Окончание. Начало в номере за 5 июня.
     - Ольского, Воронцова и других ждал трагический конец: в 1937-м и чуть позже они все до одного были расстреляны... Лучшие чекистские кадры, наиболее принципиальные и честные, а на их место пришли "липачи".
     - Это ненормально, если люди, облеченные высшей властью, боятся своей же службы госбезопасности, своей армии и, чтобы удержаться на престоле, уничтожают их сотрудников. На кого же в итоге они работают?!
     Кстати, вы ничего не говорите про человека, который, можно сказать, привел вас на работу в ОГПУ - Артура Христиановича Артузова. Какую позицию занимал он в те смутные дни?
     - Артузова я очень уважал и уважаю по сей день... Хотя позицию он занял не такую, как Ольский. Ведь он всегда был очень дисциплинированным, законопослушным человеком. Для него ЦК партии - это все! Председатель Менжинский - главный авторитет. Если Менжинский так думает, наверное, что-то такое и есть. И действовать так организованно, так выступать против руководства, созывать какой-то форум - это ненормально.
     Когда Ягода решил приобщить Артузова к делам по линии создания "липовых" процессов, в частности по линии "Промпартии", он подчинился. Однако все-таки его принципиальность была непоколебима. Артуру Христиановичу поручили вести дело непосредственных помощников Рамзина как соучастников этой "Промпартии"...
     - Профессор Леонид Константинович Рамзин, которого высоко ценил Владимир Ильич Ленин, - участник разработки плана ГОЭЛРО, "электрификации всей страны", организатор и первый директор Всесоюзного теплотехнического института и впоследствии лауреат Сталинской премии 1943 года - был обвинен как один из руководителей "Промпартии". Кстати, тот же "Энциклопедический словарь" "горбачевского" времени трактует ее как "антисоветская подпольная вредительская организация, в 1925- 1930 гг. действовавшая в промышленности и на транспорте. Объединяла часть верхушки буржуазно-технической интеллигенции. Опиралась на помощь из-за границы и поддержку других контрреволюционных организаций..."
     - Но когда Артузов взял эти дела - а он был опытный следователь! - то увидел какие-то определенные неувязки, натяжки, несуразные обвинения. Пошел к Ягоде, стал ему рассказывать об этом. Тот - на дыбы: "Как, вы подкапываетесь под генеральную линию наших органов?!" Ягода заподозревает, что Артузов, зарекомендовавший себя крупнейшими делами, делает под него "подкоп", и тут же докладывает Менжинскому, что Артур Христианович в заговоре с теми, которые уволены.
     И хотя Менжинский в ту пору был уже надломлен, он решил, что Артузова надо сохранить - вывести из этого дела и оставить для работы целиком по иностранной разведке. Ягода сопротивлялся, хотел изгнать Артузова из органов. На этот раз не вышло.
     Когда Менжинский уже оформлял Артузова начальником ИНО, он сделал ему упрек: "Артур Христианович, у вас в прошлом немножко ослабло чувство классовой борьбы. Вы не понимали генеральной линии партии, а партия, как вы знаете, руководит нами".
     - Простите, но из вашего рассказа у меня складывается впечатление, что центральный аппарат ОГПУ, кроме самой его "верхушки", не имеет к фабрикации "липовых" дел никакого отношения. Ни разведка, ни контрразведка на том самом первом этапе к ним были непричастны...
     - Действительно, ни Особый, ни Секретный отдел, ни тем более ИНО этим не занимались, потому как дела по всем этим процессам вело Экономическое управление. Даже по ложным обвинениям меньшевиков - а меньшевиками занимался Секретный отдел, было там для этого специальное отделение - дело вело Экономическое управление. Именно в нем зародились дела этих процессов, и все его руководство было причастно к этим фальсификациям.
     - Но почему там?! Ведь у каждого отдела и управления была своя сфера деятельности и вторжение в чужие сферы было чревато многими ошибками и недоразумениями...
     - В Экономическом управлении аппарат и, соответственно, руководство оказались самыми неустойчивыми - вот они и лепили эти дела, которые действительно были очень далеки от правдоподобия. Например, сотрудники этого управления не были в курсе нашей работы по зарубежным организациям - и получались совершенно нелепейшие вещи. Они добивались показаний под свою диктовку от обвиняемых - фантастические вещи были показаны! Назывались фамилии - слышали, что определенные деятели существуют, ну и - "я с ними встречался там-то, получал деньги..." А на самом деле наша иностранная разведка прекрасно знала и этих людей, и их возможности. Получалось несоответствие. Экономическое управление дает в ЦК и Сталину показание, что вот, "лидеры контрреволюции" установили связь с "зарубежными центрами", а в ИНО все эти сведения опровергаются.
     А так как мы, работники контрразведки, работали по материалам Иностранного отдела и прекрасно знали, что за границей делается, то возникал вопрос: что это за показания и как такие показания, которые не соответствуют реальной действительности, дают обвиняемые?
     - Неужели не было даже элементарного следствия, никаких проверок? Если действительно кто-то связан с контрреволюцией...
     - Вот вам пример того, как это делалось. В обвинительном заключении было сказано, что Рамзин, который ездил за границу лечиться и в командировки, встречался там с С.Н. Третьяковым, получал от него деньги, инструкции...
     - Третьяков - председатель экономического совета при Временном правительстве, член правительства Колчака, активный деятель белой эмиграции, заместитель председателя "Торгпрома" - "Российского торгово-промышленного и финансового союза"?
     - Да. А в 1929 году он был завербован нашей резидентурой в Париже, стал нашим секретным сотрудником. Но почему же, работая на Советскую власть за границей, он давал Рамзину деньги и директивы, а нам ничего не сказал? Дали указание резидентуре допросить его как следует. Может, он один из главных вредителей и действительно встречался с Рамзиным?
     Третьякова вызвали на конспиративную встречу, спросили: "Вы читали в газетах показания Рамзина?" - "Читал. Но я его в глаза не видел! И какие у меня деньги, когда я у вас попросил 500 франков, чтобы выйти из трудного положения?! У нас тут денег нет по крайней мере пять лет!" Действительно, "Торгпром" к этому времени совершенно выдохся. Сотрудник, резидентуры, однако, действовал по инструкции: "Мы верим рамзинским показаниям, а вам - не доверяем. Мы свяжемся по вашему поводу с руководством..." А руководство уже дало указание, чтобы его запугать, - мол, если он не будет давать нам таких показаний, как Рамзин, то мы объявим за границей, что он наш секретный сотрудник, и тогда эмиграция с ним расправится.
     - Просто поверить трудно!..
     - На следующей встрече Третьяков в ответ на новый нажим вытащил из кармана чистый лист бумаги, расписался на нем и говорит: "Если вы мне не верите - пишите сюда все, что хотите. Только заранее меня предупредите, чтобы я мог скрыться". Когда он такой форс-мажор выкинул, то представитель резидентуры доложил, что сведения о том, что Третьяков неправ, не подтверждаются. Он идет на все - мол, что хотите делайте, но я вам врать не буду...
     Кому верить? Показаниям Экономического управления или своему источнику? Руководитель ИНО Артузов настоял, чтобы поверили источнику и продолжали с ним работу... Хорошо, что в это время в Москве уже процесс закончился и про него уже начали забывать. В общем, дело Третьякова было прекращено...
     - И что, даже после всего случившегося он продолжал успешно работать на советскую разведку?
     - Да, он в течение десяти лет давал нам ценнейшую информацию о деятельности самой сильной монархической организации - Российского общевоинского союза. В принадлежавшем ему доме комнату в первом этаже занимал штаб генерала Кутепова, а сам Третьяков жил как раз над этой комнатой и устроил подслушивающий аппарат... Таким образом, мы были предупреждены примерно о тридцати террористических командировках - раньше, чем они осуществились. Третьяков также спас нашего агента генерала Скоблина, который осуществил в Париже похищение и вывоз в СССР генерала Миллера, сменившего Кутепова на посту руководителя РОВС...
     Жизнь Третьякова оборвалась в 1943 году, когда он был арестован в оккупированном Париже, отправлен в Германию и расстрелян. Патриот со сложной судьбой, принесший громадную пользу Родине...
     - Не думаю, что в этой обстановке Артур Христианович просто "принял информацию к сведению" и продолжал, абстрагируясь от всего происходящего, делать свое дело...
     - В следственном деле Артузова - это страшное дело, в котором есть только отпечатанные на машинке признания "я - шпион японский, английский, шпион немецкий" и каракули, совсем не похожие на его обычную четкую подпись - в нем чудом сохранились письма Артузова, написанные до ареста: одно - Менжинскому, одно - Ежову. Сказано там также про письмо Сталину, но его не оказалось...
     "Вячеслав Рудольфович! - писал Артузов Менжинскому. - Я не понял смысла вашего замечания, сделанного мне в момент моего последнего назначения". Это то, о чем я уже говорил - при назначении Артура Христиановича начальником ИНО. И далее: "...Итак, моя лояльность к вашей линии, к вам лично взята под сомнение. Вы для меня не только председатель, олицетворяющий линию партии и нашей борьбы, но еще и Вячеслав Рудольфович, любимый руководитель, первый мастер нашего дела. С вашим именем связаны совместные прекрасные работы. В ваших словах я узнал черты моей характеристики, составленной Ягодой. Когда я был привлечен к участию в следствии над сопроцессником Рамзина, я всеми силами старался путем допроса вскрыть отдельные противоречия в материалах следствия. По отдельным фактам у меня возникали сомнения. Но я вас спрашиваю: есть ли хоть один факт, который бы показывал, что я сознательно подбираю материалы для критики линии Ягоды в нашей работе, проистекающие чаще всего от недостаточности подготовленности нашего рядового следователя, призванного решать очень сложные вопросы следствия? Это вовсе не значит, что я когда-либо сомневался в вашей линии, Вячеслав Рудольфович. Наоборот, я считаю всякую критику... разрушением ГПУ в наиболее ответственный момент... Мне кажется, я не должен доказывать, что у меня нет никаких карьеристских стремлений, никогда этого рода стимулы мной не руководили, поэтому мне так дороги традиции Дзержинского оставаться на верности дружной работе, отсутствие каких бы то ни было внутренних раздоров и недоверия. Боюсь, из меня не будет работника в условиях, когда нужно доказывать свою лояльность. Очень вас прошу, дорогой Вячеслав Рудольфович, отпустите меня на другую работу. Во всяком случае я считаю совершенно для себя невозможным оставаться в Коллегии при наличии малейшего сомнения с вашей стороны в моей лояльности или преданности вам, как нашему руководителю".
     - Человеку другого поколения очень сложно понять такую воистину фанатичную веру в партию и ее вождей. Хотя, наверное, именно эти вера и верность позволили большевикам взять власть в 1917-м, победить в гражданскую и Великую Отечественную, дважды поднимать страну из разрухи... Думаю, что и просьба "отпустить на другую работу" продиктована именно этими высшими идеалами...
     - Артузов был человеком бескорыстной честности, принципиальный. Он, как и все честные чекисты, считал, что вина в происходящем лежит на Ягоде, отчасти - на Менжинском, который потакает ему, на тех руководящих кадрах, которые слепо выполняют указания Ягоды. Что это карьеристские, разложенческие явления в руководстве. У них и в мыслях не было, что это идет сверху. Конечно, если бы они это знали... Что тогда было бы? Думаю, тогда бы люди не стрелялись, не уходили из органов. Во всяком случае, было бы что-то другое... Трудно сказать, что.
     - Вы говорите, что все шло "сверху". А может, это версия последующих историков?
     - Известно ведь, какие директивы давались Менжинскому и Ягоде. Я познакомился с письмами Сталина, находившегося в отпуске, - даже на отдыхе он ставил задачи своим соратникам, задавал им вопросы, отдавал распоряжения...
     Вот письмо Молотову: "Совершенно секретно. Только лично. 6 августа 1930 года. Вячеслав! Я думаю, что следствие по делу Кондратьева, Громана, Садырина нужно вести со всей основательностью, не торопясь. Это дело очень важное. Все документы по этому делу нужно раздавать членам ЦК. Не сомневаюсь, что вскрыта прямая связь через Сокольникова и Теодоровича, между этими господами и правыми - Бухариным, Рыковым и Томским. Кондратьева, Громана и пару-другую мерзавцев нужно обязательно расстрелять..."
     Вместо приговора суда - указание Генсека. Нужны ли еще доказательства?
     - Может, здесь как-то можно оправдать Сталина тем, что вопрос ему казался важным, принципиальным.
     - Хорошо, а как вам такая резолюция из решения Политбюро "по факту пожара, возникшего в квартире тов. Л.М. КАГАНОВИЧА". Это - апрель 1937 года:
     "Поручить Ежову организовать в специальном порядке строжайшее расследовать дело о пожаре у тов. Кагановича, имея ввиду, что ЦК рассматривает этот пожар не как случайное явление, а как организованное врагами". "ЦК рассматривает"!
     Впрочем, сказанное можно подтвердить и тем, что Ягода и его "сподвижники" были для Сталина всего лишь "оружием", "расходным материалом". В 1936 году из отпуска Иосиф Виссарионович прислал следующее распоряжение: "Мы здесь посоветовались с Ждановым, и решили, что Ягоду нужно снять с работы и заменить его Ежовым. А заместителем председателя оставить Агранова".
     В 1936 году всемогущий нарком внутренних дел Ягода превратился в наркома связи СССР. Через полгода его арестовали и 13 марта 1938 года приговорили к расстрелу на процессе по "антисоветскому правотроцкистскому блоку". Разумеется, никакого отношения к троцкизму Ягода не имел, да и сам процесс был инспирирован его же, ягодинскими, "наследниками" и учениками во главе с Ежовым. Впрочем, и их вскорости ждала та же участь...
     - Но вас, по счастью, репрессии, обрушившиеся на сотрудников НКВД - и виноватых, и правых, миновали...
     - Скажу, что произошло чудо, просто какая-то счастливая случайность. Я ведь познакомился - фактически в наше время - со следственным делом моего бывшего помощника в Японии, который был репрессирован. В этом деле я обнаружил его признание, что он был завербован японцами. "А Гинце, - спрашивал у него следователь, - который был резидентом, - он что, тоже был шпионом?" "Да, Гинце тоже был шпионом". "Гинце" - мой оперативный псевдоним! И когда я это дело рассматривал, у меня появилось такое волнение... "Борис Игнатьевич, вы родились в рубашке!" - сказали мне современные чекисты.
     Впрочем, подробнее о моей работе в Японии мы будем говорить в следующий раз...