- Глеб Олегович, для начала хотелось бы задать интересующий многих вопрос, следующий прямо из названия вашего фонда, вопрос об эффективности государственной политики – внутренней и внешней?
     - Политика России перестала быть бессвязной, единства в ней действительно больше, мы все это чувствуем. Сложилось умение просчитывать связи между внутренними делами и внешними. Приоритет безопасности больше не противопоставляется приоритету демократии и реформ. Все это, на мой взгляд, суммируется в курсе на восстановление и определение Россией своего места в мире.
     Замечу, что под местом России в мире до сих пор многие подразумевают утраченные позиции СССР. Но ни Советского Союза, ни мира, в котором у него были эти позиции, уже нет. Оба они рухнули, один вслед за другим. Хотя до прошлого сентября не все понимали, что прежнее мировое устройство опрокинуто вслед за советской сверхдержавой. В любом случае Российская Федерация нуждается в уточнении своего места в мире – нового места в новом мире.
     Россия - держава мирового класса, и она не достигнет стабильного положения в нестабильном, неустроенном и опасном мире. А глобальный порядок еще только складывается, вырабатываются его новые правила. Отсюда стратегическая задача России - не допустить, чтобы правила будущего мира вырабатывались без нас. Кстати, поэтому, говоря о вступлении в ВТО, президент специально обратил внимание и на фактор времени – не прозевать своего места, успеть к полноправному участию в выработке общих правил мира ХХI века.
     Иными словами, Россия, как крупнейшая страна на планете, граничащая либо приближенная к большинству мировых регионов, прокладывает себе маршрут в рискованнейшем фарватере. Новый терроризм заставляет быть готовым к любым неожиданностям. Нельзя строить демократические институты, не тестируя одновременно их на безопасность.
     Демократия (если принимать ее всерьез) - это строй, который население страны устраивает само для себя. Не для политологов и теоретиков. Люди создают для себя условия, в которых им удобно, безопасно и которые при надобности они смогут менять, перешивать, как одежду, опять-таки для себя самих.
     - А как насчет баланса между интер
     есами государства и интересами личности? Сможет ли его поддерживать будущая трехпартийная политическая система?
     - Я не вижу существенных противоречий между интересами личности и государства, если власти являются выбором самих наших граждан, а не навязанной им конструкцией... В условиях доверия к власти людям свойственно находить баланс интересов.
     - А если взять переизбыток свобод в ущерб обязанностям?
     - Свобода не бывает излишней, пока она реальная свобода, а не хаос. Свобода - это жизнь суверенного человека в суверенной стране. Софистика насчет ограничения свобод «для интересов государства» обычно исходит от мелких чиновников, помыкающих как интересами граждан, так и интересами страны. Граждане свободны, пока умеют ограничивать себя сами. Я думаю, мы вполне способны проконтролировать свою собственную власть, раз уж ее избираем. А какой она будет - трехпартийной или двух... Если не ошибаюсь, у нас сейчас уже по новому закону зарегистрировано порядка десяти партий, но реальная политическая система будет иметь меньшее число центров. В мире - сотни государств, а центров влияния на порядок меньше.
     - Раньше очень много говорилось о национальной идее, новой идеологии, которая должна заменить коммунистическую. Сейчас уже лет семь о ней молчат. Возникает вопрос: а нужна ли вообще идеология успокоившемуся в какой-то мере обществу?
     - Что-то мы рано успокаиваемся... Да, люди перенесли гигантский идеологический шок из-за травмы крушения СССР, бедой которого оказалась монополия на идеологию. Чиновник стал «учителем жизни» и отвратил людей не только от обесцвеченной идеологии, но и от веры в идеи вообще. Только сами-то идеологии, их власть над людьми никуда не делись. Например, вера в то, что достаточно принять десяток либеральных указов, ввести выборы и свободу торговли и русские заживут, как голландцы, - тоже идеология, причем нелепая. Или пацифистский идеологический миф, будто за победой в мировой войне настанут «мир во всем мире» и «всеобщее разоружение».
     Возьмите Америку. Вот в высшей степени идеологическое государство. Причем ее гражданам свойственна, я бы сказал, религиозная вера в свою страну, иногда доходящая до «американского фундаментализма». Они просто верят в Америку. И когда американцы говорят о демократии, под демократией они понимают не определение Аристотеля, а только саму Америку.
     У нас же возникло ощущение, что идея - то, без чего легко прожить. Но это ошибка. В современном бизнесе, кстати, продаются идеи, воплощенные в технологиях. Билл Гейтс стал мультимиллиардером потому, что «продавил» на рынке одну-две идеи, пришедшие ему в голову. Затем он докупил еще десяток чужих разработок и все это положил на конвейер. Теперь конвейер работает и продает, хотя новых идей у Гейтса уже нет.
     Рынок - это вполне идеологическое пространство. Нынешняя мировая экономика, включая роль доллара в ней, - тоже в значительной степени идеологические реалии. Нельзя только разрывать идеологию и экономику либо топорно подчинять экономику идеологии, как это, увы, делали в СССР.
     В мировой истории был период, когда СССР для огромной части населения мира, и даже для элиты западного мира, был неким образцом, примером моральной правды. И этот идеализм имел свой военно-экономический эквивалент. В частности, ради идеи западная интеллигенция помогла Союзу обрести ядерное оружие, а у себя дома препятствовала антисоветской консолидации...
     Кстати, если бы в тогдашнем Советском Союзе был свой Голливуд и мировое телевещание, то наша экономика процветала бы за счет продажи «советского образа жизни». Потому что на него существовал гигантский спрос, идейный и коммерческий. Такой, как сейчас на американский, а завтра будет на какой-то еще. Почему бы, кстати, за это не побороться?
     У нас забывают, новая Россия пока что известна в мире и серьезно воспринимается только как наследник СССР. Что главным достижением России в XX веке был Советский Союз, у которого, нравится нам или нет, были и прекрасные, и отвратительные черты. Мы соавторы послевоенного мира ХХ века, и, надо заметить, пока еще ничего более надежного народам Земли взамен не предложено. Ошибки и преступления советского периода никогда не отменят ценности этого вклада.
     Из нашего прошлого опыта и теперь заимствуют многое. Соединенные Штаты, например, широко осваивают советскую стратегию действий на международной арене, выстраивая свое пространство глобальной экспансии и доминирования. Они все чаще заимствуют и советскую логику государственной безопасности. И то, что у них теперь именуется «мониторингом внутренних угроз», в СССР считалось «полицейщиной» и вызывало бурное общественное негодование. В мире вообще не так много новинок, как считают.
     Если мы выйдем к нормальному самоопределению - мы, Россия, лучшая страна на Земле (лучшая среди равных) как гражданская нация, как цивилизация и государство, мы выйдем и к идеологическому здравомыслию, а там и к хозяйственному процветанию. Я думаю, пора перестать бояться жупела «идеологии» и выходить на мировой идеологический рынок, глобальный рынок идей, который очень перспективен и финансово. Тем более что коммуникации, особенно мировые СМИ, превращают население мира в единую, всепроницаемую для идей аудиторию.
     - Кстати, о СМИ. Сегодня у государства вроде бы есть все – три телеканала (считая «Культуру»), центральная и региональная пресса. А единой политики в области информационного обеспечения деятельности государства нет.
     - Я думаю, никакой политикой не восполнишь непрофессионализм. Нынешняя информационная индустрия нерыночная и глубоко недемократическая. В ее основе та уродливая экономическая база СМИ, о которой говорит президент: не может быть независимости у тех, кому нужен не потребитель, а спонсор.
     Что могут люди узнать из СМИ о России? По-прежнему по всем каналам мы видим одну и ту же картину безответного вещания с небольшими вариациями. Новый курс создал в стране возможности для местных гражданских инициатив, появления новых лиц, новых людей. И они реально появляются, но мы о них не знаем и не узнаем, пока с ними чего-нибудь не случится. Телевидение твердит: в России нечего показывать, людей нет - есть только начальство, катастрофы и «фрагменты тел». Зато на экранах все те же говорящие головы, несменяемые по 10 лет, и эти головы не поумнели и не похорошели. Когда случается погром или беда, мы видим, как эти говорящие головы буквально оживляются. Они смакуют детали несчастья, подхихикивают над начальством, но оглядываясь – а вдруг недолили елею, вдруг им урежут бюджеты?
     По-моему, даже советская оборонная промышленность претерпела за эти 10-15 лет более основательную и глубокую конверсию, чем советское телевидение. Экономика наших электронных СМИ - это политико-экономический пережиток СССР, реликт эпохи Политбюро.
     - Но, наверное, государственные СМИ пока еще нужны обществу?
     - Бесспорно. И у Вооруженных Сил должна быть своя пресса. На мой взгляд, ее скорее мало, чем много. Трудно представить армию без «Красной звезды». В то же время можно только приветствовать рождение новых СМИ, ориентированных на армию, ВС в целом, проблемы безопасности государства. Сегодня, с точки зрения современного общества, война, особенно война против современного террора, - это важно, интересно, это мировой «хит сезона», и масса людей вопреки всему, что пресса пишет об армии, интересуется вопросами военной безопасности. Пусть и не сильно торопятся при этом в казарму советского образца, которая готовила солдат для войн, которых уже не будет.
     Зато боевые конфликты нового типа интересуют молодежь, по возрасту склонную к экспансии. Не фотографии генералов и адмиралов, а боевые средства, приемы и конфликты, реальные столкновения людей на поле современного боя. Молодым свойствен естественный национализм гражданина – вера в свою страну, даже несколько экспансивная. Не находя себе здоровой духовной пищи, юношеский идеализм легко свихивается в экстремизм. С моей точки зрения, при правильной работе и «Красная звезда», и армия могли бы, откликаясь на существующий скрытый спрос, даже создать собственный медиа-холдинг с новыми СМИ, в новом стиле, некоторые из которых могли бы иметь менее официальный характер, ориентируясь на молодую и более продвинутую аудиторию. И вообще, как советует Клаузевиц, надо не столько обороняться, сколько наступать. На рынке СМИ тоже.
     - И, наконец, о вашем фонде. Чем он занимается?
     - Разработкой технологий эффективной власти в условиях демократии. В середине 90-х власть была слабой, общество впало в ничтожество, политика велась так, будто государственный суверенитет России не существует. Ограбленное население переставало уважать собственную власть. Фонд эффективной политики возник именно как частный инструмент повышения качества политики, способ подключения негосударственного потенциала к государственным делам. Прежде всего в рамках выборов и информационных технологий, где царил полный «беспредел». Практически все время фонд функционировал как система разработки идеологий, информационных служб и ресурсов в основном для действующей власти и для тех политиков и политических сил, которые хотят стать действительно государственной властью, а не расшатать ее.
     В отличие от многих пиар-структур, которые были лишь способами откачки денег от богатых клиентов, мы вкладывали эти деньги, часто немалые, в расширение информационных ресурсов государства и в подготовку кадров. А это - сотни и сотни вполне современно образованных людей с достаточно серьезным государственным мышлением.