Об этом сейчас известно очень мало, но во время войны немцы активно забрасывали в блокадный Ленинград свою агентуру. Часть агентов выявляли и задерживали наши сотрудники, некоторые агенты успешно работали и потом уходили к своим хозяевам, а были и такие, которых забрасывали на «глубокое оседание». Очевидно, гитлеровцы рассчитывали, что в конце концов они все же возьмут город и в какой-то определенный момент «свои люди» будут там им очень нужны. Такая агентура ничем себя не проявляла – эти люди просто жили, как все остальные. Хотя, конечно, их положение отличалось от условий существования прочих блокадников: от немцев они получали деньги, дополнительные карточки, потому и могли выжить…
     После войны нашими сотрудниками были взяты в Ленинградской области немецкие агентурные архивы. Впрочем, не только там, но и в других областях, которые были оккупированы. Как видно, гитлеровцы не очень заботились о судьбах своих прислужников…
     Такая небрежность очень помогла органам государственной безопасности, которые вели розыск немецкой агентуры. В каждом районе в райотделе КГБ обязательно был человек, который занимался именно этим вопросом.
     Областные управления обменивались информацией между собой – например, оказывалось, что кто-то из агентов был уроженцем Ленинграда или жителем города. По имевшимся данным составлялся его «портрет» – кто он и что, какие у него были родственники... Иногда знали только, что человек жил, например, на Большом проспекте Петроградской стороны напротив Ленфильма и работал на заводе. И вот начиналось - проверялись все люди, то, пятое, десятое… Вообще розыскная работа - самая неблагодарная, тяжелая и кропотливая. В поисках одного человека порой приходится беседовать, без преувеличения, с тысячью людей.
     Однажды в наше управление попала карточка немецкой, точно не помню, по-моему, «фельдполицай» на заброшенную в Ленинград женщину. Там были все ее установочные данные, вплоть до отпечатка пальца - как полагается… В графе «что сообщила» было написано примерно следующее: «ничего интересного, направлена в Ленинград без задания, на глубокое оседание».
     По времени это происходило после «разоблачения культа личности», когда уже и к военнопленным отношение изменилось. Было объявлено, что они не предатели; и жители некогда оккупированных областей были признаны нормальными советскими людьми... К тому времени, по-моему, уже и бывших старост из тюрем начали выпускать - если на них не было ничего конкретного, если они не участвовали в выдаче партизан…
     Так вот, заинтересовались наши сотрудники этой женщиной. По возрасту ей около сорока, работает в какой-то конторе. Никаких секретов не знает, никакими сведениями не располагает. Незамужняя, живет в коммуналке. Проведена была установка жителей этой квартиры. Все сказали: нормальная соседка, очень тихая, не пьет, мужики к ней не ходят. На кухне себе на примусе что-то в кастрюльке приготовит и уносит в комнату… Всю блокаду здесь прожила, едва выжила. В общем, жизнь не удалась: баб теперь в десять раз больше, чем мужиков, одинокой, видимо, и останется.
     Со всех сторон проверили. Ничего нет!
     Решили вызвать ее в управление. Повесточку прислали. Приходит женщина. «Здравствуйте!» – «Здравствуйте, присаживайтесь! Вы такая-то?» - «Да, такая-то». - «Где служите?»
     А она едва может говорить... Чувствуется, ее всю трясет. Тем не менее рассказывает, старается казаться спокойной…
     «В блокаду чем занимались?» - «Жила здесь, в Ленинграде». - «На оккупированной территории были или нет?» - «Да, в начале войны, почти девчонкой, была на окопах, немцы обошли, окружили, все попали как бы в плен…» - «Ну, что дальше было?»
     Женщина замолчала, опустила голову, потом, не поднимая глаз, заговорила, что, мол, ей просто каким-то чудом удалось вернуться в Ленинград… «А с вами из немцев никто не разговаривал, ничего не требовал?» Ну, тут и началось: «Да, был разговор!» - «Как, что, пожалуйста, подробнее…» - «Я струсила, меня завербовали, спрашивали, что я знаю. А у меня образование среднее, на оборонных заводах не работала, никакими секретами не располагала...» - «Дальше что?» - «Немцы предложили вернуться в Ленинград. Обещали, что когда война закончится, то все будет нормально. Дали пароль. Сказали, что если кто ко мне придет с таким паролем - я должна выполнять все его задания. Может быть, приютить у себя, может, еще что...» - «Что вам еще было сказано?» - «Они мне советовали не устраиваться на оборонное предприятие, чтобы избежать проверки: будут проверять из-за того, что я была на оккупированной территории. В общем, сказали, чтобы ждала - и все!»
     Оперработник внимательно ее выслушал, вздохнул, взял пропуск, написал: «Пришла в 10.00. Убыла в 12.30».
     «Ну все, идите!» - «Куда?!»- «Куда вам нужно - домой, на работу… Сегодня работаете?» - «Нет, у меня отгул, я сказала, что в поликлинику пойду… Что же мне теперь делать?» - «Как что? Живите дальше, как жили». - «Но я же немецкий агент!» - «А что вы сделали для немцев? Ничего! Какой вы тогда агент, если ничего для них не сделали?»
     И тут женщина ударилась в истерику: «Поймите, я потеряла всю жизнь! Я каждую минуту ждала! Сначала, что придут немцы, кто-то из этих шпионов, которым я должна помогать! Потом война кончилась, а я все дрожала, что наши меня схватят! Вон сколько в газетах писали, что выявляют этих немецких пособников… Учиться никуда не пошла, работу не меняла, чтобы вдруг проверять не стали! Замуж не пошла, чтобы мужа и детей, если что, не подвести! Я ведь свою жизнь словно в пустоте прожила!» - «Почему же вы сами к нам не пришли?» - «Как почему? Страшно! Как это я приду? Кому в тюрьму хочется?» - «Но ведь мы вас вызвали – и ничего страшного». - «Я шла и думала, что если меня не расстреляют, то в тюрьму посадят непременно…»
     Женщина на минуту задумалась: «А как мне теперь с соседями себя вести? Что им говорить?» Оперработник невесело усмехнулся: «Никому ничего говорить не нужно… Живите, как жили».
     Разумеется, ей сказали, что если кто-то придет, чтобы нам сразу же сообщила. Хотя было понятно, что уже никто к ней, естественно, не придет… Поэтому мы ее тогда даже на учет не взяли. Какова ее дальнейшая судьба, никто сказать не сможет.