Стихи и рассказы члена Союза писателей России полковника запаса Валерия КАЗАКОВА издавались во многих литературно-художественных изданиях России и за ее пределами. Сегодня мы публикуем подборку его стихов из новой книги «Философия звука».
* * *
Я помню хлеб, что бабушка
пекла.
Дышала печка хлебным жаром,
и этот дух над домом старым
вставал и плыл к околице села...
И детских дум прозрачные
ростки
тянулись к запаху, как к небу.
И небо наполнялось хлебом,
и мы росли, как в поле колоски...
* * *
Рубаха, темная от пота,
и пот, как слезы, на глазах,
и мышцы взбухли от работы,
и звон косы поет в ушах
-жах - жжах - жах - жжах...
Забытый праздник сенокоса,
жара, июль, жужжат шмели,
и луг поет многоголосо
слова во здравие земли,
что нынче буйно уродила.
И бьют у речки родники,
и жадно пьют земную силу,
к воде приникнув, мужики.
* * *
Был бой, был просто бой.
Не бой - всего лишь стычка.
Он вспыхнул словно сам собой
и вдруг погас, как спичка.
Росой сверкнула тишина,
земля холодной стала.
В бою том не было меня,
но смерть меня искала.
Чужие раны не болят,
и горе мимолетно.
Смотрю на стриженых солдат,
идущих в ночь повзводно.
* * *
Я все пытаюсь разобрать
неровный почерк листопада.
О, как мне надо прочитать
две строчки гаснущего сада!
Я вижу в этих строчках суть,
в них тяжесть вызревшего
плода,
блестящего, как будто ртуть,
на ветках буйного восхода.
В полнеба русская заря,
на треть земли легла Россия,
но обесхлебели поля,
как под копытами Батыя.
И серп худые колоски,
как дань когда-то хану,
от браги пьяный и тоски,
нес призрачному плану.
Народ спивался - план жирел,
ворочал реки, строил дачи,
с улыбкой на людской удел
смотрел портретами незрячих
и, восхищаясь сам собой,
был для народа неподсуден.
Судьба России - вечный бой
на поле буден.
Как не гремела б шестерня
речей над нашим бедным домом,
но пробуждается земля,
и небо вторит полю громом,
и подымаются хлеба,
и я читаю строчки сада.
Моя земля, моя судьба
и жизнь моя, как поиск лада...
* * *
Памяти отца Николая Никодимовича Казакова
Я на запад не шел,
я не мок по траншеям,
не носил «кубарей»,
не курил самосад.
Я родился и жил,
и вытягивал шею,
восхищенно читая
названья наград.
Я не знал, что в крови
моей бродит железо
тех осколков,
что носит в себе мой отец,
и на годы свои,
как на линии среза,
я смотрел свысока,
словно книжный мудрец.
И казалось мне, что,
постигая науку,
я познаю земного творения суть,
но над бездной листа
занесенную руку
задержал, и открылся сомнения
путь.
Подступили слова,
позабытые напрочь,
и в прокуренном мареве
душного дня
показалось мне вдруг,
что я маленький мальчик,
оседлавший отцовский сапог,
как коня.
И в шершавых мозолях
крестьянские руки,
а не книги, в которых искал
я ответ,
и железо отца, а не храмы науки
меня вывели молча
сквозь годы на свет...
* * *
Летела луна в поднебесные выси,
седые качались внизу ковыли,
и звезды глазами рассерженной рыси
смотрели на землю и гасли вдали.
Степного простора забытая сила
дышала и пела в колючей траве,
но песня другая пока что несмело
рождалась и зрела, и крепла во мне.
Степного народа, ушедшего в Лету,
что некогда здесь, вот под этой луной,
шатался скитальцем по белому свету,
а в этих курганах нашел свой покой.
Откуда несли их лохматые кони,
и чем их манили чужие края?
Недобрым предчувствием близкой погони?
Хрустальной прохладой степного ручья?
Не знаю ответа на эти загадки,
но слышу печальную песню людей,
скрипящую в небе обозной палаткой
летящих над степью седых лебедей.
Разбрасывать камни велело им время.
Из этих камней мы сложили дома.
Мы их не забыли и песни их пели,
другие вставляя по ходу слова.
Куда занесут нас железные кони?
И чем нас так манят чужие миры?
И что нас сегодня по улицам гонит?
И спать не дает до рассветной поры?
|