- «Красную звезду» я читаю с довоенного времени, поскольку в 1940 году поступил в Курскую спецшколу ВВС № 4… А как только у меня появился первый московский адрес, стал ее выписывать. Выписываю и сейчас - кстати, единственную газету, потому как остальные читаю на работе, а «Красная звезда» у меня домашняя газета. Самое для меня в ней важное - военно-политические обозрения, очень квалифицированные и объективные. К тому же в отличие от других газет они патриотические - информация дается в интересах государства, в интересах армии.
     - Вы сказали, что собирались служить в армии…
     - Конечно! До войны обстановка была такая, что все старшеклассники – те, кто считал себя мужчинами, - готовились в военные училища. Кто уверенно кончал десятилетку – шел на флот; кто 9 классов – в авиацию; 8 – в танкисты, в артиллеристы. Ну а кто 6 классов вытягивал – в Тамбовское кавалерийское училище. Мы знали, что будет война с Германией…
     - А сейчас говорят, что все верили в договор о ненападении, что война для вас пришла неожиданно…
     - Все эти протоколы, договоры – про них никто и не знал! Это все было в стороне, у каких-то политиков. А мы знали, что будет война с Германией, и презирали тех своих одноклассников, которые шли в Курский мединститут, в Курский пединститут…
     Когда у нас в городе открылась спецшкола – она должна была дать среднее образование и первичную летную подготовку, я не раздумывая пошел туда. Но истребителя из меня не получилось - началась война, меня направили в Инженерную академию ВВС, откуда я пытался уйти, писал рапорта…
     - То есть, как все, рвались на фронт…
     - Да, но здесь, скорее, был и личный момент, о чем я раньше никогда и не говорил. Моя мама находилась в Курске, в оккупации, одна, и потому я стремился на фронт.
     - Получилось?
     - Не сразу. Я попал в воздушно-десантные войска - элитные, куда принимали людей с образованием не менее 7 классов, комсомольцев или коммунистов. Нас тренировали, готовили и готовили, и бросили нас на фронт только в январе 1945 года – как пехоту. Мы разблокировали ситуацию вокруг Балатона, заслужили благодарность Сталина, приостановили немецкое наступление - последнее их наступление в ходе войны, при этом в некоторых наших подразделениях было выбито до половины личного состава.
     12 апреля взяли Вену, освобождали Чехословакию и воевали там до 13 мая, поскольку немцы драпали на Запад сдаваться американцам и вели арьергардные бои...
     - В каком звании закончили вы войну? Какие награды получили?
     - На фронте был старшим сержантом, получил медаль «За отвагу» – очень дорогая медаль, за конкретный случай...
     В Австрии дело было - наша часть попала в «мешок». Нас молотили, обстреливали со всех сторон… Рации не работали, оставалась одна тропочка, по которой можно было ночью пробраться к своим. Вызвали добровольцев доставить пакет в штаб дивизии... Я пошел, дорога была под сплошным обстрелом, но добрался с различными приключениями, доставил донесение. Вот и дали мне «За отвагу».
     - А почему после войны вы не остались в армии?
     - Поскольку мечта быть летчиком не осуществилась, я решил продолжать учебу. Демобилизовался, в 1947-м поступил в Московский институт Востоковедения - сейчас он не существует.
     - Почему именно туда? Такой экзотический выбор…
     - До войны я один раз побывал в Москве, и она мне тогда страшно понравилась. Москва представлялась мне сказочным городом, с какими-то необыкновенными возможностями... Вот и решил поступать в Университет, изучать русскую литературу.
     Пришел. Но какой-то зав учебной частью, очень надменный, посмотрел на меня – в шинели, в сапогах. Говорит: «Вы школу давно кончили, а у нас тут конкурс медалистов!»
     - Ваша медаль «За отвагу» на этом конкурсе не проходила…
     - Разумеется. Пошел я в Институт международных отношений , а там – швейцар в золотой ливрее: «Приходите по весне». Я плюнул, выругался про себя нехорошими словами, а потом товарищ говорит: «Институт Востоковедения есть, там стипендия громадная…»
     Изучать восточный язык – это меня заинтересовало. Пришли мы туда три демобилизованных – нас как родных встретили: «Сдадите на троечки – ну и ладно, мы воинов принимаем с радостью, у нас девок девать некуда!» Завуч посоветовал мне не на турецкое отделение идти, как я собрался, а на арабское. По гроб жизни ему благодарен! Не только в профессиональном плане, но и потому, что я со своей женой там встретился… Мы с ней счастливо уже прожили 53 года и продолжаем этот путь.
     - Она тоже арабист?
     - У нас в семье все арабисты. Жена – профессор, доктор филологии, ведущий специалист в области современной арабской литературы, известна и в Европе, и в арабском мире… Сын сейчас - посол в Ливии, две дочери-близнецы преподают арабский язык. Даже из четырех внуков двое уже стали арабистами.
     - Но почему и как вы стали разведчиком?
     - Я был отличник, секретарь парткома института – и мне предлагали идти в аспирантуру, в МИД и корреспондентом в газету «Правда». Последнее предложение оказалось сюда: мол, связано с заграницей, с секретной работой, будете военным. Слово «разведка» даже и не звучало, но меня это очень заинтересовало. Спрашиваю кадровика: а как с другими предложениями? На аспирантуру, отвечал он, наплюйте; с МИДом мы отрегулируем; а «Правда» – орган ЦК ВКП(б), здесь мы силы не имеем. Выпутывайтесь сами. Как, спрашиваю. Скажите, что вам жить негде, попросите квартиру – и вам, думаю, сразу откажут.
     Я пришел к зам главного редактора. Он мило так со мной побеседовал – вы нам подходите. Говорю: у меня – жена, ребенок, жить негде. Он отвечает: у нас приличная зарплата, где-то перебьетесь, потом будет… Я покраснел, поскольку врать не люблю, и часто краснел в неловких ситуациях. Мне сейчас нужно… Вы что, ультиматум нам предъявляете? – удивился он. Говорю: не ультиматум, но мне негде жить, у меня ребенок на руках… Он отвечает: ну, этого я вам обещать не могу – наверное, мы с вами расстанемся…
- Не жалеете, что не попали в «Правду»?      - 1 сентября 1952 года – как раз пятьдесят лет тому исполнилось - я пришел в 101-ю разведшколу. И ни одного дня, ни одного часа, ни одной секунды не пожалел об этом!
     Скажу, что жизнь моя в разведке складывалась весьма удачно – хотя я всегда работал на «огнеопасных» направлениях, в районах войн и кризисных ситуаций. Три раза исполнял «интернациональный долг» - дважды в Египте, один в Афганистане. Считайте, участвовал в четырех войнах: Великой Отечественной, афганской и двух арабо-израильских – на стороне египтян.
     - Ну, там-то уже вы были без оружия…
     - Нет, в Афганистане я с пистолетом не расставался. И в Египте, поскольку поддерживал контакты и со спецслужбами, они на время меня вооружили – жалко было расставаться, итальянская Беретта, очень хороший пистолет!
     - Любимое оружие Джеймса Бонда - агента 007…
     - Да. А в 1956 году, когда была тройственная агрессия Англии, Франции и Израиля против Египта - тогда бомбили Каир. А мы работали и должны были выходить на встречи… Когда же мы, по существу, оказались блокированы в посольстве, то выходили на крышу, и с крыши писали телеграммы и донесения - надо было приспосабливаться…
     Но вот в противника я уже не стрелял. Вообще, роль оружия в политической разведке сильно преувеличена. Если разведчика задерживают – он не должен стрелять, у него должна быть легенда. Стрелять не приходилось, а вот убегать, спасая агента…
     - Можно об этом подробнее?
     - Было, когда я, встретившись с агентом и, получив от него большую порцию совершенно секретных документов, должен был отвезти их в посольство, перефотографировать, проверить, что снял их хорошо – и через несколько часов все возвратить.
     Но после встречи я неожиданно попал в плотное наружное наблюдение. Я увидел за собой, на довольно близком расстоянии, две машины, которые, куда бы я ни сворачивал, шли за мной. По существу, это уже было преследование.
     Вроде бы я не мог за собой привести «наружку», но что касается агента, источника – кто его знает? Может, за ним и шли. А может, моя машина была на подозрении, и где-то ее засекли. Наконец, просто могла быть какая-то облава, или меня могли спутать – но все это уже не имело значения…
     - Разве вы были не на дипломатической машине?
     - Нет, в тот момент я пользовался машиной без дипномера. С одной стороны, это не привлекало внимания, с другой – могло вызвать подозрение: почему 2-й секретарь едет на машине с частным номером? На этот случай была легенда - но это детали.
     Я должен был оторваться – даже самым грубым образом, поскольку если бы меня остановили, то агент автоматически горит и получает пулю в затылок. Нравы были жестокие. Въехав на мост, я должен был свернуть направо – по движению. Но тут уже мысль работает отчаянно, происходит что-то другое, непохожее на нормальное течение мыслей. И я решил свернуть налево! От меня шарахались машины, я ехал против движения, проехал так два квартала и свернул в какой-то переулок…
     А вот если бы меня взяли под наблюдение без документов и перлись за мной – я бы спокойно ехал пока не остановили…
     Романтика разведывательной работы совсем не в том, чтобы убегать от «наружки», прыгать через заборы, спасаться… Кстати, знаете, с чего начинается рабочий день разведчика?
     - Наверное, с общения с агентами?
     - Нет, с чтения газет. Так, солидные разведки мира, которые занимаются Россией, начинают свой день с «Красной звезды». Готовясь к нападению на Советский Союз, немцы изучали ее от строчки до строчки - отслеживали перемещения военнослужащих, рост в званиях… «Красная звезда» и сейчас остается самой читаемой газетой в спецслужбах, военных ведомствах… Скажем, те же статьи на 3-й странице вашей газеты для них гораздо более ценны, чем в других газетах.
     - Вадим Алексеевич, вы рассказали, как рисковали собой ради агента… У кого-то из ваших коллег я читал, что источника надо любить – только тогда с ним можно работать по-настоящему.
     - Я бы не сказал, что надо всех безоглядно любить. Иногда попадаются люди строптивые, привирающие, преувеличивающие свои возможности, излишне пассивные... Одни, получая вознаграждение, деликатно благодарят - а есть, которые говорят: «Мало! Надо бы прибавить!» Агента и воспитывать надо, и знать, как вытягивать из него информацию, если он устно сообщает. Надо представлять его возможности, чтобы не ставить вопросов, на которые он ответить не может. Все это - тяжелый труд...
     Поэтому я бы не сказал, что агент всегда вызывает восторг и любовь. Но ты всегда обязан заботиться о его безопасности, о том, чтобы он не провалился. Здесь ты уже не считаешься ни со своим временем, ни с разными ситуациями…
     - Вы можете рассказать о ком-нибудь из своих агентов?
     - Знаете, из этих людей никто не провалился, не засветился - а в нашем деле рассказы ведут только о тех, которые прогремели через тюрьмы, через судебные преследования…
     Когда же я был начальником нелегальной разведки, то общался с супругами Крогерами, которые стали Героями Российской Федерации. Но мы встречались уже не в боевых условиях, а в Москве... Замечательные, просто трогательные люди были - по их преданности нашей стране и социализму, в который они верили. С ними было очень интересно…
     - А как, кстати, вы стали начальником Управления «С»?
     – В марте 1974 года Юрий Владимирович Андропов неожиданно пригласил меня для отчета о работе в Каирской резидентуре… Выслушал, а через два дня - я не успел еще уехать – он вновь пригласил меня к себе: «Принято решение о назначении вас начальником Управления «С» - заместителем начальника разведки». Я начал отказываться…
     - Почему? Из скромности или действительно не хотели?
     - Я сложился как специалист по арабским странам, по Африке. Был начальником африканского направления, отдела… Все мне было вроде как знакомо – и Африка, и арабский мир.
     О нелегальной же разведке я имел представление теоретическое, никогда там не работал. А эта работа сильно отличается от других линий, и департамент этот не похож ни на какие другие направления работы в разведке. Андропов сказал мне приятный комплимент: «Мы тебя испытывали в условиях войн и кризисных ситуаций, ты не дрогнул. Шел против течения, когда у нас в Политбюро верили в Садата, а ты один гнал телеграммы, что он продался США... Мы тебя испытывали очень сильно, и ты выдержишь. Тебе хватит на это умения, и перегрузки будешь переносить спокойно».
     - То есть у вас, как понимаю, были даже неприятности на уровне Политбюро ЦК КПСС?
     - Неприятности были ежедневные – на разном уровне. Так, каждое утро у посла собирались старшие работники – советник-посланник, я, как резидент, резидент военной разведки, главный военный советник. Подводили итоги прошедшего дня, и каждый кратко докладывал об информации, которой он располагает на этот час. И, скажем, моя информация шла вразрез... Докладываю, допустим, о какой-то очередной гадости Садата, а главный военный советник говорит: «А у меня прямо противоположная информация». Военные «соседи» понимали ситуацию так же, как и мы, но генерал-полковник на них «давил». Мол, «в армии египетской наши советники вплоть до батальона, мы ее вооружаем, мы ее учим – она связана с нами навеки!»
     Вот и шли мне из Центра телеграммы: надо это уточнить, надо это проверить, ваша информация идет вразрез с информацией посла, договоритесь с послом, чтобы у вас был единый взгляд, и т.д. и т.п.
     В один из критических моментов я даже выступал на Политбюро... Как мне рассказали, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный после того сказал: «Так, как представитель КГБ говорит о президенте – у нас вообще не принято говорить так о президентах, в таких выражениях».
     Юрий Владимирович потом мне советовал: «Ты выражения все-таки выбирай получше, а существо оставляй…» То есть бей фактами, а не матерными словами – смысл такой…
     - Итак, вы согласились стать начальником Управления «С»…
     - Андропов сказал: «Это приказ, у тебя нет выбора» и отпустил меня закончить дела в резидентуре… С мая 1974-го по август 1979-го я был на должности начальника нелегальной разведки, после чего меня назначили первым заместителем начальника «большой» советской разведки.
     - Нелегальная разведка окружена тайнами и легендами. Вот, правда ли, что даже Председатель КГБ СССР не имел права знать имена нелегальных сотрудников?
     - Действительно, много было сплетен – вроде того, к примеру, что пришел в разведку Примаков, и тут же потребовал списки всей агентуры, а потом кому-то их продал...
     Но никаких ведь списков агентуры никогда не было - это табу! Как неоднократно говорил Андропов: «У вас штучная работа, штучный товар». И каждая «штука» должна лежать отдельно!
     У каждого направленца лежат дела на агента, и он знает его имя и все прочее. Начальник, конечно, должен знать, что у него в такой-то стране есть агент с такими-то возможностями. Например, один работает в шифровальной службе, другой сидит в канцелярии президента… Но как его зовут, он не знает, и должность его тоже. Тем самым каждый начальник соблюдает разведывательную этику и как бы сохраняет себя подспудно. Если ты не знаешь, то не можешь никуда это сообщить. Да и зачем ему знать имя нелегала, когда нелегал уже сам старается свою фамилию забыть, чтоб она не всплыла где-то?
     - Боюсь, вы опять не сможете рассказать ни про кого из своих замечательных сотрудников…
     - Считаю, что я родился под счастливой звездой, – провалов нелегалов у меня не было. Наверное, просто повезло. А если нет провалившихся, то нет и имен… В этом известный парадокс нашей жизни. Хотя среди разведчиков, которые работали в легальных резидентурах, мы же тоже не открываем всех подряд. И вообще считается преступлением, если кто-то раскрывает имя ветерана, нашего пенсионера… Такими делами должна интересоваться военная прокуратура.
     - Учитываю. Но не считая это намеком, все-таки перехожу от вопросов агентурной работы к внешней политике… В качестве 1-го заместителя начальника разведки вы побывали в Афганистане. Зачем?
     - Туда я поехал в начале декабря 1979 года - готовить смену власти. К тому времени мы убедились, что Амин – фашист, диктатор и душегуб, и были достаточные основания считать, что он смотрит в сторону США. Бесконечные репрессии, отправление на тот свет политических противников, борьба со священнослужителями – то, что вызвало практически гражданскую войну. Партия, которая пришла к власти, раскололась на халькистов и парчамистов. Последние сказали нам, что они намерены изменить ситуацию, запросили помощи. Было принято решение помочь парчамистам прийти к власти, изменить ситуацию в лучшую сторону, спасти Афганистан от гибели.
     - И когда советское руководство решило сменить власть в этой традиционно дружественной нам стране?
     - Далеко не сразу. Я поехал, чтобы изучить обстановку. Мы досконально разбирались, взвешивали силы и той, и другой стороны. Кстати, и Амин, и его предшественники все время просили нас ввести армию для оказания им помощи, но даже отправляясь туда, я еще не знал, что будет ввод войск. Однако, исполняя просьбу руководства, и в то же время выполняя задачу поддержать новую власть, армия наша начала туда вхождение.
     У нас были уже свои разведывательно-диверсионные группы, которые тоже могли кое-что сделать. Мы, старшие сотрудники разведки, распределили, кто за что отвечает. Я отвечал за взятие под контроль парчамистами семи объектов, они все были бескровно взяты - была работа проведена соответствующая.
     Я там пробыл весь декабрь, и когда задача была выполнена, то уехал и, по-моему, 31 декабря 1979 г. докладывал Андропову. Новый год встречал дома с сознанием выполненного долга.
     - С Советской Армией вам там встречаться не пришлось?
     - Я должен был обеспечить высадку на Кабульский аэродром частей 103-й десантной дивизии. Можно сказать, высадились они благополучно – стрельбы не было, хотя один самолет разбился... На другой день я вводил в боевые порядки дивизии наши разведывательно-диверсионные группы, чтобы они показали, куда идти. Генерал в десантной форме представился: «Командир 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии генерал-майор Рябченко» «Что ж вы не сказали, - спрашиваю, - что дивизия Краснознаменная, ордена Кутузова II степени?» «Откуда вы знаете?!» Да вот, говорю, это моя родная дивизия, я в ней воевал...
     Кстати, сейчас она составила костяк мобильных сил Белоруссии. Два года назад я навестил то, что осталось от дивизии – даже парад по случаю моего прибытия устроили, десантники кирпичи о голову разбивали, демонстрировали захват автотранспорта…
     - Вадим Алексеевич, давайте обратимся к сослагательному наклонению: что было бы, если бы наши войска не вошли в Афганистан?
     - Родоначальники талибов вели там войну с центральным правительством... Диктатор Амин метался, он мог обратиться за помощью к американцам. Если бы мы не ввели войска, то там с непредсказуемыми последствиями продолжала бы нарастать гражданская война, возможно было вмешательство американцев. В конце концов они и вошли туда – через 20 с лишним лет…
     Советское руководство рассчитывало, что войска войдут, встанут в гарнизонах, наступит стабилизация, у нового правительства будет возможность действовать более решительно, прекратится междоусобица. Но с течением времени начались нападения на наши гарнизоны, мы стали отвечать и втянулись в войну...
     - А можно было не втянуться?
     - Уже через два года вполне можно было сделать вывод о бесперспективности нашего пребывания там, потому что обстановка все ухудшалась и ухудшалась. Значит, надо было бросать Афганистан и себя спасать, а мы и его не спасли, и себя загнали в тупик…
     - Ну а какие, как вы считаете, перспективы нынешнего американского присутствия в Афганистане?
     - Следует учитывать, что американцы заручились серьезной поддержкой. Они ударили по талибам, действия которых вызывают опасения во многих страна, в том числе и в мусульманском мире. Их поддержал даже Пакистан, с баз которого талибы питались, формируя там и свое мировоззрение, и свои отряды.
     Но Афганистан – страна с племенным устройством, с кочевыми племенами, которые не привыкли никому подчиняться. Там господствует идея, что со всеми иноверными надо бороться до последней капли крови - с присутствием иностранцев афганцы не могут примириться генетически. Сопротивление может нарастать по мере увеличения присутствия иностранцев… Трудно сейчас дать прогноз, но легкого пути у американцев, и тех, кто там с ними находится, не будет…
     Тем более, что очень трудно гарантировать стабильность в афганском руководстве - идет информация, что и там начались распри. Север никогда не примирится с господством центральной и южной части, а те никогда не будут приветствовать равенства в правах узбеков и таджиков, составляющих Северный альянс. Есть сложные межрелигиозные, межэтнические, межнациональные проблемы... В Афганистане ведь никогда не было центральной единой власти – был король, который лавировал, заигрывал с племенами. Они приезжали, устраивали джиргу, дарили друг другу подарки, разъезжались – и каждый проводил свою политику.
     Я думаю, что Афганистан для американцев – это очень надолго, и там все время с позиций силы нужно будет действовать.
     - Когда вы закончили свою службу в разведке?
     - Почему закончил? Из разведки я не уходил, и до сих пор не ушел, несмотря на возраст. И прослужил я на действительной службе довольно долго… Хотя мог уйти десять лет тому назад. Бакатин, последний председатель КГБ, главной задачей которого было разогнать и ликвидировать органы…
     - Насколько известно – друг пресловутого Олега Калугина, бывшего у него советником…
     - Ну, об этих фигурах я неоднократно высказывался и в интервью, и в книгах, так что оставим… Так вот, он занялся разгромом наших структур. Поскольку разведка не имела никакого отношения к ГКЧП, меня вызвал зам Бакатина по кадрам – из тогдашних назначенцев – и сказал: претензий к вам нет, но возраст у вас пенсионный, будем вас оформлять на заслуженный отдых...
     А вы что, спрашиваю, всех начинаете увольнять? Кто у вас будет работать? И где преемственность? В разведке очень долгий путь становления - начальник подразделения только где-то к 50 годам созревает для этого... А вы начинаете увольнять всех - с 45 лет. «Что вы предлагаете?» Говорю: старых людей, вроде меня, отправляйте на пенсию. Но ведь при этом можно оставить нас консультантами… «Хорошая идея, давайте подумаем!»
     Но не успел я доехать с Лубянки до Ясенево, как туда последовало указание: Кирпиченко уволить немедленно, не может быть никакого вопроса об оставлении консультантом!
     - Комментарии излишни…
     - Я начал оформляться, но тут на должность директора Службы внешней разведки пришел Евгений Максимович Примаков, мой товарищ по Институту востоковедения, с которым я встречался в разных ситуациях, мы поддерживали и личные, и деловые отношения в течение многих лет. Он мне позвонил и сказал: «Я человек новый, ты человек опытный. Прошу тебя остаться в разведке и возглавить группу консультантов!».
     - И вы остались в строю…
     - Да, действующим генералом, и еще прослужил несколько лет. Но и теперь, уйдя в отставку, продолжаю выполнять консультативные функции, у меня много конкретной работы, я веду две программы, руковожу авторским коллективом «Очерков истории Российской внешней разведки», являюсь руководителем группы, которая создает документальные фильмы по истории разведки... К тому же, все эти годы я довольно активно ездил на разные международные конференции, где обсуждались проблемы настоящего и будущего разведок.
     - Вадим Алексеевич, разрешите задать вопрос, касающийся секретной информации… Как вы оцениваете нынешних руководителей Российской внешней разведки?
     - Люди, которые сейчас находятся в руководстве разведки, пришли в нашу службу порядка 25 лет назад... Многих я знал, когда они только начинали свой путь, были еще оперуполномоченными. Скажу, что как раз те, которые запомнились своей активностью, рассудительностью – они сейчас и находятся в руководстве разведки. Если в смутный период после 1991 года на должности заместителей директора, начальников некоторых департаментов приходили какие-то сторонние люди, назначения которых не были, с моей точки зрения, естественными, то сейчас таких людей у нас нет. Все прошли путь активной разведывательной работы, все наши ступени - и все эти люди профессионалы.
     Это естественно - в руководстве разведки должны быть только профессионалы!