Можно сказать и по-другому: в разгар самой кровопролитной войны, еще до окончания Сталинградской битвы в нашу армию возвращались погоны. Стоило ли, казалось бы, именно в столь трудное время заниматься деталями военной формы одежды, так ли уж это важно для исхода боев, морального духа войск. Да и легко ли снабдить новыми знаками воинского различия армию, численность которой перевалила за 11 миллионов человек. Хлопоты, затраты сочли оправданными.
     К изготовлению погон, ради их накопления, привлекли даже надомниц. «Для мамы, - делилась недавно на страницах «Красной звезды» воспоминаниями одна из читательниц, - этот неожиданный военный заказ был не просто куском хлеба. Она им очень гордилась и только просила нас, несмышленых, до поры до времени никому не рассказывать о ее занятии». Сведения о том, что красноармейскую форму дополнят, по-своему завершат новые наплечные знаки различия, действительно удалось сохранить в тайне.
     У погон, как известно, давняя родословная. Было время, когда ратники крепили к плечам металлические пластины, чтобы спастись от сабельных ударов. Огнестрельное оружие вытеснило их. В полках регулярной русской армии и лейб-гвардии Петра Великого форму офицеров украшали шнурами из золотого галуна на обшлагах камзола и полях шляпы, бортах и карманах кафтанов. Когда позднее знаки различия перенесли на плечи, название им искать не пришлось: в переводе с польского погон и значит шнур, жгут. Вначале в русской армии, как и в ряде других, погон носили лишь на одном, левом плече. Он имел и прикладное значение - не позволял в походе сползать ремню боеприпасной сумки.
     Самый выдающийся русский полководец Александр Суворов в нашей памяти без погон. А вот образ зрелого Михаила Кутузова, облик Федора Ушакова, Михаила Барклай-де-Толли, Петра Багратиона в памяти уже неотделимы от пышных эполет либо скромных погон. Эти знаки различия стали принадлежностью русской армии в период с 1801 по 1809 год, в очень тревожное и для России, и для всей Европы время.
     После Отечественной войны 1812 года в своих триумфальных заграничных походах, очищая от французов Польшу, овладевая Берлином, победно вступая в Париж, наша армия была уже при погонах. Русские чудо-богатыри впечатляли Европу разнообразием и изяществом своей формы одежды, особенностями ее полковых атрибутов, благородностью облика. Английский генерал Стюарт (впоследствии лорд) так писал о союзной для него армии: «Все, что можно сказать о русских резервах, останется ниже истины. Внешний вид и вооружение их удивительны. Когда подумаешь о претерпенных ими трудах и сообразишь, что некоторые из них прибыли с границ Китая и в короткое время прошли пространство от Москвы до Франции, исполняешься каким-то восхищением к этой исполинской стране и ее людям».
     Пройдут годы и годы, и уже другой британец - Уинстон Черчилль будет пристально, в упор глядеть в глаза советскому солдату, красноармейцу и искать там ответ: устоит ли и в этот раз исполинская страна, спасет ли заодно и Англию, Европу, человечество?
     Но вернемся в притихший Париж начала ХIХ века. Здесь русская армия-победительница, осматриваясь, оценивая себя и других, сочла нужным поменять кое-что и в своем одеянии. Русские интенданты нашли целесообразным заменить гренадерские шапки на более удобные кивера. Как-то один из наших генералов, прогуливаясь вместе с союзниками по Елисейским полям, поинтересовался у часового Лаврентия Тропина:
     - Покойнее ли кивера шапок?
     - Точно так, покойнее, - ответил тот. - Но в гренадерских шапках неприятель нас знал и боялся, а к этой форме еще придется приучать его.
     Из-за этой искренней и смелой тирады Павловскому полку, где служил гренадер, оставили в комплекте одежды и знаменитые, издали бросающиеся в глаза шапки.
     Мы и спустя века другими не стали. Голубые, краповые, черные береты, зеленые фуражки... То, что отражает специфику службы, возвышает и обязывает, кажется особенно дорогим.
     Обновляя, совершенствуя военную форму, подчиняя ее требованиям времени, даже моды, прибавляя ей удобства, практичности, в России старались не терять национального колорита, самобытности, сохранять те традиционные элементы, которые выделяли русского офицера, солдата, матроса среди представителей других армий и флотов. В январе сорок третьего, вводя погоны, за образец тоже взяли то, что уже было, что в русском духе.
     Погоны, разумеется, лишь подчеркивали внешнее достоинство, мужественность облика, обаяние и притягательность всех поколений русских воинов. Порой в художественных фильмах о последней войне наши режиссеры, актеры придают лоск и блеск гитлеровскому генералитету и офицерству. Но кроме формы ведь есть еще и лица...
     Люто ненавидевший Россию и русских Йозеф Геббельс оставил в дневнике такое признание:
     «Генеральный штаб прислал мне книгу с биографиями и фотографиями советских генералов и маршалов. Из этой книги можно вычитать много такого, что мы упустили сделать в прошедшие годы. Маршалы и генералы в среднем чрезвычайно молоды, почти ни одного старше 50 лет. За плечами у них богатая политико-революционная деятельность, все они убежденные коммунисты, весьма энергичные люди, и по лицам их видно, что вырезаны они из хорошего народного древа. В большинстве случаев речь идет о сыновьях рабочих, сапожников, мелких крестьян и т.п. Короче говоря, приходишь к досадному убеждению, что командная верхушка Советского Союза сформирована из класса получше, чем наша собственная... Я рассказал фюреру о просмотренной книге Генерального штаба о советских маршалах и генералах и добавил: «У меня впечатление, что с таким подбором командных кадров мы конкурировать не можем». Фюрер со мной согласился».
     К уничижительному для себя выводу идеолог расового превосходства пришел еще до того, как наши военачальники, наши командиры добыли в боях право носить погоны.
     Мы, конечно, сокрушили бы врага, дошли до Берлина и со своими угольниками и кубарями, шпалами и звездами на петлицах. Но погоны по-своему приближали победу, напоминая о преемственности всех поколений защитников Отечества, традициях русской армии, о воинском долге, чести и достоинстве. Погоны дисциплинировали и сплачивали ратный строй, определяя в нем точное место каждого, обязывая неустанно пополнять знания, обретать опыт, чтобы быть на высоте положения.
     Погоны - всего лишь деталь, частность, но и они показывают, как порой сама жизнь, сам ход событий заставляют идеологию посторониться, меняют устоявшиеся принципы, стереотипы, отвергают предубеждения. Долгие годы в Рабоче-Крестьянской Красной Армии слова «генерал», «офицер» воспринимались как чужеродные. В ней далеко не сразу появились персональные воинские звания - долго были лишь должностные. Оказалось же, что боеспособную армию без некоторых обязательных организационных начал не создать. Еще до войны были реабилитированы слова «маршал», «генерал». С началом Великой Отечественной войны при Оперативном управлении Генштаба была создана особая группа из высокоподготовленных командиров для связи с войсками, представительства в штабах фронтов, армий, корпусов и дивизий, сбора и обобщения боевой информации, контроля. Это ставшее позднее самостоятельным подразделение в Ставке Верховного Главнокомандования назвали Корпусом офицеров Генерального штаба. Таким вот образом в красноармейский обиход вернулось чуть ли не запретное слово «офицер». Чтобы остаться в нем уже навсегда.
     А возрождение гвардии, новые медали на русской пятиугольной колодке, напоминающая о славе предков георгиевская орденская лента, имена великих русских полководцев и флотоводцев на учреждаемых орденах? Многое из перечисленного стало предысторией погон, тоже приобщало к многовековой истории Родины, к славе предшественников, вселяло веру и надежду.
     Напомнить об этом хочется еще и потому, что и в новые времена, не задумываясь о последствиях, мы порой обкрадываем себя, обедняем свой духовный арсенал. На улицах, за праздничными застольями, на торжественных собраниях и научных конференциях мы еще, к счастью, видим тех, кто добывал для нас самую главную победу. Еще можно спросить, что испытывали, о чем думали они, прикрепляя в январе сорок третьего к серой пехотной, а в феврале того же года - к черной флотской шинели погоны. Как ни менялся бы на переломе веков, эпох характер военных угроз, как ни трансформировались бы в новых условиях военная стратегия, оперативное искусство, тактика, опыт самого великого в нашей истории поколения бесценен, его пример бессмертен. Потому что никто на этой земле не испытал, не перенес, не преодолел того, что выпало ему. И не к лицу нам отчуждать себя от красного знамени, красной звезды, под сенью которых поднимались в атаку, шли на смерть деды и отцы. Не будем забывать уроки из того прошлого, когда слово «золотопогонник» было чуть ли не проклятием, приговором. Нет в этом слове, как оказалось, ничего для нас неприемлемого, как нет ничего беспокоящего в цвете знамени, водруженного над поверженным рейхстагом.
     Военную форму любили, почитали в России, Советском Союзе потому, что носят ее люди, выбравшие уделом защиту страны и народа. Погоны на их плечах тяжелы. Они предписывают особую судьбу, ограничения, тяготы и лишения, обязывают первым встречать опасность. Беда зреет там, предостерегал свое и грядущие поколения наш первый историк Николай Карамзин, где награда теряет свою прелесть, наказание - сопряженный с ним стыд, где не вызывают душевного трепета державные символы, где перестают кланяться военным регалиям. Неуютно стране, если лейтенант предпочитает мундиру пиджак, готов даже на офицерский бал отправиться без погон...
     Из истории в настоящее и будущее берут не пепел - огонь. Пусть же отблески великих побед всегда отражаются на наших погонах, зовут на подвиг во славу Отечества.