Родившемуся 20 марта 1809 года в гостевой мазанке доктора Трохимовского в селе Великие Сорочинцы, ему, разумеется, в более поздние годы и в голову не могло прийти, что этот день сначала перенесут на 1 апреля, а потом вдобавок объявят днем всероссийского смеха. Приходится признать, что подобного рода совпадения случаются. Смеялись работники типографии, набирая первую его книжку "Вечера на хуторе близ Диканьки", смеялся поначалу Пушкин, слушая "Мертвые души" в авторском чтении, но появляется, признаюсь, какая-то мысль, что совсем не случайно на надгробном камне его появится цитата из библейского пророка Иеремии: "Горьким словом моим посмеются..."

Поначалу это гоголевское слово вовсе не было горьким. И "Вечера на хуторе близ Диканьки", и "Миргород" - свидетельства глубокого знания малороссийского быта. Ту веселую чертовщину, которая в них присутствовала, даже и нечистой-то силой назвать всерьез было трудновато. Ну к какой, простите, нечистой силе можно причислить свинью миргородской породы, которая унесла из канцелярии кляузу одного из поссорившихся мелкопоместных соседей?!

Но юмор, изначально свойственный малороссийской натуре Николая Васильевича, быстро уступил место отнюдь не безобидной сатире. И, посетив в театре премьеру "Ревизора", российский самодержец проницательно заметил, что если кому-то и попало в спектакле, то прежде всего ему самому.

А потом пришли "Мертвые души", которые, по известному выражению критика, "потрясли всю Россию". Когда российское общество зримо представило себе собственных провинциальных помещиков, написанных автором с такой силой, что и Манилов, и Собакевич, и Коробочка, и Плюшкин, и "высшее общество" губернского города выглядели как реальные, вполне узнаваемые люди, оно действительно схватилось за голову. Упуская, между прочим, одну не случайно подчеркнутую автором деталь: в экипаже той самой бесшабашной, неведомо куда несущейся птицы-тройки, уподобленной России, правит движением не кто иной, как покупатель "мертвых душ" Павел Иванович Чичиков.

Политизированный Белинский немед

ленно объявил Гоголя главой течения, названного им "натуральной школой", и в статьях своих, бичующих русские порядки, постоянно пользовался гоголевскими образами. Великий критик не понял, может, самого важного: в Гоголе жил не революционер, не разоблачитель, а сострадатель за Россию, более всего другого мечтающий о том, чтобы жизнь в ней сделалась лучше, причем без всяких катаклизмов и революционных потрясений. И тогда Гоголь решается издать произведение, приведшее всех приверженцев "натуральной школы" в ярость: в 1847 году выходят его "Выбранные места из переписки с друзьями".

О, сколько критических копий было обломано об эту умную, тонкую и вполне безобидную в сущности книгу! Отлученная от школьных учебников и хрестоматий на протяжении многих десятилетий, она в сущности так и не была прочитана Россией, хотя ей в первую очередь и предназначалась. Составленная из писем, адресованных знакомым, чиновным и литературным друзьям, она пыталась охватить буквально все стороны русской жизни: от взаимоотношений между членами семьи до управления государством. В книге множество интересных и точных наблюдений за русской жизнью, советов, наставлений, которые, быть может, и не бесспорны, но автор "Мертвых душ" имел моральное право их высказать. Именно сейчас, когда Россия вновь на перепутье, становится понятно, как много точного и полезного было в советах этой охаянной "демократической критикой" книги Гоголя.

Посудим вместе.

"Односторонние люди, - писал Гоголь, - и притом фанатики - язва для общества; беда той земле и государству, где в руках таких людей очутится какая-либо власть".

"Указ, - напоминал он, - как бы обдуман и определителен не был, есть не более как бланковый лист, если не будет снизу такого же чистого желания применить его к делу..."

"Государство, - предупреждал Гоголь, - без полноценного монарха - автомат: много, если оно достигнет того, чего достигнули Соединенные Штаты. А что такое Соединенные Штаты? Мертвечина. Человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит".

Гоголь призывает соотечественников "любить Россию", "проездиться по России", "не бежать на корабле из земли своей, спасая свое презренное земное имущество". Перечитывая эту книгу, поныне поражаешься ее актуальности: ну будто про нас сегодняшних написано. Ну, не со всем, конечно, можно согласиться - но ведь явно же: мысли-то выстраданные, из души собственной почерпнутые, а не из иностранных брошюр.

Общественное мнение России формировала, однако, критика, которую уж простите, доныне, не знаю почему, принято было называть демократической. Она обрушилась на книгу Гоголя всею мощью, обозвав и реакционной, и вредной и тем самым как бы преграждая ей дорогу к непредвзятому читателю: "Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма, панегирист татарских нравов - что Вы делаете?" - восклицает из-за рубежа уже смертельно больной Белинский.

Этот их спор - не пустяк, отголоски и рецидивы его мы ощущаем доныне. Оба они говорят о настоящем и будущем России. Но Белинский видит ее спасение в преобразованиях революционных, политических, а Гоголь ищет ее будущее в преобразованиях нравственных.

"Что до политических событий, - пишет Гоголь, - само собой усмирилось бы общество, если бы примирение было в духе тех, которые влияют на общество... Вы сгорите, как свечка, и других сожжете".

Белинский утверждает, что спасение России в успехах цивилизации. Гоголь в ответ хотел бы знать, что именно понимается здесь под европейской цивилизацией.

Белинский язвит по поводу того, что Гоголь спел похвальную песню правительству. "Я нигде не пел, - возражает Гоголь. - Я сказал только, что правительство состоит из нас же. Мы выслуживаемся и составляем правительство. Если же правительство - огромная шайка воров, вы думаете, что этого не знает никто из русских?" И еще: "Брожение внутри не исправить никакими конституциями... Общество образуется само собой, общество слагается из единиц. Надо, чтобы каждая единица исполнила должность свою. Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства".

Для нас, кто уже видит за собой более чем полуторавековую историю России, протекшую со времени этого спора, становится очевидным, что за каждым из оппонентов стояла своя правота. Россия пошла по пути революций, туда, куда позвала ее "демократическая" критика во главе с Белинским, Чернышевским, Добролюбовым. Насколько оказался плодотворен этот путь, пусть каждый решает сегодня сам, по собственной судьбе.

Но дело в том, что спор с выходом разруганной гоголевской книги и смертью Белинского не был закончен. Гоголь был уверен в своей правоте и все свои духовные и творческие силы бросил на создание второго тома своей гениальной поэмы. Он поставил перед собой сверхзадачу: показать возможность нравственного возрождения для самого, казалось бы, пошлого и опустившегося от бессмысленных денежных махинаций русского человека. Он стремился этим самым поднять общий уровень благосостояния России, пробудить в ней национальное самосознание, побудить всех и каждого к наилучшему исполнению своих собственных обязанностей. На каком бы месте он ни находился - от губернатора, чиновника до помещика и крестьянина.

Однажды духовник Гоголя архимандрит Федор впрямую спросил его, чем должны закончиться "Мертвые души". Гоголь, вспоминает архимандрит, выразил свое затруднение высказать все это с обстоятельностью. "Я возразил, - говорит архимандрит, - что мне нужно только знать, оживет ли как следует Павел Иванович?" Гоголь как будто с радостью подтвердил, что это непременно будет и оживлению его послужит прямым участием сам царь, и первым вздохом Чичикова для истинной порядочной жизни должна кончаться поэма.

Иначе говоря, главной идеей второго тома должно было стать духовное возрождение "мертвых душ".

А теперь обратимся к тексту.

Гоголь закончил хотя бы вчерне четыре главы, которые он читал П. Плетневу, С. Шевыреву, Аксаковым и другим. Понятно, что в дальнейшем он их перерабатывал, но об общем направлении его творческих раздумий судить по ним можно.

Чичиков продолжает свое путешествие по России, и на этот раз встречается ему помещик Тентетников, о котором герой поэмы заметит, что в первый раз видит человека, с которым можно жить. Потом появляется генерал Бетрищев, "один из тех картинных генералов, которыми так богат был 12-й год". Генерал этот заключает в себе кучу достоинств и кучу недостатков, совершенно произвольно соединяющихся в нем как в истинно русском человеке.

Но Гоголь остается Гоголем, и после посещений безалаберного и хлебосольного помещика с фамилией Петух, где под песню у костра Павел Иванович вдруг остро почувствовал себя русским, он волею случая оказывается у помещика Кошкарева, являющего собой тип убежденного "западника". Кошкарев убежден, что, идя за плугом, мужик может в то же время читать книги о громовых опытах Франклина или Вергилиевы "Георгики". Он ручается головой, "что если только одеть половину русских мужиков в немецкие штаны, науки возвысятся, торговля поднимется и золотой век наступит в России". Чичиков и здесь не преминул завести разговор о купле "мертвых душ". Но при полном согласии хозяина вся эта "негоция" утонула в чудовищном сельском бюрократизме. Просьбу следовало изложить письменно, потом она должна поступить в контору для рапортов и донесений, потом контора, рассмотревши, должна была направить ее к Кошкареву, после чего бумага должна поступить в комитет сельских дел, а оттуда по сделании выправок - к управляющему. Мне порою кажется, что Андрей Платонов, работая над своим "Чевенгуром", заглядывал в эту уцелевшую главу книги Гоголя.

Но в поэме впервые появляется и человеческий идеал: помещик Константин Федорович Костанжогло. Он - истинный хлебопашец. "Не говорю, - говорит Костанжогло, - не заниматься другим, но чтобы в основание легло хлебопашество - вот что! Фабрики заведутся сами собой, да заведутся законные фабрики, - того, что нужно здесь под рукой человеку на месте". Он предлагает Чичикову купить рядом имение и разбогатеть. Причем замечает: "Если вы хотите разбогатеть скоро, так вы никогда не разбогатеете, если же захотите разбогатеть, не спрашиваясь о времени, то разбогатеете скоро". У Костанжогло в хозяйстве все идеально: идеальные поля, идеальный севооборот, крепкие избы, в селе три церкви и даже (не удержался Гоголь) "крестьянская свинья глядела дворянином". И Чичикову захотелось бросить свои скитания, купить имение и зажить так, как живет Костанжогло. "Это был человек, - пишет Гоголь, - первый во всей России, к которому почувствовал Чичиков уважение личности. Доселе уважал он человека или за хороший чин, или за большие достатки: собственно за ум он не уважал еще ни одного человека! Костанжогло был первым".

Таково примерно общее направление мыслей Гоголя, пытающегося в самой России найти идеалы и возможности, которые смогли бы сделать ее богатой, нравственной, процветающей страной. Но уже в набросках следующих глав становится заметно, что пути, могущего превратить Павла Ивановича в идеал порядочного человека, в России попросту не существует.