В ожидании приема врача Глеб Осипович сидел в кресле и рассеянно просматривал свежий номер газеты. Ему не хотелось ни о чем всерьез думать. «Отдыхать так отдыхать», - решил он. В санаторий Глеб Осипович приехал накануне поздно вечером. Новые люди, новые впечатления... Мысленно повторяя пройденный в жизни путь, он то задерживался на отдельных лицах и событиях, то проходил мимо, словно не замечая их. А когда вспомнил первый приезд на Кавказ, открылась дверь кабинета врача, не спеша вышла отдыхающая и негромко сказала:
     - Пожалуйста, заходите...
     Гринев поднял голову и, поняв, что это касается его, на ходу свернул газету, бросил ее на стол и толкнул дверь.
     - Разрешите?
     - Да, да... Входите. Садитесь, - сказала врач, не поднимая головы. Она что-то торопливо писала: - Извините... Эта писанина... Просто - ужас!
     - Если уж врачи жалуются, то в это надо верить.
     - Но и не писать нельзя, - как бы в оправдание проговорила она.
     - Наверное, исключить полностью это нельзя, а вот писать меньше можно и нужно, - поддерживая начатый разговор, сказал Глеб Осипович, рассматривая уже немолодую собеседницу. В ней не было ничего особенного, что могло бы надолго запомниться, на лице светились заметная доброта и непосредственность, что, как считал он, должно быть присуще каждому врачу. У глаз паутинками расходились мелкие морщинки, на лоб спадала прядь седых волос, так не соответствующих цвету лица. «Когда же она успела поседеть?» — подумал он.
     - Ну, вот и все. А теперь займемся вами... - она посмотрела на Гринева и улыбнулась. - Это ваша медицинская книжка... «Полковник Гринев Глеб Осипович», - прочитала она и еще раз подняла на него глаза. - Первый раз в нашем санатории?
     - К сожалению, да.
     - Почему «к сожалению»?
     - Военные раны беспокоят давно, а вот времени для лечения все никак выкроить не мог.
     Она внимательно перелистала книжку, подчеркнула некоторые записи, посмотрев на Гринева, проговорила:
     - Да-а... Лечиться вам надо.
     Врач привычным движением взяла его руку и стала считать пульс. Вдруг ее глаза остановились на золотом кольце, которое Глеб Осипович носил на мизинце левой руки. Она перестала считать и в замешательстве посмотрела на Гринева. Он увидел, что она напряженно пытается что-то вспомнить. Губы ее дрогнули, но она ничего не сказала, и только, взяв кольцо, повернула маленьким камушком в свою сторону.
     - Скажите: откуда оно у вас?
     Глеб Осипович в недоумении посмотрел на нее и почувствовал, как у него шевельнулось что-то в груди. «Неужели это она? - промелькнула первая мысль. - Нет, нет! Это невозможно! А потом, та была не такая». Их взгляды встретились, и Гринев, не отводя глаз, проговорил:
     - Это для меня очень дорогая память.
     Она продолжала смотреть на него, а на лице появились растерянность и замешательство.
     - А вы не помните, кто вам его подарил?
     - Ну как не помнить? Это было во время войны... в сорок втором...
     Она широко улыбнулась, в глазах заблестели слезинки.
     - Неужели это вы?..
     Щеки ее загорелись, ресницы дрогнули.
     - Да... Это я. Не узнали?
     - Так ведь столько лет про-шло, - вместо ответа сказал Гринев.
     - А вы тоже изменились... Если бы не кольцо... А потом, я же вас почти не видела, - и она засмеялась. - Знакомство-то какое было...
     Глеб Осипович быстро поднялся, взял ее руки и поцеловал. Она провела рукой по его редким волосам и со вздохом сказала:
     - Да... Сколько лет прошло.

Это случилось в конце сорок второго года. После ранения и двухмесячного лечения в госпитале лейтенант Гринев был списан с истребительной авиации и допущен к полетам только на легкомоторных самолетах. Тяжелым камнем легло на его сердце это заключение врачебной комиссии. Он даже представить себе не мог, как это — летчик-истребитель и вдруг на...
     У-2! На какую-то перкалевую этажерку! На фронте… Да нет! Они шутят. Он в отчаянии отыскал председателя медицинской комиссии.
     - Товарищ полковник, что ж это?..
     - А что?
     - Меня, летчика-истребителя, и... на У-2?
     - А как ваша фамилия?
     - Гринев... Лейтенант Гринев...
     - И что же вы хотите, лейтенант Гринев?
     Глеб в нерешительности проговорил:
     - Изменить заключение... Я себя чувствую очень хорошо...
     Полковник, серьезно взглянув на него, перебил:
     - Это решение комиссии... Так что придется… затем улыбнулся и, смягчив тон, добавил: - С летной работы вас не списали... Пройдет время, здоровье восстановится, и вы сможете вернуться в истребительную авиацию.
     С тяжелым сердцем Гринев ехал к месту назначения. В полк друзьям он ничего писать не стал. Да и что напишешь?.. Слезы горечи и обиды душили его. Были минуты, когда он доходил до отчаяния, но, придя в себя, думал: «Война! На ней не выбирают». С этим настроением Гринев и прибыл в полк легких ночных бомбардировщиков, базировавшийся на одном из полевых аэродромов. Командир полка майор Лавренов встретил его приветливо, расспросил, откуда он и как к ним попал, посмотрел документы и задумчиво произнес:
     - Да-а... Значит, с истребителя? Трудненько будет привыкать... Ну а как сам настроен?
     - Летать, товарищ майор...
     - Это хорошо! Тогда начнем - летчики мне нужны.
     Ввод в строй Гринева продолжался всего три дня. И вот первое боевое задание: вылететь с младшим лейтенантом Кувшиновым, штурманом звена, и нанести удар по населенному пункту, где, по данным разведки, находятся войска противника. Взлетели с наступлением темноты. Опыта в полетах ночью Гринев не имел, а потому полагался на опытного штурмана, ну а с техникой пилотирования «перкалевой этажерки» уж как-нибудь справится. Самолет с трудом набирал высоту. Гриневу даже казалось, что он завис и совершенно не движется. Это его раздражало - хотелось подтолкнуть, добавить обороты мотору...
     Так прошел месяц. Гринев освоился с полетами, но все еще считал их слишком простыми и скучными. Иногда он, возвращаясь с задания, позволял себе вольности: резко снижался, набирал боевым разворотом высоту... Но это все не то... чего ему хотелось и о чем он мечтал. И вот в один из дней, когда командир полка, подведя итоги летной ночи, спросил:
     - Ну как, Гринев, настроение? Привык?
     - Не совсем, - он сделал паузу, намереваясь сказать то, о чем давно собирался.
     - Почему?
     - Товарищ командир, я вас прошу дать мне какое-нибудь другое... серьезное задание.
     - Хм... Значит, ты считаешь, что задачи, которые выполняешь, несерьезные? - строго спросил майор Лавренов, но, увидев смущение Гринева, проговорил: - Хорошо! Я буду иметь в виду…
     Прошло примерно две недели, и когда Гринев решил, что командир уже забыл о его просьбе, его вызвали на командный пункт. «Зачем? Днем - одного?» - думал он. На КП майор Лавренов поднялся ему навстречу и сказал незнакомому подполковнику:
     - Знакомьтесь! Это лейтенант Гринев. Он и полетит.
     Глебу стало ясно: предстоит какое-то важное задание.
     - Садись, Гринев, и доставай карту. Полетишь в тыл противника... А куда - тебе подполковник скажет и с каким задани-ем - тоже... Полетишь ночью. Район незнакомый. Горючего туда хватит, на обратный полет обещают заправить, но канистры в гаргрот поставь… Вместо штурмана возьмешь механика. Он пригодится больше. Ты истребитель. Думаю, с ориентировкой справишься?
     Весь следующий день Гринев готовился к полету: изучал район, проложил маршрут, произвел расчеты, а главное, несколько раз подходил к самолету, спрашивая механика, сержанта Хомякова, и инженера эскадрильи, которому командир приказал лично проверить готовность самолета:
     - Ну как? Долетим?
     - Долетим, товарищ командир! - уверенно отвечал Хомяков. Перед вылетом на командный пункт пришли командир полка, комиссар и начальник штаба.
     - С посадкой там не спеши... Осмотрись... Площадку обозначат… - напутствовал командир и крепко пожал Глебу руку.
     Через несколько минут Гринев взлетел и взял курс на запад. К линии фронта подошли на высоте две тысячи метров. Глеб прибавил обороты мотору, внимательно всматриваясь в покрытые снегом поля и леса. Над линией фронта то и дело вспыхивали ракеты, катались светящиеся «шары» мин, «бисером» рассыпались пулеметные очереди. Видно было, как била артиллерия. Шел бой. «Это хорошо, - подумал Гринев. - Вряд ли противник услышит шум самолета…» Но тут же он услышал голос Хомякова:
     - Товарищ командир, справа стреляют!
     Глеб быстро повернул голову и увидел длинную трассу, которая, как ему показалось, прошла совсем рядом с его самолетом. «Значит, услышали!» - сердито подумал он и громко выругался.
     Над головой редкие облачка. Темное небо было густо усеяно звездами. На западе ни одного огонька - темное, зловеще-загадочное пространство. Война! Ему не хотелось об этом думать, но мысли сами лезли в голову. Да и как иначе, когда он знал, что творится на земле, на его земле. Казалось, враг, притаившись, ждет, когда его дерзкий и беззащитный самолет приблизится к рубежу огня. Время тянулось неимоверно медленно. Земные ориентиры словно застыли, и только когда он, взглянув на карту, вновь переносил взгляд на землю, замечал, что они уже остались позади. С каждой минутой самолет все дальше и дальше уходил на запад. Они пересекли черную нить железной дороги, виднелся разъезд с чуть заметным освещением. Ударила зенитка. Трасса снарядов пролетела спереди и сбоку. Гринев отвернул в сторону и подумал: «Да, на этом самолете надо не меньше, а может, и больше мужества и выдержки, чем на истребителе».
     Прошло еще время, и вот район, занятый партизанами. Внизу чернел сплошной лес - ни одного сколько-нибудь заметного ориентира. Посадочная площадка, как было сказано, должна быть обозначена кострами. Расчетное время истекло. Глеб посмотрел вокруг - сплошная темень. Он сделал круг, затем второй… «Неужели неточно вышел?» - с тревогой подумал он. Вот снежная поляна, на которую по расчету он должен сесть. Гринев стал терять высоту, всматриваясь в нее. И вдруг - костер! Один, второй, третий... Высота - двести метров, и он увидел в свете костров людей, размахивавших руками.
     - Ну что? Будем садиться? - спросил он Хомякова. - На всякий случай приготовь автомат...
     Гринев зашел на посадку и, убрав обороты мотора, почувствовал, как самолет лыжами коснулся снега. Развернувшись, он подрулил к кострам, которые тут же погасли. К самолету бежали и, обступив его, весело заговорили, протягивая к Гриневу и Хомякову руки.
     - С прилетом, товарищи! Поздравляем вас на партизанской земле!
     Гринева провели в землянку к командиру отряда. Через открывшуюся дверь дохнуло теплом. Навстречу поднялся мужчина лет сорока с заросшим лицом и гладко причесанными волосами. Увидев Гринева, он улыбнулся и широко расставил руки.
     - Таким гостям мы всегда рады! - он обнял Глеба и крепко прижал к себе. - Как долетели?
     - Нормально... Только далековато... - ответил Гринев.
     - Да, неблизко... Но думаю, это расстояние должно скоро сократиться... Как там, на Большой земле? Собираются наступать?
     Гринев многого не знал, но то, что сообщил присутствующим, было интересно. Посыпались вопросы, и это могло еще долго продолжаться, если бы командир отряда не сказал:
     - Все ясно! Давайте, что там у нас есть? Гостей положено угостить!
     И только тут Гринев вспомнил о цели своего прилета. Он быстро достал пакет и, вручив его командиру, который, вскрыв его, сел поближе к светильникам, сделанным из гильз артиллерийских снарядов.
     - А вы раздевайтесь и за стол...
     Пришел и Хомяков. И пока они ужинали, командир отряда читал присланные документы и о чем-то тихо переговаривался с мужчиной его лет. Брови его то сходились, то раздвигались, и на лице появлялась заметная тревога. Все присутствующие, поглядывая на командира, молчали. Наконец он поднял голову и, посмотрев на Гринева, произнес:
     - Да-а... Не совсем приятную вы нам новость привезли... Противник готовит карательную операцию. Приказано сменить место дислокации... Ну, ничего! Не впервой... А вы как: отдохнете или сразу обратно?
     - Нет, нет! Сейчас заправим самолет и взлетаем... До рассвета надо пройти линию фронта, - сказал Гринев, поднимаясь из-за стола.
     - Ну смотрите... А то у нас место есть...
     - Спасибо! Приказано не задерживаться...
     Хомяков ушел к самолету, сказав, что через полчаса можно вылетать. Гринев не спеша стал собираться.
     - Будете что передавать? - спросил он командира отряда.
     - Обязательно... Платоныч, как там у нас - все готово?
     Из-за брезентовой перегородки вышел тот мужчина, с которым он советовался, и подал командиру исписанный лист и пустой конверт.
     - Извинитесь за нас - печатать не на чем... Написали, как могли, - он подписал бумагу, вложил в конверт, подал Платонычу и повернул лицо к Гриневу: - На словах скажите: будем делать все, как приказано.
     Глеб уже готов был покинуть землянку, как командир остановил вопросом:
     - Скажите, лейтенант, не могли бы вы увезти с собой одного человека? Я знаю, что этот самолет не рассчитан на такое количество пассажиров... Но, может быть, как-нибудь можно?..
     Для Гринева такой вопрос был полной неожиданностью. Он как-то никогда об этом не думал. Конечно, если считать, что бензин, который находился в канистрах в гаргроте, сейчас залит в бак самолета, то еще один человек не будет для него перегрузкой, но куда посадить? Глеб чуть задумался и вместо ответа спросил:
     - А кого вы хотите отправить?
     - Девушку. Она ранена. Наш врач, что мог, сделал... Нужна операция. Я просил прислать санитарный самолет, и мне обещали, но... что-то нет. Дальше тянуть никак нельзя. К тому же завтра мы отсюда уйдем... Такую дорогу она не вынесет, - командир, не сводя глаз с Гринева, замолчал.
     Глеб, еще не зная, как это сделать, решительно сказал:
     - Готовьте! Заберем...
     Он быстро вышел и, подойдя к Хомякову, произнес:
     - Просят увезти больную. Что будем делать? Тот удивленно посмотрел на командира.
     - Ну, что ж, если просят...
     - А как?
     - Мне на руки... Я опущу пониже сиденье... - и он стал готовиться, а Гринев вышел на площадку и стал прикидывать: хватит ли ее для взлета с таким грузом. К нему подошел командир отряда.
     - Ну, как? Взлетите? Снег плотный...
     - Надо взлететь... Я вырулю к самой опушке... Два товарища пусть подержат самолет, пока я не выведу мотор на полные обороты. Я им дам сигнал, когда отпускать.
     Когда они возвратились к самолету, где уже толпились партизаны, на носилках лежала закутанная девушка. Гринев нагнулся к ней.
     - Как вы себя чувствуете?
     - Ничего, - ответила она слабым голосом.
     - Лететь почти два часа... Сможете выдержать?
     - Смогу.
     - Только бы не замерзла, - сказал Гринев, обращаясь к командиру
     - Нет, она одета тепло.
     - Она у нас закаленная, - смеясь, произнесли несколько голосов, а потом, у вас вон какой помощник... Согреет.
     Партизаны подняли девушку и стали усаживать Хомякову на колени. Больная чуть застонала. Хомяков поправил ее ноги и наклонил голову к своему плечу.
     - А как же вы? Может, не надо? - тихо проговорила она.
     - Ну, что, инженер, вытерпишь? - спросил Гринев, когда погрузка была закончена.
     - Все нормально...
     Гринев запустил мотор и вырулил вплотную к опушке леса. Два парня повисли на рулях высоты. Глеб вывел мотор на полные обороты и подал рукой сигнал: отпустить! «Ну, родимый, не подведи!» - прошептал Гринев, следя за приближающейся стеной черного леса. Оставалась сотня метров, когда он взял ручку на себя. На лбу выступил холодный пот. Самолет, казалось, завис и вот-вот свалится на крыло. Глеб услышал, как верхушки деревьев чиркнули по фюзеляжу. Но еще секунды - и они стали удаляться... «Фу! Кажется, пронесло…» - подумал он и почувствовал, как к спине прилипла рубашка. Сделав круг над площадкой, Гринев взял курс на восток.
     - Ну, как там у вас дела? - спросил он Хомякова, когда они, набрав высоту, встали на маршрут.
     - Нормально, - продолжая прижимать к себе девушку, ответил тот. Половину маршрута они прошли спокойно, без болтанки и без обстрелов. Мотор работал устойчиво. Над головой чернел купол неба. На востоке чуть заметно загоралась заря. Справа видно было огромное зарево пожара. Над ним висели факелы светящихся бомб. Видно, работала бомбардировочная авиация.
     - Скажите, а «ямы» будут? - впервые заговорила больная.
     - Нет. Мы их обходим, - пошутил Хомяков и про себя улыбнулся. Ее лицо было рядом с его, и он слышал ее теплое дыхание. Он пытался в него заглянуть, но этого не давала встречная струя холодного воздуха. И тогда он стал рисовать ее в своем воображении красивой шатенкой с карими глазами и, конечно же, с чуть курносым носиком.
     За несколько километров до линии фронта появились облака. С каждым километром они становились гуще, плотнее. Гринев уменьшил высоту полета, рассчитывая пройти под ними. Навстречу понеслась «рвань». Видимость ухудшалась. Теперь он шел в нескольких метрах над лесом. Самолет начало болтать. Они выскочили к какой-то деревне; пронесся сноп трассирующих пуль. Глеб до предела увеличил обороты мотора и чуть отжал ручку, чтобы быстрее уйти от обстрела. Пошел снег. И тут он услышал голос Хомякова:
     - Товарищ командир, девушке плохо...
     - Скажи, пусть немного потерпит.
     Усилившийся ветер бросал самолет из стороны в сторону. Гринев с трудом удерживал управление. Казалось, еще один такой бросок, и они повиснут на деревьях. Он со всех сил держал самолет, чтобы не сбиться с курса. Впереди показалась светлая длинная полоса линии фронта. Глеб облегченно вздохнул. «Только бы до нее, а там уж как-нибудь…»
     - Товарищ командир, девушке совсем плохо... Просит сесть, - услышал он взволнованный голос Хомякова.
     Гринев ничего не ответил. А что он мог сказать, да и чем помочь? Во рту все пересохло. Из-под шлема по лицу катился пот. Он впервые ощутил страх не за свою жизнь и Хомякова - они выполняли боевое задание, - а за ту, что обещал доставить... Она ему доверилась. «А что если…» - подумал он и, как только пересекли линию фронта, стал отыскивать площадку.
     - Тезка, ну как там? Жива?
     - Думаю, да... Дышит. Но чувствую, что ей очень плохо.
     - Будем садиться, - Гринев сделал круг над большой снежной поляной, рядом с селом, и зашел на посадку. Перед приземлением он выстрелил из ракетницы, и лыжи коснулись снежной поверхности, но, наскочив на сугроб, самолет подпрыгнул, качнулся и плюхнулся в глубокий снег. Глеб быстро вылез из кабины и поднял голову девушки.
     - Как вы себя чувствуете? Что с вами?
     - Мне очень плохо, - чуть слышно проговорила она.
     Он вытащил ее из кабины и осторожно положил на плоскость; развязал шапку и стал растирать щеки.
     - Где болит? - спросил Гринев, словно от того, что она скажет, ей будет легче или он сумеет помочь.
     Хомяков продолжал сидеть. Ноги его так отекли, что он их почти не чувствовал. Усилиями рук он пытался выбраться из кабины, но вновь опустился. Снег продолжал идти. Ветер то усиливался, то затихал. И вдруг Глеб услышал:
     - Руки вверх!
     Он вздрогнул от неожиданности, но через минуту его сердце радостно забилось: «Свои!» Гринев поднял руки и, повернувшись, сказал:
     - Мы - свои! Летим от партизан. У нас раненая девушка. Ей очень плохо. Нет ли здесь госпиталя или санчасти?
     - Свиридов, быстро в санбат! - скомандовал тот, что стоял спереди с автоматом. - Врача и носилки!
     А когда солдат убежал, он подошел к Гриневу и удивленно проговорил:
     - Ну и «кукурузник»... Сколько же человек на нем могут лететь?
     - Если надо, то и больше, - не
     без гордости ответил Гринев. Не прошло и тридцати минут, и из темноты вынырнули четыре человека. Один из них тащил сани-носилки. Врач, как понял Глеб, не стал расспрашивать о раненой, а скомандовал:
     - На носилки! Да осторожней…
     Девушку положили, прикрыли одеялом, и все пустились к деревне.
     - Товарищи, а где я вас могу найти? - спросил Глеб.
     - На опушке вот этого леса, рядом с деревней, - ответил старший.
     - А какая это деревня?
     Тот назвал и тут же добавил:
     - Я вам советую улететь. Линия фронта - рядом... Если немцы засекут, вам несдобровать,
     - А не могли бы ваши солдаты мне немного помочь? Видите: одна лыжа зарылась в снег... Без помощи мне не взлететь.
     Тот свистнул и дал троим солдатам команду помочь. Поднялся и Хомяков. Прошло несколько минут, и самолет стоял в направлении взлета. Гринев быстро вылез из кабины и попросил солдат провести его в санбат.
     - Можно, - ответил один из них, - но без лыж вы не дойдете. Вот становитесь на мои, - и он быстро снял с валенок ремни.
     - А вы как же?
     - Ничего. Я дойду.
     Гринев подошел к большой палатке, забросанной ветками. Ему навстречу вышла медицинская сестра.
     - Сейчас сюда привезли девушку, - начал говорить он.
     - Да, ее начали готовить к операции.
     - Я бы хотел к ней на одну минуту...
     - Нет, нет! Что вы...
     - Всего только на минуту... Видите: я - летчик... Это я ее привез.
     - И даже на секунду!
     - А доктор здесь?
     - Здесь, но он очень занят...
     - Я сейчас улетаю... Мне надо ей очень важное сказать...
     Медсестра ушла за перегородку, и через пару секунд вышел доктор, средних лет мужчина в белом халате и таком же колпаке на голове. Выслушав Гринева, сказал:
     - Хорошо. Только на минуту... У нее дело серьезное, нужна срочная операция.
     Медсестра накинула на плечи Гринева белый халат, и он вошел в ярко освещенную операционную. Девушка лежала на столе под простыней и шерстяным одеялом. Он подошел к ней. Она открыла глаза. Гринев спросил:
     - Как вы себя чувствуете?
     - Это вы меня привезли?
     - Да.
     - Спасибо... - она попыталась улыбнуться.
     - Мне разрешили к вам на одну минуту... Я даже не знаю вашего имени, а мне надо доложить, где вы... Как я скажу...
     - Наташа...
     - А я Глеб... Гринев, - он взял ее руку, поцеловал и положил под простыню и уже готов был уйти, но Наташа остановила и, высвободив из-под покрывала руку, сняла кольцо и протянула Гриневу.
     - Возьмите...
     - Что вы? Зачем?
     - Я вас очень прошу... Может, когда-нибудь встретимся…
     - Обязательно встретимся, - он взглянул на ее бледное лицо, карие глаза и на губы, в уголках которых светилась чуть заметная улыбка. Он приветливо кивнул ей головой и вышел. Затем вытащил из планшета лист бумаги, написал свой адрес и отдал медсестре, попросив его отдать Наташе, как только она начнет поправляться.
     Никаких известий Гринев от Наташи не получил и не знал, осталась ли она жива или нет. А со временем и стал забывать. Вот разве что иногда как о случае, происшедшем на фронте.

     Прошло много лет. И вот теперь они сидели друг против друга, всматриваясь и вспоминая то далекое время.
     - Ну и где вы сейчас? - спросила Наталья Петровна в замешательстве.
     - В Саратове. Летать закончил, но работаю... - он сделал продолжительную паузу и добавил: - А вот личная жизнь не сложилась...
     Она взяла лежавшую на столе его руку, посмотрела в его глаза и тихо произнесла:
     - Спасибо вам!