В рамках программы подготовки и празднования 60-й годовщины Победы над фашизмом сегодня в Центральном музее Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. на Поклонной горе открывается военно-историческая конференция «Сталинградская битва: история, значение, уроки», посвященная 60-летию начала контрнаступления советских войск на Волге.
     Помимо Министерства обороны России, соучредителями и организаторами научного форума выступили: Российский государственный военный историко-культурный центр при Правительстве РФ, Департамент общественных и межрегиональных связей правительства Москвы, администрация Волгоградской области, Российский комитет ветеранов войны и военной службы, институты российской истории и всеобщей истории РАН, военной истории Минобороны РФ.
     

---

     В конце сентября - начале октября 1942 года на подступах к Сталинграду сложилась тяжелейшая ситуация. Группировка войск Красной Армии, находившаяся севернее волжской твердыни, уже не могла действовать активно, чтобы помогать оборонявшимся 62-й и 64-й армиям, поскольку начала готовиться к предстоящему контрнаступлению (о чем войска, ведущие боевые действия, конечно, не знали). Части, находившиеся в городе, могли рассчитывать только на собственные силы. Плюс ограниченная поддержка советской авиации. Соотношение сил составляло в пользу противника: по личному составу - почти в 2 раза, по артиллерии - в 1,7, по танкам - почти в 4, по авиации - в 5 раз. Немцам удалось захватить поселки заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь», а 15 октября - Сталинградский тракторный.
     Советские части дрались самоотверженно, фашисты прорвались к Волге на участке 2,5 км, понеся крупные потери. Большие потери в октябре понесли и защитники города на Волге: 64-я армия - 17,8 тыс. человек из 42 тыс., 62-я армия - 35 тыс. из 52,2 тыс. человек...
     С 19 ноября началось контрнаступление войск Красной Армии под Сталинградом. В результате блистательно проведенных операций «Малый Сатурн», «Кольцо» и «Уран» в окружение, в «котел» впервые попали 330 тыс. человек отборных германских войск во главе с будущим фельдмаршалом Паулюсом (22 дивизии и 160 отдельных частей - бригад, полков). Кстати, это высшее воинское звание в вермахте Гитлер присвоил ему в январе 1943 г., видимо, в надежде, что это поднимет моральный дух окруженцев. Не помогло...
     Большинство из тех, кто 60 лет назад защищал от фашистов Сталинград, были немногим старше 18-19 лет. Среди них, к примеру, были и недавние выпускники Черкасского военного пехотного училища лейтенанты Валентин Варенников и Борис Щитов.
     Сегодня мы публикуем отрывок из главы нового семитомника «Неповторимое» ныне широко известного военачальника, президента Российской Ассоциации Героев, Героя Советского Союза генерала армии Валентина Ивановича ВАРЕННИКОВА о тех памятных днях великой Сталинградской битвы.
     

---

     Сталинградская эпопея
     Обстановка на фронте. Грезы и реалии. Берег левый, берег правый. «С корабля на бал». Все придавлено к земле, и «остров» 138-й стрелковой дивизии - тоже. Не знаю, как в аду, но здесь хуже. Впервые лицом к лицу с врагом. Не испытал еще, что такое отступать, не знал, как надо наступать, но вместе с другими оборонял Сталинград. Взводный - это не комдив и не командарм. Но и командарм, и комдив в Сталинграде - на положении взводного. Боевые профессора от Бога, особенно сержант Агапов, полковник Людников, генералы Чуйков, Еременко. Прозрение - на войне как на войне. Всеобщее ликование - Паулюс в клетке! А какая операция?! Нелепое ранение. Балашов. Аркадак. И снова сталинградская дивизия, но теперь уже – 35-я гвардейская.

     Мы с Борисом Щитовым ехали на фронт, и, хотя наконец свершилось то, чего мы добивались так долго и так страстно, на душе была тоска: под Москвой немцев разгромили, опыт побеждать уже есть, и вдруг - прорыв, и снова все доведено до катастрофы - враг вышел к Сталинграду. К Волге! Прорвался на полторы тысячи километров в глубь советской территории. Почему? Как это случилось?
     Много у нас с Борисом возникало вопросов, а ответов на них не было. Даже приблизительных. Одни лишь предположения...
     В то время многие, да что там многие - вся страна, подобно двум юным лейтенантам, думала о судьбе Родины. Но ведь сведений было крайне мало. Знали только то, о чем сообщалось в сводках Совинформбюро. Да еще «питались» слухами, а их, как известно, во все времена хватало. Лишь через десять лет, став слушателем Академии имени Фрунзе, я получил возможность представить все реалии трагической картины, сложившейся в 1942 году...
     15 октября - после массированного налета авиации - враг овладел Сталинградским тракторным. Наши части стояли до последнего, немцы прорвались к Волге на участке в два с половиной километра, оставив горы трупов. Соединения, действовавшие севернее завода, были отрезаны от 62-й армии, их объединили в одну группу - под командой полковника С.Ф. Горохова. Она заняла круговую оборону в районе рынка, ведя тяжелые бои.
     У 62-й иссякли все резервы, армия задыхалась. Командующий фронтом передает в ее состав 138-ю стрелковую дивизию полковника И.И. Людникова. Именно в нее были определены и мы с Борисом Щитовым...
     Вопрос о направлении нас на фронт... решился в Горьком одновременно с отправкой нескольких маршевых рот. Мы погрузились на два речных парохода, предварительно сделав запас сухих пайков. Расположились на верхней палубе. Плыли без остановок. В следующую ночь прибыли в Камышин, выгрузились. Наши места заняли раненые, и судно ушло вверх по течению.
     В городе сразу бросились в глаза «шрамы» войны: видно, бомбили его частенько. Вокруг много зенитных батарей. Никогда не забыть миг встречи с величавой Волгой. Нет, не зря о ней сложено столько песен и сказаний! Стоя на берегу этой красавицы, невольно сравнивал ее с родной Кубанью...
     Когда говорят о России, первое, что приходит на ум, - Волга. Она - символ Отчизны. Она всегда была и остается святой. Как Родина. И к ней прикоснулся враг... Не прикоснулся - надругался: с кровью и смертью пришел на ее берега... Так думал я, и в сердце закипала лютая ненависть.
     ...На двух баржах с буксирами нас переправили из Камышина на левый берег...
     На рассвете 15-го мы прибыли в пункт назначения - чуть севернее поселка Бурковский. Прибывших разводили группами. Нас с Борисом Щитовым направили в разные полки 138-й стрелковой дивизии, расположенные по существу рядом, но все же нам пришлось расстаться. Тут мы распрощались, надеясь на скорую встречу, но свидеться нам так и не пришлось. Мой друг и сокурсник Боря Щитов погиб еще на переправе. Об этом я узнал значительно позже, уже после Сталинграда. А тогда я все время думал о встрече, и Борис долго еще оставался для меня живым...
     По прибытии в полк со мной на ходу поговорил начальник артиллерии, привел в батарею 120-миллиметровых минометов, представил командиру батареи и ушел. Тот долго меня рассматривал, потом спросил:
     - Воевал?
     - Нет.
     - Я тоже нет.
     Вид у него был болезненный, бросалась в глаза желтизна на щеках. Командир приказал ординарцу вызвать сержанта Агапова. Тот оказался полной противоположностью комбату - плотный, краснощекий, лет сорока - сорока пяти сибиряк...
     Мы с Агаповым пришли во взвод, познакомились с бойцами... Оказалось, на батарее из комсостава всего двое - комбат и я. Правда, сержанты сильные, самостоятельные. Старшина батареи - тоже. Все прошли кадровую службу. Это радовало: нормальный психологический климат!..
     ...И тут начался массированный налет на город...
     Утром 16-го стало известно: дивизию передали из 64-й в 62-ю армию, и ночью мы должны переправиться на правый берег...
     С наступлением темноты двинулись в путь. Что в походе делает солдат? Или думу думает, или спит. Да, спит. Если, заснув, вышел из строя или свалился, ребята тебя сразу «поправят», подхватят. Возможно, кто-то решит, что автор здесь изрядно нафантазировал. Нет, это сущая правда...
     Что касается дум, здесь – у каждого свое: родной дом, семья, дорогие сердцу люди, а еще – что ждет солдата? В думах и мечтах человек может расслабиться даже на войне. Ведь это снимает напряжение...
     ...По мере продвижения стрельба усиливалась. Налетела авиация. Все грохотало. Казалось, какие-то гигантские жернова перемалывают всех и вся. И вот – берег...
     Проинструктировав людей, комбат отвел меня в сторону:
     – Ты как стреляешь?
     – Из нагана или ППШ?
     – С закрытой огневой позиции из минометов...
     – Нормально! А чем вызван вопрос?
     – Меня призвали из запаса, многие навыки утрачены... Может, будешь со мной на наблюдательном пункте? А на огневой позиции оставим сержанта Серова, он отлично справится. Наблюдательный пункт уже готов. Нам дали проводную связь – сейчас заканчивают ее оборудование. Есть радиостанции, сильные аккумуляторные батареи. Да все в порядке! Соглашайся.
     Не очень-то представляя, как будет осуществляться управление в бою, я согласился в надежде, что потом во всем разберусь. Уже собирались отправиться, как вдруг послышались возгласы: «Воздух, воздух!» Со стороны города приближались самолеты. Шквал зенитного огня заставил немецкие самолеты подняться выше, один начал дымить. Все от радости закричали, запрыгали. Мне тоже хотелось кричать, но я, стараясь выглядеть солидным, бывалым, сдерживал себя. Комбат тоскливо-грустным взглядом провожал подбитый бомбардировщик...
     Потом появились наши истребители. Завалили еще одного «немца», но вслед за этим над нами пронесся горящий истребитель со звездочками. Комбат сказал: «Наши храбрые, но беззащитные. Пойдем на НП...»
     Налет прекратился внезапно, как и начался. По мере приближения к берегу все шире раскрывалась панорама города. Я понял: Сталинград вытянут вдоль Волги - она основной, связующий стержень. Когда подошли ближе, сжалось сердце - нормального города уже не было, остался один скелет, руины...
     ...В Сталинграде было практически невозможно найти что-то живое. Редко увидишь в бинокль перебегающего солдата. И вообще такое впечатление, что стреляли камни. Комбат пошел к начальнику артиллерии... Вернулся он только в середине дня...
     4 октября Сталин дал приказ: каждый дом города превратить в крепость, и все были полны решимости выполнить его. Вдохновлял и его же, сталинский приказ «Ни шагу назад!» - о нем в дивизии говорили ежедневно и все – от солдата до комдива – были преисполнены одним желанием – не пропустить врага! И сейчас, зная, где проходит передний край, мы нанесли удар по вражеским позициям с «надежным запасом», чтобы не накрыть своих. (Нам разрешили это сделать только в течение одной минуты.) Наши залпы пришлись на паузу и в немецком обстреле, и в действиях авиации. Мы с комбатом пожали друг другу руки, хотелось даже обняться. А минут через пять – звонок. Командиру был задан вопрос: «Кто стрелял?» «Мы стреляли по поселку завода «Баррикады». В телефонной трубке прозвучало: «Верно, по поселку, и очень удачно, вот если бы всегда так». Комбат: «Так и будет!»...
     Когда пал тракторный завод и немцы 15 октября вышли к реке, наши бойцы как будто озверели. Именно тогда я по-настоящему начал курить...
     В ночь с 16 на 17 октября на правый берег Волги, в район завода «Баррикады», переправился головной полк. Вместе с ним передовой командный пункт дивизии. А в ночь на 18 октября – основные силы дивизии, в том числе наш 650-й стрелковый полк (командир майор Печенюк). Первый батальон, с которым действовала моя батарея, переправлялся на нескольких катерах...
     Наконец, берег. Пришвартовываемся к подобию причала. Бойцы быстро высыпали на дощатое покрытие, устремились к круче. Видно, каждому казалось: чем дальше от берега, тем меньше опасность, а ведь фактически они приближались к врагу...
     ...Укрылись в развалинах. Бомбы падали близко. Парадокс: оставалось искать спасение в сближении с противником, точнее, в непосредственном соприкосновении с ним.
     Пыль и грохот от взрывов, падающих стен, густой дым – все было так, будто наступил конец света. Почему-то подумалось о Помпее...
     Комбат разрывался, подавая команду – выдвинуться вперед, но мы уже видели: немцы, поливая все вокруг свинцом из автоматов, перебирались через развалины, шли во весь рост. Метрах в пятистах от нас стреляли два немецких танка и штурмовые орудия (разобрать в темноте, сколько их, было трудно). Я «подтянул» огонь нашей батареи к атакующей цепи, еще ближе, ближе. «Работала» также наша рота 82-миллиметровых минометов. Перенес огонь на немецкие танки. Впрочем, мина, даже и пудовая, ничего танку не сделает, а вот прямое попадание сверху на трансмиссию – это то, что надо.
     Вражеские цепи приближались. Несли большие потери, но не ложились на землю, шли и шли на нас, хотя батальон вел шквальный огонь. Комбат продолжал «разрываться», подбадривая роты, потом дал команду: «Приготовиться к контратаке! Я с управлением – тоже!»
     ...Мы видели, как отдельные фигурки бойцов впереди действующей роты стали отходить перебежками. Некоторые из них падали и не двигались. Гибли! Внутри все сжималось.
     Комбат, выстрелив вверх из двух ракетниц, крикнул: «В атаку, вперед!» – и связисты на радиостанции продублировали команду. Мы быстро побежали вперед. Почему-то каждый сутулился. Противник открыл огонь по нашей жидкой цепочке из пулеметов и автоматов. Но роты уже поднялись. На правом фланге раздалось: «Ура!». И вот уже по рядам покатилось это короткое, волшебное, вдохновляющее слово... Мы тоже орали «Ура!», подбадривая себя и других. Это длилось недолго, но тогда и миг казался долгим, как вечность. Первым из нас упал начальник штаба батальона, бежавший немного левее меня...
     А мы, до хрипоты крича «Ура!», бежали, бежали, бежали.
     Потом открыли беспорядочный огонь. Через несколько мгновений немцы залегли, не войдя в соприкосновение с нами, и открыли огонь. Мы залегли тоже.
     ...Я понимал, дальше не продвинуться, но чувство удовлетворения все же было: мы остановили врага! Вряд ли от моей стрельбы был результат, когда шли в контратаку, но позже, когда залегли, я снес двух фрицев, это факт. Да, впервые в жизни я убил. Нет, слово «убил» несовместимо с тем, что происходило. На нашу страну напал враг, чтобы уничтожить миллионы соотечественников, остальных - поработить. Значит, если не мы - их, то они - нас. Вот и весь сказ. Убивать фашистов - это долг перед народом и Отечеством.
     Комбат по радио приказал окопаться, постоянно вести прицельный огонь. Командир полка утвердил его решение закрепиться на достигнутом рубеже...
     Я проверил наши возможности огнем. Мины ложились туда, куда положено. Огонь противника то несколько усиливался, то угасал. Мы перебежками и ползком добирались до нашего НП. А вот когда стали подводить итоги, пришла пора печали... Только погибших в батальоне - сорок два человека (запомнил, поскольку дело происходило в 1942 году), среди них четыре офицера. Погибли командир левофланговой роты, начальник штаба батальона и его ординарец - хотел помочь своему командиру, но рядом разорвалась мина, и его раскромсало.
     Раненых было почти в два раза больше, но многие не считали себя таковыми, например командир батальона: касательное осколочное ранение, а он ограничился перевязкой, сделанной ординарцем.
     Филимону посекло всю плащ-накидку, осколком легко ранило в бедро. Он водкой обработал свою рану, мастерски ее забинтовал, в общем, сам привел себя в порядок, сказав, что не хочет отправляться в тыл. Видно, пример комбата повлиял. Но, возможно, и без этого примера он остался бы в строю.
     А ведь бои для нас только начинались - было о чем задуматься. Командир батальона, долго молчавший, вдруг сказал: «Если так будем воевать, нас хватит только на несколько часов... Сейчас в атаки ходить нельзя. Надо зубами держаться за этот рубеж. Зубами! И не рисковать людьми. Зарыться. Поставить противопехотные мины и бить их, бить беспощадно...»
     ...Неожиданно подумал о себе. Как же я остался жив? Нет, страха не чувствовал. Это презренное чувство приходило ко мне не один раз, но это было уже значительно позже, во времена, далекие от Великой Отечественной... Случалось это несколько раз в Заполярье, когда мог бесславно погибнуть, замерзнув в снежных сопках. Или в Сирии, Анголе, Эфиопии, но прежде всего в Афганистане, где находился на острие военных действий. Конечно, могли захватить заложником, взять в плен с последующими тяжелейшими экзекуциями, о которых знаю от других. Да, это страшно! Не раз спрашивал себя: а сам ты готов к мучительной смерти? И знаете, глядя на обезображенные трупы соотечественников в Афгане, не находил ответа...
     Да, все это было, но значительно позже...
     А в Сталинграде об этом не думалось. Не было, впрочем, и бесшабашных действий. От юношеского запала: «Я покажу, как надо воевать!» - осталось рациональное зерно, шелуха улетела; мне стало ясно, что рвение необходимо, но оно должно сочетаться с разумом, беспечности здесь нет места...
     В октябре и до середины ноября немцы фактически каждый день (иногда по нескольку раз) атаковали. Но массированные атаки и с танками закончились навсегда...
     Все 79 дней и ночей, выпавшие на мою долю здесь, в Сталинграде, были, несомненно, тяжелейшим испытанием. Не знаю, что такое ад, но уверен: даже учитывая, что там черти варят всех в котле со смолой, эти бои были тяжелее...
     Всю вторую половину октября - с момента ввода в бой нашей дивизии и до первых дней ноября - мы были в сплошном пекле. Передний край постоянно «дышал»: то противник нас потеснит, то, неся потери убитыми и ранеными, мы отбиваем свои прежние позиции. Но 11 ноября вражеский удар был такой мощи, что левофланговый полк отошел, истекая кровью. Немцы прорвались к Волге...
     Дивизия пыталась ликвидировать прорыв немцев к Волге, но успеха не имела. Да, произошла трагедия. Гитлеровцам удалось сосредоточить на узком участке очень крепкий костяк и буквально продавить им наши войска, захватив небольшой участок берега. Держались они там намертво. А нас севернее по реке отрезали от группы полковника Горохова. Проще говоря, отсекли от главных сил 62-й армии. Мы оказались фактически на острове. Позже дивизию называли островом Людникова - по фамилии командира дивизии...
     Развязка не заставила себя долго ждать: 19 ноября 1942 года в 7.30 небо над Волгой внезапно содрогнулось от мощных залпов нашей артиллерии - начался второй этап Сталинградской битвы...
     ...Надо ли говорить, что все дни, часы и минуты Сталинградской битвы отпечатались и в моей памяти? И через десятилетия ясно помнятся «остров Людникова», 138-я стрелковая дивизия, наш полк, развалины завода «Баррикады»...
     Как-то в двадцатых числах у нас появился командир дивизии, вместе с ним - комполка и еще трое. Он вообще частенько бывал на передовой. Комдив, рассказывая об обстановке, отметил, что противник старается прорвать внешнее кольцо окружения, чтобы соединиться с Паулюсом. Велел смотреть в оба. Комбат заверил «батю»: все будет в порядке. Потом добавил: «Товарищ полковник, зачем вы ходите по переднему краю? Здесь за каждым камнем снайпер. Тем более - в белом полушубке...» Людников улыбнулся: «Полушубок под цвет снега, он даже маскирует...» Затем, глядя на меня, добавил: «Я тебя еще раз поздравляю с назначением на батарею. Если хочешь, можешь написать отцу письмецо, адъютант передаст фельдъегерской связью». Я подрастерялся. Никак не мог понять, почему комдив предложил написать письмо отцу. Очень странно. Почему именно мне предложил? Поблагодарил, сказал, что сделаю это в следующий раз.
     Если бы Людников ничего не говорил, а просто пришел, посидел, помолчал и ушел - это тоже было бы великим делом. Душа солдатская теплеет, чувствуя внимание.
     Мои мысли прервал комбат:
     - Ты что, гусь?
     - В каком смысле?
     Про себя подумал, что он, может, лишь сейчас рассмотрел, что я длинный и худой, особенно шея...
     - Ты сыночек, что ли?
     - Какой сыночек, чей сыночек?
     - Именно тебе комдив предложил написать письмо. Никогда такого не было.
     - Да я сам опешил. Ничего не могу понять...
     - Ладно, подкрути усы кверху! Внимание персональное...
     На этом, казалось, эпизод закончился. Что же касается усов, то они уже пробились, но закручивать было нечего.
     Дня через два комбат, вернувшись от комполка, прищурил и без того хитрые глаза:
     - Ты чего темнишь-то? Ведь сыночек же ты...
     - Какой я сыночек?
     Комбат вытаращил глаза:
     - Пресвятая Богородица, первый раз вижу такого выродка - от своего родного отца отказывается, да еще на фронте. Я знаю все. Отец твой - начальник штаба Сталинградского фронта генерал-лейтенант Варенников Иван Семенович. Мне сейчас комполка сказал... А ты Валентин Иванович Варенников. Что молчишь?
     Я опешил, не мог сообразить, что к чему. О генерале Варенникове слышал впервые. О командарме Чуйкове знал. О командующем фронтом Еременко знал, не говоря уж о Жукове, Василевском...
     Придя в себя, выпалил:
     - Так он хотя Иван, но Семенович, а мой отец Иван Евменович. И он - не военный. Генерал, очевидно, наш однофамилец.
     Теперь уже комбат опешил:
     - Ну и дела! А там (показал пальцем вверх) все думают, что ты сыночек. И удивляются, что в таком пекле, да еще не подаешь отцу никаких сигналов...
     Мы расхохотались.
     В 1985-м я встретился с «батей» Людниковым в Военной академии Генштаба. Он - генерал-полковник, Герой Советского Союза, руководил иностранным факультетом. А я был генерал-майором, слушателем этой академии. Мы смеялись с ним до слез, вспоминая мое «родство» с Иваном Семеновичем Варенниковым.
     Но все это было потом...
     Закончился декабрь. Встретили новый, 1943-й. Выпили по чарке. Постреляли. Немцы о чем-то галдели. Иногда с их стороны слышна была музыка губной гармошки.
     Вскоре пошли толки, что начнутся боевые действия, в том числе и нашей армии, по рассечению окруженной группировки. А в ночь с 5 на 6 января меня ранило - произошло случайно. Вылез я с ординарцем из окопа и направился на КП полка к начальнику артиллерии. Сделал несколько шагов, а потом услышал над головой звук летящих снарядов - значит, все нормально. Я обернулся к солдату, он замешкался, а в это время еще серия снарядов... Сильно стегануло в грудь, упал навзничь, глаза, рот, нос - все забито кирпичной пылью; сильно болит грудь, тошнит, почему-то не могу подняться. Ординарец волоком затянул меня в ход сообщения...
     Через два часа я уже летел на санитарном самолете...