Война для адмирала флота Георгия Михайовича Егорова началась дней на десять раньше, чем для всех остальных. Подводная лодка Щ-310, на которой он, старший лейтенант, служил штурманом, вышла в Балтийское море 12 июня 1941-го. Этот выход уже можно считать боевым, потому что немцы за несколько суток до начала войны выставили минные заграждения в Моонзундском архипелаге. В одно июньское утро Егоров поднял перископ и увидел огромный немецкий транспорт, шедший под флагом со свастикой в сторону Финляндии.
     - На палубе – ни души, – рассказывает Георгий Михайлович. – Зато вся она заставлена какими-то коробами, накрытыми брезентами. Это были танки. Это были военные перевозки… Таких транспортов мы встречали по пять-шесть в сутки. Враг стягивал силы. Передали разведданные в штаб флота. Но ответа не получили.
     22 июня стояла ласковая белая ночь. Мы в надводном положении возвращались в Таллин. Время близилось к пяти утра. Кто мог подумать, что вот уже час, как на нас мог спикировать любой немецкий самолет, появившийся над Финским заливом, что в любую минуту мы могли получить в борт торпеду с немецких подводных лодок, имевших приказ об атаках советских кораблей. Кто мог подумать, что в Бресте и Минске, Севастополе и Лиепае уже рвались немецкие бомбы?
     Около 5 утра вошли на таллинский рейд. С сигнального поста тут же поступил приказ: «Стать на якорь. Ожидать дальнейших распоряжений». Думали, что начнутся общефлотские учения. Началась война…
     Крейсер «Максим Горький» подорвался на мине в том самом районе, из которого мы только что вернулись – к северу от острова Хийумаа. Когда я объявил об этом, все застыли в тягостном молчании.
     В какой-то популярной песенке рифмовались слова «капитан» и «талисман». Так вот, старший лейтенант Георгий Егоров был живым талисманом подводной лодки Щ-310. Матросы верили, что пока с ними выходит в боевые походы штурман Егоров, их «Белуха» (родное имя подлодки) вернется домой всем смертям назло. Даже если подорвется на мине, как это случилось в октябре 1942-го.
     За всю войну не было для балтийских подводников более трагичного месяца, чем октябрь сорок второго года: за 23 осенних дня погибли шесть подводных лодок.
     Причина таких потерь в том, что немцы перекрыли выход из Финского залива двумя мощными противолодочными рубежами в виде стальных сетей, сопряженных с минными полями большой плотности. На прорыв этих заграждений направлялись подводные лодки одна за другой.
     - Это был самый настоящий «конвейер смерти», - вспоминал геройский подводник Балтики капитан 1 ранга Петр Денисович Грищенко. - Командиры лодок на военном совете пытались высказать свое мнение о нецелесообразности таких боевых действий. Однако понадобилось, чтобы погибли еще четыре подлодки - Щ-408, Щ-406, С-9 и С-12, прежде чем командование решило поберечь свои корабли. В этом скорбном списке вполне могла оказаться и Щ-310. Но... Одни бы сказали - Бог миловал, другие - повезло... Егоров же точно знает, что в этом военном счастье повинен прежде всего их командир капитан 3 ранга Дмитрий Климентьевич Ярошевич.
     Свой черед испытать военное счастье Щ-310 получила 16 сентября 1942-го. Хорошо помню взволнованное лицо Ярошевича, когда тот вернулся из штаба дивизиона: собрал командный состав корабля и торжественно объявил: «Получен приказ готовиться к боевому походу с прорывом в Балтийское море и к берегам фашистской Германии».
     Фашистская Германия стояла уже у берегов Волги, а мы шли к ее берегам, в ее глубокий морской тыл, где нас совсем не ждали…
     В ту осень едва ли не каждый выход подводной лодки из Ленинграда, из устья Невы, осуществлялся как серьезная общевойсковая операция. 16 сентября 1942 года около 18 часов мы сбросили маскировочную сеть, отдали швартовы и медленно двинулись к мосту Лейтенанта Шмидта. Предварительно Ярошевич приказал притопить лодку, то есть перевести ее в позиционное положение, чтобы пройти под неразведенным мостом.
     Не успели приблизиться к Торговому порту и войти в огражденную часть Морского канала, как впереди по курсу появились всплески от разрывов артиллерийских снарядов. Интенсивный огонь велся из района Стрельна, Петергоф. Видимо, была у фашистов в то время агентура, которая информировала о передвижении советских кораблей. По всей вероятности, эта же агентура оповещала немцев и финнов, занимавших оба берега Маркизовой лужи, даже о ночных выходах субмарин. Беда была еще и в том, что на мелководье приневской части Финского залива нельзя было погружаться и следовать приходилось на виду вражеских артиллерийских батарей - как мишень в тире.
     Как только лодка вышла из огражденной части Морского канала, на берегу, занятом врагом, тотчас вспыхнули прожекторы. Острые жала их лучей сошлись на лодке. На мостике стало светло как днем. Что тут началось! Фашисты открыли бешеный артиллерийский огонь. И не по площади, как в Торговом порту, а прицельный. Но вступила в действие и наша артиллерия: загрохотали орудия фортов и Кронштадтской крепости.
     Чтобы ослепить фашистских артиллеристов, с угла Кронштадтской гавани включили прожекторы: была поставлена световая завеса. Вступили в действие катера-дымзавесчики. Они шли несколько впереди и слева от нас, а за ними тянулась стена дыма, отгораживающая, будто гигантским занавесом, лодку от врага.
     Финский залив был просто нафарширован минами, причем самых разных конструкций - гальваноударными, магнитными, антенными. Они перекрывали водную толщу по всем ярусам - от дна до поверхности. Пробраться сквозь эти смертельные заросли минрепов и чутких антенн мог только очень везучий командир. Проложить безопасный путь среди них мог только штурман особого счастья - штурман-канатоходец. Именно такими были капитан 3 ранга Ярошевич и старший лейтенант Егоров.
     - Наиболее опасными были антенные мины, - рассказывает мой собеседник. - Более половины всех подорвавшихся подлодок с 1941-го по 1943-й год погибли именно от них.
     И все-таки в том труднейшем походе им удалось потопить фашистский сухогруз «Франц-Рудольф», разведать район боевой подготовки немецких подводных лодок.
     Итак, после успешного прорыва в открытую Балтику, после удачного крейсирования у берегов Германии, подводная лодка Щ-310 возвращалась домой - в Кронштадт. Для этого ей предстояло заново испытать судьбу - пролезть под стальные сети смерти, продраться сквозь заросли минрепов - тросов, которые удерживают морские мины на глубине и у поверхности.
     - Уходим на глубину 35 метров, - рассказывает Егоров, -через 10 минут — еще на пять. Время обеденное. В третьем отсеке, где находится крохотный стол и узкий диванчик, наш вестовой краснофлотец Романов уже гремит посудой. За столом нас трое — я, механик и Александр Иванович, который рассказывает, как развеселил сегодня электриков какой-то флотской байкой. И в это время...
     Нет, это не взрыв глубинной бомбы, в чем-то уже привычный для нас. Это страшной силы удар по корпусу лодки. Последнее, что я увидел, — тарелки, летевшие к подволоку. Палуба выскользнула из-под ног. Погас свет.
     Мое место по тревоге - в центральном посту. Бегу туда. На всякий случай прихватил свой пистолет, если конец, если все безнадежно, чтобы не мучиться... Но пока главная забота — гирокомпас. В полутьме отыскиваю его. Он не журчит, как обычно, а ревет, как сирена. От взрыва отключилась следящая система, и гироскоп под влиянием прецессионных сил все набирал и набирал скорость.
     Только мгновение думал я, как поступить… Операция простая, но ее надо знать. В зависимости от наклона гироскопа достаточно приложить влево или вправо пару сил, что я и сделал. Постепенно ротор гирокомпаса из наклонного положения пришел в нормальное. Рев прекратился.
     Бросившись к карте, постарался точно нанести свое место: отсюда должен был пойти отсчет нашего дальнейшего пути. Но сможем ли мы двигаться вообще? Корабль не имел хода, лежал на грунте, глубина около 60 метров. Первый отсек интенсивно заполнялся водой через трещины в прочном корпусе. Хорошо, что аварийная команда во главе с помощником командира успела по тревоге проскочить туда: сразу после взрыва во всех отсеках были наглухо задраены переборочные люки.
     Второй отсек, где находились стеллажи торпед и яма с аккумуляторными батареями, тоже был основательно поврежден. Центр взрыва мины, видимо, находился где-то в носовой части лодки. Здесь забортная вода проникала через заклепки, и отсек заполнялся не так быстро. Но вода в нем уже сама по себе представляла страшную опасность. Стоило соленой морской воде соединиться с электролитом, который вытекал из потрескавшихся аккумуляторных баков, стал бы выделяться хлор. А короткое замыкание между элементами могло вызвать взрыв и пожар.
     В районе центрального поста прочный корпус выдержал удар взрыва, но была повреждена главная балластная магистраль, соединяющая все отсеки с главным осушительным насосом. Команда трюмных во главе с главным старшиной Говоровым, надев изолирующие приборы, опустилась под воду и старалась наложить бугели на трещину магистрали.
     Тем временем в первом отсеке аварийная команда работала уже по грудь в воде. Моряки накладывали пластыри, подкрепляли их распорками.
     Внутри лодки обстановка более или менее начала приходить в норму. Ну а наверху? Взрыв мины, по расчетам, произошел в пределах видимости наблюдательного поста на Гогланде. Следовательно, чтобы добить нас, противник мог послать катера. Вот почему крайне необходимо было как можно скорее отойти от этого места.
     Но одна беда не приходит. Едва отошли от места взрыва, как лодка перестала слушаться руля. Работали электромоторы на «малый вперед», а лодка ни с места. Сомнений быть не могло — мы уперлись в какое-то препятствие. Это могла быть скала, а могло быть и затонувшее судно, их тогда немало было на дне Финского залива. Момента, когда мы уперлись в препятствие, никто не заметил.
     В горячке мы сначала не заметили, что во время взрыва почти все получили ранения. Но главное было не это. Каждый понимал, что мы застряли где-то на сорокаметровой глубине…
     И все-таки они вырвались и из этой западни. Вернулись в родной Кронштадт. Вернулись для того, чтобы однажды встретить свою Победу в том же море, в тех же водах, в которых единоборствовали со смертью.
     День Победы, как и первый день войны, капитан-лейтенант Егоров тоже встретил в море. Подводная лодка М-90, которой он тогда командовал, вышла из Турку на рассвете 9 мая 1945 года.
     - Около 17 часов, - рассказывает адмирал флота Георгий Михайлович Егоров, - незадолго до погружения, на мостик спешно поднялся лейтенант Ярушников, выполнявший обязанности шифровальщика: «Срочная радиограмма из штаба!»
     - «Раскодируйте ее, да побыстрее!»
     Пока шла расшифровка - ломал голову: что там могло случиться? Дают наведение на цель? Смена позиции?..
     Лейтенант снова взлетает на мостик, лицо сияет. Читаю строчки и не верю глазам: «Война окончена. Возвращайтесь в базу. Повторяю для ясности: возвращайтесь в базу. Верховский». Что творилось в душе - не расскажешь, не опишешь... На обратном курсе обошел отсеки и поздравил свой экипаж с победой. Внутри прочного корпуса гремело мощное «Ура!»...
     Невозможно пересказать жизнь и службу адмирала флота Егорова даже в самых общих чертах. Тем более что он сам весьма интересно поведал о себе и своем морском служении в книгах «Дело всего народа» и «Фарватерами флотской службы». Но лестницу его восхождения на военно-морской Олимп страны наметить можно в самых скупых строках: войну начал штурманом балтийской подводной лодки Щ-310, закончил - командиром подводной лодки М-90. День Победы встретил в море - в боевом походе. Потом командовал по неисповедимой прихоти судьбы немецкой подводной лодкой, переданной советскому ВМФ среди прочих трофейных кораблей. В 1952 году стал одним из самых молодых флагманов - командиром бригады подводных лодок на Тихом океане. С 1963 года - начальник штаба самого мощного флота страны - Северного. Фронтовая закалка и уникальный опыт в строительстве ракетного и ядерного флота выдвинули его, 48-летнего адмирала, на должность заместителя главнокомандующего ВМФ по боевой подготовке. Затем пять лет командовал Краснознаменным Северным флотом в самую трудную годину его развертывания в стратегическую ракетно-ядерную силу в Мировом океане. Под началом Егорова входили в строй подводные и авианесущие корабли новейших поколений. Именно эта выдающаяся деятельность привела его на пост второго лица в Военно-Морском Флоте СССР - начальника Главного штаба - 1-го заместителя главнокомандующего. Стал бы и главкомом, но в верхах решили, что многовато годков осталось за спиной моряка, и подошли к делу с чисто кадровым формализмом. Правда, и на посту председателя ДОСААФ у Георгия Михайловича нашлось немало дел, но это, как говорится, другая песня.
     Их осталось в России всего двое - двое из командирской когорты, водивших свои подводные лодки в полымя Великой Отечественной войны: адмирал флота Георгий Егоров да капитан 1 ранга в отставке Михаил Грешилов. Другие - либо навсегда остались в отсеках своих невсплывших субмарин, либо упокоились с годами по городам и весям. А они - последние могикане великой подводной армады - слава Богу, здравствуют и действуют. Оба - Герои Советского Союза, оба живут в Москве, оба овдовели, оба припасли для последнего плавания бело-синие флаги с красными звездами, под которыми служили и воевали...
     На снимке: командир штурманской боевой части подводной лодки «Щ-310» старший лейтенант Г. ЕГОРОВ (третий слева) с экипажем.