В начале 1941 года я командовал 576-м артиллерийским полком 167-й стрелковой дивизии и оканчивал первый курс Военной академии имени Дзержинского. С 5 мая полк находился в лагерях в 25 километрах восточнее Саратова. Это был обжитой военный постой: ослепительно-белые палатки, цветники, красно-желтые линейки. Мы настойчиво занимались боевой подготовкой - учили бойцов стрелять из карабина, пользоваться ручными гранатами, рыть окопы, сооружать убежища, читать карты, ориентироваться ночью, ходить по компасу при заданном азимуте... А еще - ездить верхом на лошади, выполнять обязанности орудийного номера, выдвигать двухтонную гаубицу на позицию, буквально за пять минут готовить ее к бою, добиваясь большой точности и эффективности стрельбы, особенно по бронированным и высокоманевренным целям. Тренировались непрерывно, до полного автоматизма. Занятия проводились круглые сутки...
     День 22 июня запомнился мне на всю жизнь. У нас проходили конно-спортивные соревнования. Скачки на полевом ипподроме были в самом разгаре, как вдруг и зрители, и всадники как по команде бросились к воротам, застыли у репродуктора, прикрепленного к телеграфному столбу. Подойдя, я услышал знакомый голос Молотова... Так в нашу жизнь вошла война.
     23 июня полк, поднятый по тревоге, погрузил в железнодорожные вагоны вооружение, лошадей и амуницию и несколькими эшелонами отправился на запад. Везли нас почти без остановок - сплошная «зеленая улица». А навстречу уже двигались поезда, до отказа набитые беженцами; поражала сутолока на станциях. В небе стали появляться самолеты противника, и я приказал привести счетверенные зенитно-пулеметные установки в готовность номер один, подготовить для стрельбы по снижающимся воздушным целям ручные и станковые пулеметы. Организовали также противопожарную команду, установили сигналы воздушной тревоги...
     Ждать налетчиков пришлось недолго. Утром 27 июня, как раз перед Жлобиным, где нам предстояло выгружаться, в воздухе появилось звено истребителей «Мессершмитт-109». Загремел дробный пулеметный стук. Эхом отозвались оглушительные разрывы бомб, все заволокло густым дымом, запахло гарью. Командиры и красноармейцы бросились к платформам, скатывали с них орудия, снимали имущество, выводили из вагонов лошадей. Появились первые раненые...
     Бойцы открыли по самолетам залповый огонь из карабинов, в дело вступили пулеметные расчеты - стервятники тут же стали набирать высоту, а вскоре вообще скрылись. В батареях потом только об этом и было разговору - мол, не так страшен черт, как его малюют... Однако вечером, когда разгружался последний наш эшелон, «мессеры» появились вновь, обстреляли вагоны. Были ранены три солдата, я получил контузию.
     Я приказал собрать командиров и комиссаров на короткое совещание. Тут же на опушке соснового леса мы подвели итоги марша, обсудили первые потери, а в заключение я сказал:
     - Товарищи, особенно берегите лошадей! Без крепкого коня мы боевую задачу не выполним - объясните это каждому бойцу.
     Шутка ли сказать, в полку у меня было восемьсот лошадей!
     Воздушные налеты продолжались, но вскоре мы перестали их считать.
     Войска нашей 21-й армии, которой командовал генерал-лейтенант Василий Филиппович Герасименко, создавали оборонительную линию по левому берегу Днепра. Развертывание велось в чрезвычайно неблагоприятных условиях. Сроки прибытия эшелонов нарушались из-за перегрузки железных дорог; эшелоны часто направлялись кружным путем, а порой обстановка складывалась так, что выгрузка частей производилась далеко от станции назначения и они следовали на позиции пешим порядком.
     Командир 63-го корпуса комкор Леонид Григорьевич Петровский поставил мне задачу занять огневые позиции северо-западнее деревни Ходасевичи и во взаимодействии с 520-м и 615-м стрелковыми полками не допустить форсирования противником Днепра на участке Зборов - Жлобин.
     Я неплохо знал западный театр военных действий - многолесье, обилие рек, речушек и ручейков с заболоченными берегами, сливавшихся в огромные болота. Все это привязывало войска к дорогам и проселкам... Подготовленных рубежей не было, как не было ни отсечных позиций, ни ходов сообщения. Отсутствовали также минные поля, проволочные заграждения и противотанковые препятствия. В общем, все нужно было делать самим, а времени оставалось в обрез. На левый берег Днепра перешли войска 4-й армии и, пройдя через боевые порядки нашей дивизии, ушли в тыл, оставляя нас лицом к лицу с врагом. При отходе они взорвали Рогачевский мост...
     Первая фронтовая ночь оказалась тревожной. Враг то и дело освещал ракетами голубую хребтину Днепра, пулеметные очереди и разрывы снарядов держали нас в напряжении. К утру 1 июля немцы скопились в двух прибрежных деревнях - Зборово и Озерище, готовясь форсировать реку с ходу.
     Наши разведчики замерли у приборов.
     - Товарищ командир! - не отрываясь от стереотрубы, пробасил лейтенант Прокопенко, начальник разведки полка. - Немцы плывут к нашему берегу!
     Но я уже и сам вижу плывущих на надувных лодках фашистов. Не без волнения уточняю задачи командирам дивизионов... Тут звонит командир дивизии Раковский:
     - Попов, вы все видите?
     - Вижу, товарищ первый!
     - Фашисты совсем близко, не допустите их высадки!
     Тем временем вражеская «флотилия» совсем приблизилась к нашему берегу, и солдаты уже готовились прыгать на твердую почву. Что ж, пора...
     - По врагу - огонь! - кричу я.
     Громовой орудийный залп разорвал утреннюю тишину. Немцы - в замешательстве. Одни лодки поплыли вниз по течению, другие - вверх, а некоторые повернули обратно, превратившись в мишень для наших пулеметчиков. Все же небольшой группе гитлеровцев удалось высадиться, они стали закрепляться на берегу, однако были атакованы и уничтожены нашей пехотой.
     Но другие группы, зацепившиеся за левобережную сушу, протаранили нашу оборону и даже вышли на рубеж наблюдательных пунктов артиллеристов, но дальше продвинуться не смогли. На помощь воинам стрелковых рот подоспели бойцы и командиры нашего артполка, вступили в рукопашную. Помню, что разведчик штабной батареи Плешаков сумел завладеть в бою немецким автоматом и уложил из него трех гитлеровцев...
     На некоторое время установилась тишина. Днепр стала затягивать густая дымка. Под ее прикрытием противник вторично попытался форсировать Днепр, но опять неудачно. Вражеский десант был накрыт несколькими пушечными залпами и целиком пошел на дно... После этого на наши позиции налетела авиация.
     Вечером я распорядился переместить батареи на запасные огневые позиции, оставив на старых натянутые маскировочные сети и пустые снарядные ящики.
     Поутру над рекой висел густой туман, который рассеялся только к девяти часам... Тут же открыла огонь немецкая артиллерия, налетели самолеты, и на оставленные нами позиции посыпались бомбы и снаряды. Под этим прикрытием противник вновь начал переправу, однако на пути десанта встал наш заградительный огонь. Были разбиты паром и три лодки, но им на смену появились новые переправочные средства...
     Особенно тяжело пришлось бойцам участка обороны 520-го полка, где все же высадился десант гитлеровцев. Но пехотинцы, поддерживаемые пушечным огнем, отбивали атаку за атакой.
     Бои шли непрерывно, мы не спали уже несколько суток. Люди почернели, осунулись, но даже раненые не покидали поля боя.
     ...Позднее генерал Л. Рендулич, командир 52-й немецкой пехотной дивизии, так напишет в своей книге «Управление войсками» (ее перевод вышел в Воениздате в 1974 г.) про этот бой: «Не успели мы расположиться в Озерище, как какая-то русская батарея открыла по этому населенному пункту огонь. Один за другим стали загораться деревянные дома, и нам пришлось его оставить». Генерал умолчал о потерях, понесенных его дивизией. А они оказались непустячными: половина живой силы отправилась на дно - кормить днепровских щук...
     Утром 5 июлЯ, после артподготовки и ударов авиации, гитлеровцы опять форсировали Днепр. На этот раз вслед за пехотой по паромной переправе двигались танки. Нашу дивизию, понесшую большие потери в личном составе и боевой технике, атаковали свыше пехотного полка и десяти танков. Сопротивляясь вражескому напору, подразделения 520-го стрелкового полка все же оставили первую траншею. Продвижение противника создавало угрозу обороне всего 63-го корпуса.
     Комдив Раковский решил уничтожить вклинившегося противника сильной контратакой. Он снял с Жлобинского направления 465-й полк, усилил пехоту нашим 576-м артполком и отдельным противотанковым дивизионом. Командовать этой артиллерийской группой поддержки было поручено мне.
     В 12 часов, после короткого артиллерийского удара, наши подразделения перешли в контратаку. Артиллеристы действовали в тесном контакте с пехотой, а когда требовала обстановка, сами брали в руки карабины, отражали атаки врага в одной цепи со стрелками. Приходилось им драться и без пехотного прикрытия.
     Орудийный расчет, которым командовал сержант Виноградов, находясь на открытой позиции у деревни Труски, поддерживал огнем стрелковую роту. Когда пехота, понеся большие потери, отошла, то артиллеристы оказались один на один с наступающими немцами. Подпустив противника как можно ближе, сержант скомандовал:
     - Картечью, четыре снаряда, беглым... Огонь!
     Перед орудием мгновенно образовалась сорокаметровая выжженная полоса. Отважный расчет отразил все атаки гитлеровцев, уничтожив до взвода пехоты и два пулемета.
     Бой продолжался до вечера, и враг был отброшен за Днепр.
     Между тем перед войсками 21-й армии уже была поставлена новая боевая задача: 63-му и
     66-му корпусам нанести сходящиеся удары на Бобруйск, а
     67-му - наступать на север, вдоль правого берега Днепра, с целью ликвидации неприятельской группировки, прорвавшейся в районе Быхова на левый берег. Начало наступления было намечено на 15.00 13-го июля.
     Об этом приказе я узнал ровно за три часа до начала наступления. Было понятно, что эта задача вызывалась общей неблагоприятной оперативной обстановкой, складывающейся на Смоленском направлении. Я понимал, что невозможно за такое короткое время собрать все подразделения в единый кулак и вывести их на главное направление. Полк занимал боевой порядок на широком фронте, большая часть батарей находилась на переднем крае, в противотанковой обороне, откуда вытащить их в дневное время было особенно сложно... Но выбора нет, понимал я, и враг будет еще не раз ставить нам непреодолимые, казалось бы, задачи. Значит, нужно учиться преодолевать себя, действовать «через не могу», передавая свою уверенность подчиненным.
     Прямо с пункта управления я позвонил в свой штаб, сказал, чтобы собрали командиров дивизионов и начальников служб... Вскоре уже батареи по тревоге снимались с позиций и на галопе, где проселками, где по их сторонам, мчались в назначенный район.
     Ровно в 15 часов начальник артиллерии дивизии полковник Иван Денисович Рудзит передал мне по полевому телефону:
     - Зарядить орудия и натянуть шнуры! - затем, сделав паузу. - Залпом! Огонь!
     Разом грянули орудия трех артиллерийских полков 21-й армии. Артподготовка продолжалась двадцать минут, но только лишь она началась, как от левого берега Днепра отчалили лодки, наспех сколоченные плотики со штурмовыми отрядами. Тем временем красноармейцы сооружали штурмовые мостики, паромы, крепили их к сваям разрушенного Рогачевского моста.
     Фашисты, никак не ожидавшие нашего наступления, прятались от жары в домах и хозяйственных постройках, многие из них были без обмундирования. Достигнув правого берега Днепра, роты первого эшелона без потерь захватили плацдарм и стали продвигаться в западном направлении. Тем временем саперы завершили сборку штурмового моста, подтянули его к противоположному берегу. Связисты уже прокладывали через Днепр кабель...
     Вскоре, однако, противник опомнился, и на переправу обрушился шквал артиллерийского и минометного огня, налетели бомбардировщики.
     Вдруг вижу, старший сержант Кудашев командует бойцам:
     - По самолету! Залпом! Цель на одну фигуру вперед! Огня не жалеть!
     Красноармейцы начинают стрелять - и действительно сбивают немецкий самолет! Невозможно передать восторг наших бойцов! О Кудашеве сразу заговорила вся дивизия, люди стали ему подражать, а потому в последующих напряженных боях красноармейцы смогли сбить сосредоточенным огнем винтовок и пулеметов порядка десяти вражеских самолетов.
     К сожалению, многие подвиги 1941 года сейчас оказались забыты...
     Неизвестным осталось имя солдата, который уже на том берегу Днепра, когда наши орудия были установлены на прямую наводку и отражали танки, бросился навстречу бронированной машине врага с бутылкой зажигательной смеси в руках. Шальная пуля попала в этот «снаряд», и боец превратился в пылающий живой факел. Объятый пламенем, советский солдат бросился на гитлеровский танк и сгорел с ним вместе...
     ...Выйдя на заданный рубеж, мы сражались на нем почти до самого конца августа 1941 года...