на главную страницу

16 Августа 2002 года

Так было...

Пятница

…И больше века длится жизнь

Беседу вел Александр БОНДАРЕНКО, «Красная звезда».



Послезавтра, 18 августа, полковнику Борису Игнатьевичу ГУДЗЮ – ветерану органов ОГПУ – НКВД, внешней и военной разведки - исполнится 100 лет. Событий, которые вместила его долгая жизнь, с лихвой хватило бы на несколько жизней. Не только потому, что Борис Игнатьевич входит уже во второй век своего бытия, но и потому, что ему посчастливилось работать с людьми, создававшими систему государственной безопасности нашей страны, и самому активно участвовать в этой работе, оказаться на острие многих исторических событий. Ветеран и сегодня сохраняет ясный ум и прекрасную память. Он изучает и осмысливает дела минувшие, его очень волнует происходящее сегодня…

     Впрочем, читатели «Красной звезды» уже знакомы с Б.И. Гудзем – беседа с ним «Мы думали, во всем виноват Ягода…» была опубликована в номерах от 5 и 7 июня с.г.
     - Борис Игнатьевич, сегодня вы, без всякого сомнения, являетесь старейшим сотрудником органов госбезопасности. А когда-то вас называли молодым чекистом… Когда это было? Как и почему пришли вы на службу в органы?
     - Закваска такая была... Отец мой с конца 1890-х годов занимался революционной деятельностью. Не однажды арестовывался, в том числе уже будучи женатым, имея детей. Мне было около года, когда мы попали в архангельскую ссылку, так что я могу считать стаж своей революционной работы с 1903 года…
     Потом отец был организатором Тульского совета рабочих и крестьянских депутатов, а после Февральской революции - секретарем губернской земской управы в Туле. В его ведении было не только управление делами, но и библиотека, где тайно хранился фонд нелегальной литературы. Когда революция произошла, он уже допустил меня к этому фонду...
     - То есть начали вы с освоения теории…
     - Практика тоже была. Вскоре - это были первые дни после Февраля - в Туле появились революционеры из Москвы. В частности, был такой активный человек Сашка Новиков, студент. Он везде вертелся, занимался арестами видных городских деятелей... Как-то возник вопрос: надо арестовать начальника жандармского управления. Как его фамилия? Я говорю: Иэлите фон Вольский и повел Новикова и еще двух людей на квартиру к жандарму… Без ордера пошли, без ничего… Пришли. Новиков объявляет: «Именем революции вы арестованы! Оружие у вас есть?»
     Жандарм задрожал, тут же выложил два пистолета. Повели его на сборный пункт, где уже были начальник полиции, губернатор, вице-губернатор, прокурор… Было мне тогда 14 лет.
     - И вас увлекла романтика революционного террора?
     - Нет, что вы! Все решила встреча с давнишним знакомым отца – Артуром Христиановичем Артузовым. Он в то время был работником военного контроля…
     - Забытое ныне учреждение… Что это такое?
- Аппарат военного контроля подчинялся наркому Троцкому. Это было подобие царской контрразведки, тем более, что ее сотрудники не разбежались, а перешли туда. Возглавил военный контроль Михаил Сергеевич Кедров. Вместе со своими помощниками он должен был ознакомиться с работой аппарата, его сотрудниками и сделать соответствующее представление наркому: как он себе мыслит дальнейшую деятельность этого органа. Артузов - в суконной черной гимнастерке, в сапогах, маузер сбоку - пригласил меня пойти на работу к нему. Я этим загорелся, хотя уже сдал документы в Горную академию... Но Кедров решил, что мне рановато на это дело идти, надо познакомиться с жизнью, притереться к ней…      - Пошли в Горную академию?
     - Нет, поступил в военную организацию – комитет по снабжению Западного и Северного фронтов. Это был 1919 год. Я стал красноармейцем, проводником воинских грузов. Мне дали наган, фуражку с красной звездой. Мне было разрешено бесплатно держать связь по телеграфу и железнодорожному телефону, ездить во всех служебных вагонах, в том числе и на паровозе.
     Потом меня выдвинули в управление снабжения Западного фронта, дежурным секретарем. Фактически – диспетчером. Следил за доставкой грузов для армии...
     - И так до конца гражданской войны?
     - Да, до 1920 года. Успел, кстати, окончить школу военных мотористов, получил диплом – мог на мотоциклах ездить и на автомобилях. Поэтому, поступив в Горную академию, я одновременно работал водителем в одном из хозяйств Москвы…
     Вскоре я встретился с Артузовым и уже студентом 2-го курса попал под его руководство во вновь созданный Контрразведывательный отдел. Было это в самом конце1922 года.
     - Чем тогда занималась контрразведка?
     - Прежде всего, она должна была обратить внимание на легальные представительства иностранных государств, которые в это время пачками признавали Советскую власть. В Москве было уже около 10 – 15 посольств, в Ленинграде - консульства. Чекистское руководство понимало, что под крышей дипломатических органов существуют скрытые разведывательные резидентуры. Работать с ними нужно было уже не теми методами и средствами, которые применялись в период гражданской войны. Тогда методы были не так уж деликатны, можно сказать – грубоваты... Теперь требовалась, что называется, «снайперская стрельба»: установить факты, получить точные данные о конкретном человеке – и только по этим материалам принимать решение, точно определять настоящего виновника или подозреваемого...
     Это и была главная причина того, что во главе контрразведки был поставлен очень культурный, развитой, грамотный человек – Артур Христианович Артузов. Насколько помню, «Красная звезда» подробно рассказывала о его судьбе.
     - Кстати, Артузов, как руководящий сотрудник ЧК, это, скорее, правило, или исключение?
     - Конечно, не все люди были у нас такого уровня, но во всяком случае около Феликса Эдмундовича Дзержинского был круг очень интеллектуальных, грамотных людей с большим стажем профессиональной подпольной партийной работы. Они прекрасно знали условия политической борьбы, понимали, какие классы, какие конкретно личности из этих классов могут быть замешаны в антисоветской деятельности. Богатый опыт своей революционной работы и борьбы, сведения о возможных противниках и методах их работы они передавали основной массе чекистов, среди которых были солдаты, крестьяне, рабочие…
- А как тогда относились к чекистам в народе?      - По-разному, в зависимости от социального слоя и положения. Среди интеллигенции в основном неприязненное было отношение. Хотя все мои знакомые воспринимали мою службу в органах совершенно нормально... Кстати, Александр Александрович Якушев, с которого началась операция «Трест», тоже поначалу считал, что чекисты – враги России, разрушившие царский строй. Но его переубедили, напомнив, как Распутина посадили на престол, о других подобных переплетах…
     - Вы можете сказать о каких-то конкретных результатах тогдашней контрразведывательной работы?
     - В Центральном партийном архиве, в фонде Дзержинского, я нашел доклад Артузова, начальника контрразведки, который был передан Феликсу Эдмундовичу. Дзержинский докладывал этот материал в Политбюро:
     «КРО… удалось поставить работу так, ч
     то в настоящее время главные штабы иногосударств снабжаются на 95 процентов материалами, которые разрабатываются контрразведкой, совместно с военным ведомством и Народным комиссариатом иностранных дел. Таким образом, иноштабы имеют о Красной Армии и ее дислокации те сведения, которые желательны нам. Это утверждение основано на доверительных данных. Кроме того, ряд иноразведок, как польская, эстонская, отчасти финская, находятся целиком в наших руках и действуют по нашим указаниям. За период с 1923-1924 год удалось разгромить эстонский шпионаж в Ленинграде, в значительной мере подорвать шпионскую деятельность польского штаба в Белоруссии, сосредоточить в своих руках японскую и финляндскую разведку. Нам удалось получить ряд шифров и кодов, на основании которых большинство телеграфных сношений иногосударств нам известны. И наконец, пресечь в корне и сосредоточить в своих руках сношения ряда монархических организаций, осуществляющих через некоторые иномиссии технические связи. Техническому отделению удалось ряд миссий оборудовать специальными приспособлениями. КРО перлюстрирует периодически ряд дипломатических почт и также всю контрреволюцию отдельных государств, которые работают через иностранные миссии. Кроме того, производится специальная работа в заграничных представительствах…»
- И все это было сделано всего за пять лет работы – с нуля?!      - Не только это. В то же самое время, в 1921 году и в 1924 году, были созданы каналы контрразведывательной деятельности по разработке заграничных эмигрантских центров. По одному из них был задержан на нашей территории Савинков, а в 1925 году по такому же каналу – тогда называлось это «легендарной разработкой» - известный английский разведчик Сидней Рейли.
     Вот в такой момент мне удалось поступить в органы и учиться у этих работников, набираться уму-разуму.
     - В каком подразделении вы начинали службу?
     - В отделении, которое занималось агентурно-оперативной охраной госграницы. Это в полном смысле был мой первый университет. В частности, я участвовал в больших операциях по разгрому контрабандных организаций, а тогда уже попадались люди, которые под видом контрабанды занимались фактически шпионажем. Таким образом, как бы сразу, не проходя никакие школы, я уже на оперативной работе изучил эту деятельность. Здесь я отработал почти год. Затем был переведен в 6-е отделение, которое занималось белогвардейскими, эмигрантскими организациями - савенковцы, петлюровцы, участники РОВСа (Российского общевоинского союза)… По террору одно время работал…
     - Борис Игнатьевич, «борьба с террором», с терроризмом – это сегодня очень актуально. Вы можете рассказать об этой работе подробнее?
     - Это было где-то в 1930 году. По линии ИНО – Иностранного отдела, разведки - мы получали из-за границы сводки о предстоящих перебросках обученных, подготовленных в диверсантских школах террористов. По этим материалам вели разработки.
     Так случилось, что агент ИНО встретился со своим приятелем-офицером. Разговорились, пошли в ресторан, выпили, как положено… Тот говорит: я прошел курс диверсионной работы и собираюсь отправиться «туда». Как собираешься? Ты же не знаешь тамошней обстановки, сразу провалишься! А у меня, отвечает, сестра в Калуге, преподавательница. Мы к ней придем, немножко оглядимся, потом будем постепенно-постепенно устраиваться…
     Сводка приходит ко мне. Фамилия офицера – Потехин, у него сестра в Калуге, якобы учительница. Вот и вся информация, ничего больше. Даю соответствующие директивные указания в Калугу, чтобы искали эту сестру. Если она вышла замуж, то дело плохо. Тогда нужно будет проштудировать всех учителей в городе. Но оказалось, что есть такая Потехина - и отчество совпадает. Она!
     Установили за домом этой женщины строжайшее секретное визуальное наблюдение. Хотя и какие-то агентурные подходы, помнится, были. Буквально через две недели появляются два человека…
- Тут вы их сразу и взяли!      - Конечно же, нет! Мы хотели узнать, по каким явкам, по каким связям они будут действовать дальше. «Гости» были взяты в кольцо наблюдения.
     Кстати, они перешли через «зеленую границу» с какими-то контрабандистами. Это нам был урок, что границу переходят… Потом мы специально изучали этот переход, как это произошло.
     Побыли они там две недели, никуда не ходили, осваивались, а затем двинулись в Москву, но сошли с поезда, недоезжая столицы. Мы вели их очень осторожно - группа вела, несколько человек. Передавали друг другу...
     Они сняли комнату в одном из дачных поселков, побыли там денька два-три и поехали в Москву. Одеты были довольно-таки сходно с нашей публикой… Они ходили по городу, наблюдали, смотрели, заходили в магазины, в рестораны....
     В Москве наблюдение за ними продолжалось в течение недели. «Наружка» однако засекла только один адрес – это оказался профессор, хороший знакомый отца Потехина. Но он понял, что «гости» приехали нелегально, и их не принял - мол, я вас не видел и не звал, я этими делами не занимаюсь…
     - Вы также оставили его без внимания?
     - Нет, с профессором потом, конечно, разделались «под орех» – высылка или что-то… Почему он сразу не сообщил? Было ведь широко объявлено, что люди должны быть бдительны, немедленно сообщать о подобных случаях... Даже объявления о том были развешаны! А он хотел скрыть, что к нему приходили люди из-за границы.
Несколько дней они походили по Москве, и было принято решение провести операцию захвата. Группа захвата – четверо вооруженных работников оперативного отдела - была поручена мне. Было известно, что «гости» каждый день возвращаются домой дачным поездом с Николаевского вокзала. Мы решили брать их у входа в вокзал. В четыре часа, примерно, там уже стояла машина...      Это была очень резкая операция, но продуманная, потому что они были очень сильно вооружены: у каждого - по два пистолета, яды были, ножи и всякая всячина. «Наружка» привела их к этому входу. Даю команду – этих людей внезапно берут за руки, скручивают, заталкивают в машину, на пол, и все четверо оперативников придавливают их своими телами. Я сел с шофером – и на Лубянку. Там уже было все подготовлено, так что мы с ходу влетели в ворота этого здания…
     Оружие у них отняли, раздели догола. Голых ведут по лестнице... Представляете их моральное состояние? Стесненность – после этого шока. Они потом объясняли: мол, мы знали, что нас будут пытать, все время чувствовали огромное напряжение…
     - А почему они сразу не попали в те самые «подвалы Лубянки», о которых еще недавно так любила писать наша пресса?
     - Кроме необходимой грубости при задержании, ничего не было! Никто их за горло не брал, пальцем не тронул - не то, чтобы связать, пытать. Тогда у нас совершенно не было этих методов. Мы повели их на 5-й этаж, к начальнику особого отдела. Они стоят - голые. Тем не менее как офицеры, как джентльмены, стоят вытянувшись по струнке. Помощник начальника Николаев достает портсигар. Каждый из них берет папиросу, Николаев зажигает спичку одному, а тот берет у него спичку из рук и ему предлагает… Значит, растерянность уже прошла.
     Конечно, они все нам рассказали - как участвовали в гражданской войне, когда эмигрировали, какие претерпели трудности, как устроились в Париже, как были шоферами, как они были завербованы в РОВС – в специальную школу, какие задания после этого получили…
     И всей этой операцией руководил я. Видите, какое доверие мне оказывалось?
     - А еще операции подобного рода были?
     - Да, конечно… Приходилось заниматься и такими вещами: я, скажем, брал под свою ответственность террориста, который у нас раскрылся, и с этим человеком и тремя помощниками ехал на Белорусский вокзал. Там он высматривал приехавших пассажиров и показывал, кого мог опознать, как курсанта диверсионно-террористической школы.
     - Не совсем понятно… 1930-е годы, обстановка в СССР достаточно стабильна, Советская власть крепка. Какой был смысл отправлять к нам террористов? Неужели им там людей не было жалко?
     - Это была отрыжка за «Трест» - террористов посылали, чтобы любой ценой отомстить за «Трест»…
     - Вы ведь, кажется, тоже участвовали в этой операции, которая считается хрестоматийной, и вошла в учебники для многих спецслужб мира…
     - Ну меня не вводили в курс дела, а использовали как связника, технического помощника. Я должен был работать с руководителем группы, ведущим эту линию, выполнять его поручения. Например, отправить пакет с деньгами источнику, как потом выяснилось - нашему главному в этой операции агенту Опперпуту, он же Стауниц. Я отвозил незапечатанный конверт по адресу, находил этого человека. Он спрашивал – нужна расписка? Нет, не нужна. На полном доверии все… Конверт он вскрывал при мне, там лежали доллары…
     - А к вам-то какое доверие! Ведь главный агент в таком деле ценнее любых долларов… Что-то еще вы делали по линии «Треста»?
     - Да, через некоторое время - когда я вернулся из командировки по разоружению Дагестана, и моей работе дали хорошую оценку, - я был впервые привлечен к зарубежной командировке. Тогда я, разумеется, не знал, что эта поездка также проводилась в рамках операции «Трест». Сказали, это чтобы я посмотрел, как заграница живет, заодно и приоделся там – здесь ведь с одежкой было очень плохо. Дали мне 100 долларов…
     - Скажу, что не слишком щедро.
     - Не путайте тогдашние доллары с нынешними! Я тогда пальто себе сшил, два костюма привез, шляпу, кепку, белье, туфли, ботинки – и все на эти сто долларов!
     - Но ведь, разумеется, было у вас и оперативное задание…
     - Конечно. Под видом корреспондента я был посажен на советский корабль, идущий по маршруту Одесса – Стамбул – Смирна - Яффа - Порт-Саид – Пирей - Афины – Стамбул. Мне следовало визуально наблюдать полицейский режим в портах, выяснить: где можно убежать с корабля, где - принять на корабль лишнего человека; точно изучить - кого выпускают с нашего корабля, кого записывают, кто вышел в город, проверяют ли их возвращение. И надо было сделать отчет по всем этим пунктам…
     - Корреспондентом какого издания вы считались?
     - Никакого. Никто не спрашивал – корреспондент и все. Я выходил, делал какие-то записи. Так и проболтался в качестве корреспондента полтора месяца …
     - Трудно было сойти с корабля незамеченным, или нет?
     - Везде по-разному. Были места, где нас не выпускали ни на шаг. В Порт-Саиде англичане выпустили только капитана, и больше никого. Зато в Стамбуле уйти было очень легко – уходить можно было всем, но по списку. А когда уходила группа человек в 15 – по магазинам, рынкам, туда-сюда – за ними не проследишь. В Смирне – хуже. Потом была Яффа, в Палестине – там англичане не пускали... Картина была такая: где английское колониальное командование – там дело было поставлено хорошо. Капитан, помощник – и больше на берег никому нельзя. Где более-менее самостоятельные – там гораздо меньше порядка...
     Все эти данные потом пригодились.
     - На этом ваше участие в «Тресте» завершилось окончательно?
     - Опять-таки нет! Я участвовал в «Тресте» уже тогда, когда он провалился, и мы узнали, что генерал Кутепов налаживает массовую посылку буквально экстренно набранных террористов, и что во главе этих террористов был теперь тот самый агент Опперпут.
     А ведь он знал очень много! Знал, например, что рядом с домом номер 2 на Лубянке была бывшая гостиница, меблированные комнаты – там тогда существовала улица Малая Лубянка. В доме этом сделали общежитие, и Опперпут иногда приходил туда к тому нашему сотруднику, который сменил меня, выполняя технические поручения. Представляете, какое нарушение было с нашей стороны?! Он же все-таки был агент, не сотрудник. А оказалось – вообще авантюрист...
     Опперпут обещал Кутепову, что взорвет ГПУ. Мол, ходы для этого он знает. Это была не шутка, не бравада - взрывчатку заложили, и только случай вышел, что обнаружили это дело. Не то бы рвануло! А зание общежития примыкало ко двору дома номер 2… Конечно, большого ущерба взрыв бы не нанес, но что-то все-таки разрушил бы. Зато моральный ущерб был бы огромный - подорвали такое учреждение!
     - А вы лично тогда что делали?
     - Мы знали, что эти террористы приехали, и Опперпут может прийти - как теперь ходят с автоматом, так тогда с пистолетом ходили - туда, где жил Владимир Андреевич Стырне, руководитель группы, занимавшейся «Трестом». А жил он на Кропоткинской, в частном доме, буквально лачуге – две комнаты. Я жил рядом, мог все время находиться неподалеку - это было удобно. Вот и дежурили у него посменно, ждали. Но они не пришли, хотя и могли. Ведь у них была задача - постараться в отместку угробить Артузова и Стырне...
     - За счет чего, по вашему мнению, чекистам удалось переиграть в «Тресте» своих очень опытных и умных противников?
     - Прежде всего за счет интеллекта. С нашей стороны работали очень эрудированные люди. Им ведь надо было очень быстро соображать, решать... Вот если взять Дзержинского – хотя он окончил только гимназию, даже не полностью, но он был грамотный и культурный человек - из интеллигентной семьи, воспитанный, что называется, на классической литературе. Профессиональный революционер. Иосиф Станиславович Уншлихт – тоже старый большевик, нелегал. Владимир Андреевич Стырне окончил классическую гимназию, был студентом историко-литературного факультета… Вот такие удивительные люди.
     - Разве с той стороны люди были менее подготовленные, менее опытные, эрудированные?
     - Да тоже, пожалуй, не слабее, но с ущербными настроениями. Это, кстати, позволило потом некоторым из них воспринять идеи наши.
     Вот, тот же самый Александр Александрович Якушев – он был убежденным монархистом и большим патриотом России. Действительный статский советник, он был до революции чуть ли не директором департамента транспорта в Министерстве торговли. При Советской власти он занялся работой по специальности, не саботировал, проявлял инициативу… В общем, хорошее впечатление производил – и спокойно поехал за границу в командировку. Но ведь черт его дернул взять письмо от одной знакомой женщины, родственник которой – Артамонов, бывший офицер - жил в Ревеле... Якушев захотел с ним познакомиться, узнать, чем дышит белогвардейщина.
     - То есть он знал, что это не просто эмигрант, но активный контрреволюционер?
     - Очевидно... Пришел он к Артамонову, тот его принял и стал упрекать за то, что Якушев пошел служить Советской власти «за чечевичную похлебку». А Якушеву совсем не хотелось выглядеть таким пришибленным перед этим белогвардейцем. И он, будучи немного с жилкой авантюризма, решил поразыгрывать из себя человека, который тоже герой…
     - Вроде бы говорится, что он был членом подпольной монархической организации?
     - Да нет, фактически никакой организации не было – это писатель Лев Никулин придумал... Ну и говорит Якушев Артамонову – мол, ты-то здесь сидишь, тебе никто не угрожает, а я - там нахожусь! И работаю! Там ведь ГПУ, ВЧК, а у вас кто?! Вам все страны помогают! Мы вон в каких условиях делаем свое дело - а как вы к нам относитесь, как нас принимаете? Поэтому мы не хотим, чтобы вы пришли и свои порядки наводили. Мы – монархисты, мы сами свои порядки наведем!
     И такое он произвел впечатление, что Артамонов написал письмо своему другу, молодому князю Ширинскому-Шахматову, отец которого был членом так называемого Высшего монархического совета. Он сообщил, что познакомился с Якушевым – это такой человек, аристократ, он в России остался, он ведет работу, имеет программу, у него есть большие связи, он имеет соображения в случае переворота правительство создать!
- Неужели этот князь был агентом ГПУ?      - Нет, агентом ИНО был совсем другой человек. И вот Якушев еще не вернулся из командировки, а письмо это уже пришло к нам. Читаем – вот так Якушев! Оказывается, он двойник: разыгрывает из себя сочувствующего Советской власти, а у самого - целая организация! Решили секретно брать его сразу по возвращении. И с этого началось все дело…
     Якушев все честно рассказал Артузову. Тогда Артур Христианович ему и говорит: «Удивительно! Вы, Александр Александрович, проявили себя как авантюрист!» «Да, - вздохнул бывший действительный статский советник, - представьте себе… Ну не хотел я перед этим юношей - моложе меня лет на 20 – выглядеть каким-то жалким перебежчиком на сторону Советской власти. Я хотел казаться не меньшим героем, чем он!»
     - В общем, Якушев согласился помочь чекистам?
     - Не сразу. С ним идеологически боролись где-то около полугода - упорно, настойчиво. Якушев познакомился с Дзержинским, с Менжинским, Артузовым, Стырне… Подвергался, как бы сейчас сказали, их влиянию в комплексе. А это были люди умные, культурные, не чуждые литературы, театра, музыки, живописи…
     - Сейчас как-то больше стараются говорить о жестокости этих людей…
     - Они и должны были быть жестокими, потому что такая была у них работа, такая перед ними стояла задача, которую иначе нельзя было выполнить - а совсем не потому, что коммунисты непременно должны быть грубыми и жестокими… Недаром Якушева привлекла эта среда, он увидел, что это действительно очень интересные и по-своему симпатичные люди. И потому он перешел на их сторону целиком. Хотя, конечно, не будем забывать, что у него была семья, и он понимал, что может быть серьезно наказан за свою авантюру... Так что в конце концов он согласился с нашим предложением. С этого дело и завязалось.
     - Остальные «участники МОЦР» - легендированной чекистами «Монархической организации Центральной России» – тоже вступили в нее добровольно и сознательно?
     - Ну, может быть, были один или два интеллигента, использованных втемную, а потом уже подводили только своих. Генералов нашли своих – и пошло дело. А потом подвели этого авантюриста, Опперпута, который привлекал тем, что он был боевой офицер, к тому же не чужд политики - он был из низов крестьянских и еще до Февральской революции сочувствовал эсерам. Он с Савинковым установил связь по своей инициативе и вынужден был эту связь выдать, рассказать. В общем, его обработали тоже…
     Но оказалось, что есть такие авантюристы – двойные. Если Якушев был авантюрист одинарный, то этот – двойной авантюрист.
     - То есть раскрыть своевременно его не удалось? Почему, как вы считаете?
     - Представьте себе, что он ведь даже книжку написал, критикующую Савинкова, - за своей подписью, - разоблачающую Савинкова как шпиона! Было написано, что он не только политик, но и работает на разведку. Книжка была издана в Берлине. Казалось бы, Опперпут выдал организацию - людей посадили, серьезные наказания были. Значит, ему на Западе вообще появляться было нельзя... Он здесь женился, ребенка завел… Все это суммировали и решили, что у него чалки обрублены.
     А оказывается, этот авантюрист украл ценности у матери своего ребенка, сошелся, завязал роман с племянницей Кутепова… Нам про это не сказал, но мы сами это узнали. Решили, что это делу не помеха. Это даже и неплохо - пусть он с ней путается, нам будет легче. Промашку дали!
     - То есть Опперпут подозрений у своих кураторов не вызывал?
     - К сожалению. Хотя была у нас одна женщина – жена школьного товарища Стырне, надежная женщина, интеллигентная, развитая. Ее поставили обслужить - как подпольщицу - племянницу Кутепова. Как бы ангелом-хранителем. Должна была следить, чтобы та глупостей нигде не сделала, не провалилась, помогала ей осваивать среду. Даже стирку помогала ей делать. В общем, прилипла к ней, как друг-охранник. Она говорила Стырне: «Владимир Андреевич, имейте ввиду, что этот ваш Опперпут – это же прожженный циник и нахал. Он вам подгадит когда-нибудь. Он заставил свою жену ноги мыть этой племяннице – разве это не издевательство? Стирать ей штаны, панталоны. Это же негодяй!» В общем, она женским своим чувством решила, что это – прожженный тип. И оказалось права…
     Хотя и у Артузова было чувство, что Опперпута за границу посылать не стоило. А тот словно бы это почувствовал, стал выражать недовольство. Мол, Якушев ездит за границу. А я? Но мы под разными – иной раз даже и неумными - предлогами объясняли, что надо, чтобы он здесь оставался, ему надо здесь быть. Сделали из него чуть ли не официального работника.
     - К чему это чуть было ни привело, вы уже сказали…
     - Да, распустились мы с ним, так много при нем разговаривали о делах, что он многое знал того, чего ему знать было не надо. И это ему помогало ориентироваться в операции и понимать, что когда кончится это дело, в смысле – «Трест», - все может кончиться для него плохо… Ведь человек, знающий такие секреты, не может быть освобожден запросто, потерян из виду… Ну а остальное вы уже знаете.
     - Вы упоминали разоружение Дагестана… Что это была за операция?
     - Это была массовая акция с привлечением огромного количества местных оперативных работников, приехавших из центра, а так же - полевых войск. В Чечне это было сделано в 1925 году, в Дагестане – на следующий год. Разрабатывались определенные планы, вскрывались агентурные материалы, по которым становилось известно, где находятся точки хранения этого оружия.
     Были известны люди, у которых, как мы знали, находится оружие... Но сначала была объявлена добровольная сдача оружия - устроены точки сдачи, установлены сроки. Даже самолеты летали, листовки разбрасывали... Но сдавали всякое старое хламье - например, пистолеты пушкинских времен, которые еще оставались для родовой мести. Я сам такое оружие находил. Эта операция проводилась в обхват всей республики.
     - А какое отношение имели вы к Дагестану?
     - Я был послан туда в порядке помощи и попал в качестве руководителя «тройки»: при мне были председатель исполкома и начальник милиции. Как чекист, я должен был ими руководить. Такие «тройки» везде были рассажены – работник центрального или местного аппарата ГПУ и местные власти. У меня был район – 6 аулов. Центром его был Хунза, укрепление времен Шамиля. Вокруг горы, там деваться некуда… Между прочим, очень тяжело человек переносит горы – давят кругом горы эти.
     - Так что же было самым трудным – горы или люди?
     - Конечно, люди. Там ведь случалось и так, что нельзя было даже оставаться с оружием – это означало демонстрировать недоверие. Приходилось снимать, вешать в сторону. И они тоже снимали. Но понимали, что обстановка такая… Приходилось рисковать. В аулы поднимались на лошадях по таким тропкам, что стена – и обрыв. Причем все земляное, не камень, все сыплется… Но ездили. А конфискованное оружие нагружали на осликов, свозили его в центр.
     Как я уже сказал, моя работа получила достаточно высокую оценку руководства.
     - Борис Игнатьевич, о том, как и почему вы ушли из центрального аппарата ОГПУ, уже говорилось в нашей с вами беседе, озаглавленной «Мы думали, во всем виноват Ягода…» Материалы о вашей работе в Забайкалье, где вы, опираясь на опыт проведения операций «Трест» и «Синдикат-2», сами успешно создавали легендированную организацию, а так же о вашей работе в роли резидента ИНО в Токио, скоро так же увидят свет на страницах «Красной звезды»…
     А сегодня, в завершение нашей беседы, мне хочется пожелать вам крепкого здоровье, сил и еще многих лет сотрудничества с «Красной звездой»!


Назад

Полное или частичное воспроизведение материалов сервера без ссылки и упоминания имени
автора запрещено и является нарушением российского и международного законодательства Rambler's Top100 Service Aport Ranker