Есть в том что-то мистическое - отправляться в Брест с Белорусского вокзала 22 июня. Кажется, войдет поезд в июньскую ночь поглубже и загрохочет вокруг канонада... Но за вагонными окнами - лесное приволье, клевер да ромашки, огороды в фиолетовых цветках картофеля, а в садах уже и яблочки завязались - с грецкий орех. Вот уж о чем можно сказать - все, как тогда, в роковую ночь сорок первого.
     Беларусь - военная земля: гарнизоны да полигоны, стрельбища да кладбища... Кресты на перепутьях и аисты над кровлями. А вот и Брест, Буг, Крепость. В этих массивных воротах уже не спрашивают «Стой! Кто идет?!» Я иду - человек, родившийся на этой земле в первый послепобедный год. Ветви ив лежат на крышах уцелевших казарм. Солнце село где-то в Польше. Здесь всегда заграничные закаты...
     Самое странное - стоит перевести взгляд с экрана на узкое крепостное оконце - и вот он тот берег, те же камыши, те же заросли ивняка, ольхи, орешника, взятые в кадр казематной бойницы. Оттуда и шли... Все, как тогда, в роковую ночь - единство времени и места... И вороны горланят - потомки тех птиц, что расклевывали тела солдат в сорок первом.
     Эта ночь особая - самая короткая в году. И музей здешний - особенный. Он самый первый в цепи музеев Великой Отечественной, поскольку стоит ближе всех к рубежу, с которого началось фашистское вторжение. Где еще вы увидите такую монолитную глыбу из кирпича, сплавленного с оружием? Это след тех лютых пожаров, что заполыхали в Брестской крепости после того, как на нее посыпались авиабомбы, привязанные к бочкам с нефтью. Или вот этот спекшийся фотоаппарат со слепой линзой объектива. Что видел этот искусственный глаз в те огненные дни? И кто его хозяин? Успел ли он хоть раз нажать на спуск или он все время давил на спуск винтовки, пока не выронил ее из мертвых рук?
     Кувшинчики, фляжки, кружки собраны здесь бережно — как память о великой жажде, мучившей защитников крепости. Неподъемные - пудовые! - осколки снарядов сверхтяжелого орудия «Карл». «Карлы», установленные на железнодорожные платформы, били по крепости со станции Тересполь.
     А это что за березовый обрубок с торчащим кинжалом?
     - А это принесли из окрестного леса, - поясняет хранительница фондов музея «Брестская крепость» Инесса Михайловна Борисова. - В сорок первом какой-то немецкий солдат воткнул в березку свой кинжал соку попить да забыл выдернуть, а может, чья-то пуля настигла его. Дерево выросло, вобрав в себя кинжал по самую рукоять. Лесник принес кусок ствола к нам как символ войны.
     За спиной Борисовой стопки стальных касок - будто принесли их из ротной каптерки. Это каски неизвестных солдат. Все они найдены в крепости при строительных работах. И сколько бы их еще ни находили - пробитых, проржавевших, - им всегда найдется место под сводами их бывшей казармы, призванной нести музейную службу.
     Бронзовый бюст писателя Сергея Смирнова. Он первым открыл нам героическую трагедию Брестской крепости. Теперь он навеки занял свое место среди искореженных пулеметов, изрешеченных шинелей и обгоревших знамен.
     Листаю уникальные фотоснимки: на лесной опушке три подбитых советских танка. Они приняли бой в первые дни войны под Брестом. Да так там и остались. Когда в сорок четвертом сюда снова пришли наши, увидели пушки сгоревших машин смотрели на запад... Поодаль торчал крест, под которым лежали танкисты.
     В сорок четвертом немцы тоже пытались оборонять Брестскую крепость, но не продержались и двух дней.
     Форты над Бугом - первоклассная европейская крепость по меркам XIX века. Здесь бы в 1941-м загодя развернуть стрелковую дивизию - вовек бы не взять. Но 22 июня в крепости оказались лишь разрозненные подразделения. Большую часть войск вывели из укреплений в летние лагеря. Тем не менее «русский Карфаген», как нарекли немецкие генералы Брест, держался более месяца.
     ...Закат и кирпичные стены кровавят воду Мухавца. Сонная река с безобидным названием - вся в кувшинках и камышах - вдруг стала Стиксом, рекою мертвых, отгородив защитников крепости от мира живых. Иду береговой тропинкой по бывшей кромке небытия. Жизнь берет свое у заповедной зоны. Там разбиты огородики, тут примостились чьи-то гаражи. Голосят петухи. Где-то лают пограничные овчарки. Ветер доносит отголоски строевой песни и гудки тепловозов. Все те же звуки, которые нарушали тишину той ночи...
     Война началась из этих вот жасминовых зарослей на правом берегу Буга. И первые снаряды летели вот над этими плакучими ивами, под чьей корой еще жили, сочились в сердцевине стволов годичные кольца 1941 года. И снаряды, и бомбы метили в ворота, башни, стены старой крепости, которую как тогда, так и сейчас поглощает густая сень столетних лип, тополей, ясеней... Ее краснокирпичные бастионы едва видны с польской стороны, откуда армии группы «Центр» начали свое вторжение шестьдесят один год тому назад.
     Далеко от Бреста Москва, могила Неизвестного Солдата. Но именно здесь легли в землю первые неизвестные солдаты той войны. Впрочем, те, кто был с ними рядом, знали их имена. Неизвестными они стали лишь тогда, когда война окончилась... Да, они потеряли свои имена, но не потеряли чести. Их оружие отняли из мертвых рук. Но славу у них никто не отнимет.
     Вот один из них на снимке. Немецкий хроникер надписал: «Большевик не успел бросить гранату, осколок пробил каску». Так же, как для нас в сорок первом все немцы были фашистами, так и для этого фотографа все русские были большевиками. Он и не подозревал, что его аппарат запечатлел портрет Неизвестного Солдата. Более того, он сотворил образ всего Сорок Первого Года - убитый боец, сжимающий в кулаке неброшенную гранату...
     «Скорченный, как кузнечик, поникший, как вырванный кактус, лежал он, и Путь Млечный струился в пустую каску». Не помню, чьи стихи. Кактусы под Брестом не растут. Вся округа в малиновом цвете иван-чая. Но Млечный Путь и в самом деле струится в солдатскую каску, отлитую из бетона. Это единственный в мире памятник Жажде: там, где когда-то ползли под огнем живые, чтобы зачерпнуть каской воды из Буга, навечно застыл этот каменный защитник крепости с окаменевшей в каске водой. Не могу представить себе, как они воевали тут в июньском пекле да еще под струями огнеметов, у воды и без воды? А они держались и неделю, и другую, и третью, и четвертую...
     По исклеванности пулями здешние форты могут сравниться разве что со стенами сталинградского дома сержанта Павлова. К сожалению, мало кто знает сегодня имена героев Бреста. Мало кто знает что-либо и о самом Бресте. Ни в каких музеях не узнаешь, что два года спустя «похабного брестского мира» в цитадели над Бугом формировались русские полки Белой армии. Что по случаю окончания «польской кампании» по улицам Бреста маршировали вместе солдаты вермахта и бойцы Красной Армии. Наши историки стыдятся того парада. И я стыжусь... Но из истории, как и из песни, слова не выкинешь. А еще был Брест 1991 года. Точнее, подступающая к городу Беловежская пуща. Что-то еще скажут о той «славянской трапезе» наши потомки?
     ...Под утро прилетел с ночной охоты аист и сел на торчащий из воды спилок бревенчатой опоры, на которой стоял когда-то разбитый в войну мост через Буг. Тишина царит на пограничной реке. Но Брест - это не пограничная полоса. Это болевой порог Отечества.
     Солдаты Бреста с их отчаянным: «умрем, но из крепости не уйдем!» — вооружили нас своим яростным девизом. Сколько раз призрак брестской крепости вставал над нашей жизнью, когда надо было стоять до последнего. Вот и сегодня мы твердим вслед за теми безымянными бойцами: «Умрем, но из крепости не уйдем!» А если не хватит мужества, займем его у этого рванувшегося в мертвом броске неизвестного солдата...