Эта строка стала лозунгом и формулой любого революционного движения и начинания в России. Принадлежит она перу декабриста Александра Ивановича Одоевского, двухсотлетие со дня рождения которого исполняется 8 декабря. Строчка взята из его поэтического ответа Пушкину на знаменитое «Послание в Сибирь». Оптимистичная по настрою, эта строка, однако, не дает ответа на невольно возникающий вопрос: как и чем потом возгоревшееся пламя тушить: в нем ведь можно только гореть, но жить - невозможно. Впрочем, любителей игры с огнем, которые в России не переводятся поныне, меньше всего заботит вопрос о последствиях. Поставив себе целью идею свободы, они, возжигая пламя, либо тут же отбегали от него в сторону, либо первыми гибли в нем. К последним, бесстрашным и прекраснодушным, принадлежал и Александр Одоевский.
     Он не был в числе вождей декабристского движения, но стал, по общему мнению, его поэтической душой в самые тяжелые времена, когда движение было разгромлено, одних удостоив виселицы, других - сибирской каторги. А это немало. Российское революционное движение всегда тяготело к романтике, но никогда стихи не играли столь важной роли в нем, как в декабристские времена. Мысль о том, что поэт в России - больше, чем поэт, пришла как раз оттуда и впервые высказана декабристом М.С. Луниным еще в 1816 году. Недаром же в первой половине XIX века и Грибоедов, и Пушкин, и Денис Давыдов, и Полежаев, и Лермонтов подвергались высочайшему неудовольствию, ссылке или опале именно за стихи. Слово стало поступком, ибо расстояние между ним и действием было кратчайшим. А Одоевский словом владел.
     Времена меняют воззрения, и разные российские поколения по-разному оценивали и оценивают деяния декабристов. Но весьма противоречиво воспринимая их политический опыт, российское общество доныне единодушно в каком-то нежном, возвышенно-уважительном отношении к их человеческим качествам. Даже ярые враги декабристов никогда не отрицали в них бескорыстия и благородства.
     На примере Александра Одоевского это видно особенно.
     В те времена люди созревали рано. К двадцати были чаще всего офицерами, знали европейские языки, философию, литературу и общественные науки. Блестяще и разносторонне образованный князь из древнейшей ветви Рюриковичей, в 1825 году - корнет лейб-гвардии Конного полка, Одоевский был принят в тайное общество Александром Бестужевым. Участвовал в обсуждениях проекта конституции. Был на решающем совещании у Рылеева 13 декабря, когда тень неизбежного поражения уже стояла у заговорщиков за плечами. Но не усомнился, не дрогнул сердцем и одним из первых прибыл утром 14 декабря на Сенатскую площадь, где, вооружившись пистолетом, принял командование над заградительной цепью восставших. Элитный русский аристократ, сын боевого генерала, Александр Одоевский тогда сознательно шел на смерть за обновленное будущее России. «Мы умрем. Ах, как славно мы умрем!» - восклицал он накануне восстания. Царская картечь, ударившая по декабристам, как бы потрясла его сознание. Одоевский попытался бежать из столицы, но, проблуждав сутки по лесным окрестностям Санкт-Петербурга, 16 декабря, голодный и обмороженный, постучался в дом своего родственника Д.С. Ланского. Ланской сказал, что принимает его под свою защиту. Потом предложил поехать в баню, чтобы отойти с мороза. Но привез не в баню, а в канцелярию столичного генерал-губернатора и сдал на руки властям. На другой день Одоевский оказался в Алексеевском равелине Петропавловской крепости.
     Судя по документам следствия, в первые месяцы заключения он растерялся. Однако при всех обещаниях говорить правду, в сущности, ничего не сказал Следственному комитету. Сначала он все отрицал, потом все признавал, потом вновь отрицал и так далее. И Комитет был вынужден занести в протокол: «ни на одно слово Одоевского невозможно положиться».
     В июле 1826 года за участие «в умысле бунта» и личное участие «в мятеже с пистолетом в руках» Одоевский был приговорен к 15-летней каторге. При утверждении приговора царь сократил этот срок на три года. Потом была ссылка: Чита, Петровский Завод, «глубина сибирских руд». В камере, где содержали декабристов, он читает товарищам лекции по российской словесности. И постоянно делится с ними деньгами, которые регулярно присылает отец.
     В 1837 году Николай I разрешил некоторым поселенным в Сибири декабристам, в том числе и Одоевскому, отправиться рядовыми под пули горцев на Кавказ. Одоевский сам попросил об этом в личном письме к Бенкендорфу. Солдатская лямка на Кавказе была тяжела и опасна, но она давала возможность в случае удачи отличиться и выслужиться в офицеры. А это означало возвращение в дворянское сословие.
     В октябре 1837-го вместе с группой других декабристов Одоевский прибывает в Ставрополь. Именно там, видимо, и состоялась его встреча с другим опальным поэтом - Михаилом Юрьевичем Лермонтовым. Одоевского назначают в тот же, что и Лермонтова, Нижегородский драгунский полк, и вместе они отправляются в Тифлис, в штаб Отдельного Кавказского корпуса. «Я знал его: мы странствовали с ним В горах востока, и тоску изгнанья Делили дружно...» - напишет потом Лермонтов в стихотворении, посвященном памяти Одоевского.
     Это действительно была важная для обоих встреча. В неближнем пути на Владикавказ и далее - по ущельям, туманам, ночлегам, через хребет и горы до Тифлиса коротали дорожное время рядом не просто рядовой и офицер одного полка, не только два поэта, но два не вполне уже понимающих друг друга офицерских, дворянских, самостоятельно мыслящих поколения. Невозможно сейчас воссоздать подробности их разговора, но огромное влияние этой встречи на все последующее творчество Лермонтова несомненно.
     А Одоевский окунулся в боевые будни Кавказской войны. Был храбрым, лез на рожон. В одном из донесений, к примеру, сказано, что вдвоем с таким же, как он, разжалованным офицером они бросились в схватку с десятью засевшими за укрытием горцами. И - победили! Проносив за плечами солдатский ранец два с половиной года, Одоевский в августе 1839-го заболел «кавказской лихорадкой» - малярией. Случилось это на жарком черноморском побережье в районе нынешнего Лазаревского. «Весь отряд и даже солдаты приходили справляться о его положении, - вспоминает декабрист Н.И. Лорер. - А когда он скончался, то все штаб- и обер-офицеры отряда пришли в полной форме отдать ему последний долг с почестями, и даже солдаты наделись в мундиры...» Не забудьте, что речь идет о рядовом, носившем на репутации клеймо государственного преступника!
     Но до конца среди волнений
     трудных,
     В толпе людской и средь
     пустынь безлюдных
     В нем тихий пламень чувства
     не угас:
     Он сохранил и блеск лазурных
     глаз,
     И звонкий детский смех, и речь
     живую,
     И веру гордую в людей и жизнь
     иную.
     Это о его кончине - Лермонтов.
     ...А пламя из декабристской искры не раз потом поджигало Россию. И чего больше было в этом: пользы или вреда - пусть каждый решает для себя сам.