С интересом прочитал статью ветерана российской разведки А. Соколова «Предательство или... похищение?». Возникло желание поделиться своим мнением, которое излагаю в прилагаемом письме...
     Ваш постоянный читатель электронной версии замечательной газеты «Красная звезда» Карел Кочер.
     Как работавший в Советском отделе оперативного директората ЦРУ в начале 1970-х гг., когда Джеймс Энглтон руководил внешней контрразведкой, я могу только приветствовать анализ, сделанный Александром Соколовым по делу Юрия Носенко. Вывод о том, что он не был перебежчиком, а был похищен ЦРУ, не только подводит четкий знаменатель под несуразными и противоречивыми обстоятельствами дела в целом, но и является результатом классического исследования выдвинутой гипотезы. Важно также, что главный вывод тщательно обоснован знанием оперативной деятельности ЦРУ тех лет.
     После того, как Энглтона вынудили выйти в отставку в конце 1974 г., многое изменилось в оценке его неистовой подозрительности, что «кроты» КГБ проникли в штаб-квартиру ЦРУ. Жестокое обращение с Носенко было приписано обстановке общей паранойи, якобы созданной им в Советском отделе и выходившей за рамки стандартов контрразведывательных задач.
     Но в реалиях тех дней я не видел признаков наличия этой паранойи. Если бы она существовала, то я, как нелегал чехословацкой разведки, вряд ли смог бы успешно добиться своего положения в оперативном отделе ЦРУ. Когда я добывал разведывательную информацию о секретных операциях ЦРУ, мне не встречалась информация о плохом обращении с предателями, которое хотя бы было похоже на то, которое позднее вскрылось по отношению к Носенко. Конечно, имели место жалобы на недоверие и слежку, непонимание и тупость опросов, неадекватные финансовые выплаты и отказ в элементарной помощи - но все это свойственно американскому обществу. Дело же Носенко оказалось беспрецедентным и уникальным. С самого начала было очевидно, что он враждебно настроен к ЦРУ и лоялен к КГБ. Если Носенко - инициативник, то в таком поведении не было смысла. Но зато был весомый смысл, если он стал жертвой похищения.
     Вполне понятно, почему американская разведка и, вероятно, высшие органы власти страны, когда скандал из-за жестокого обращения с Носенко стал выходить за пределы ЦРУ и неизбежно мог явиться предметом расследования конгрессом, выбрали версию признать жестокое несправедливое обращение с перебежчиком, якобы заслуживающим доверия, а не версию похищения работника КГБ с дипломатическим прикрытием. В противном случае было бы разрушено неформальное джентльменское соглашение не проводить подобные операции и мог произойти возврат к крайне неустойчивым и, с оперативной точки зрения, наиболее нежелательным для ЦРУ отношениям с КГБ, характерным для начала
     1950-х гг. Это также могло побудить Носенко как бы согласиться с официальной американской версией происшедших с ним событий спустя много лет.