную победу Николай Павлович получил генеральские эполеты - ему тогда не исполнилось еще и тридцати пяти лет. Вот только жизни впереди оставалось молодому генералу чуть более года...

10 (22) ДЕКАБРЯ 1851 года отряд генерала Слепцова атаковал неприятельские укрепления на берегу Гехи. Начальник отряда сам повел в атаку две сотни казаков, но был вынужден остановиться перед огромными завалами, из-за которых мятежники вели ожесточенный ружейный огонь. Там же, за укреплением, оказалось и артиллерийское орудие. Кавалерия была бессильна при атаке завалов, и Николай Павлович приказал пойти вперед пехоте. Солдаты славного Эриванского полка довольно быстро ворвались во вражеские укрепления, ожесточенно заработали штыками... И тут роковая пуля поразила генерала в грудь!

Предоставим слово историку 13-го лейб-гренадерского Эриванского полка: "Сраженного героя вынесли из сечи на бурке. Слепцов был еще в памяти и спрашивал; взято ли неприятельское орудие. Ему отвечали, что еще нет известий, но что завалы взяты... "Ну и за то слава Богу!" - сказал он, крестясь. Еще минута - и все было кончено: Слепцов умер тихо и с твердою верою. Ни единого стона не вырвалось из его груди... Горе было всеобщим... Среди казаков эта потеря произвела ошеломляющее впечатление. Чтобы понять, как любили Слепцова на Сунже, достаточно было видеть, что там происходило, когда везли его тело. Все население высыпало навстречу, и все от мала до велика рыдали... Слепых подводили к гробу, матери клали на его крышку грудных детей..."

"Кавказская армия лишилась своего кумира - храбрейшего из храбрых генерала Слепцова", - написано в "Истории Русской армии" А.А. Керсновского.

Смерть Николая Павловича Слепцова оказалась потрясением для всей России. В отличие от наших дней никто не поспешил осудить генерала, павшего с оружием в руках впереди своих солдат. О смерти его в начале 1852 года с горечью сообщили самые различные периодические издания: "Русский инвалид", "Кавказ", "Ведомости Московской городской полиции"...

...Тридцать шесть лет жизни, пятнадцать лет службы - и вечная, несмотря ни на что, память об отважном русском генерале, павшем в бою ровно полтора века тому назад.