- Николай Кузьмич, как так получилось, что из Советской Армии вы вновь вернулись в свои родные внутренние войска?
     - 14 мая 1992 года в Ташкент прилетел президент Ельцин - для переговоров с руководством Узбекистана. В составе делегации прибыл министр безопасности Виктор Павлович Баранников. Обстановка была очень сложная: большой округ, созданный из ТуркВО и САВО, - пять республик! – огромное количество личного состава… Среди офицеров назревало недовольство из-за того, что командование не заботится о том, куда их девать - многие не хотели оставаться в Средней Азии. Кстати, многие сотрудники военной контрразведки тоже хотели бы уехать в Россию, на Украину, в Белоруссию… Обо всем этом я доложил Баранникову, а он – Ельцину. Вопрос действительно был решен. Кстати, мне самому предлагали остаться там работать, тем более я был депутат Верховного Совета Узбекистана, говорили, что я могу даже стать председателем тамошнего КГБ. Но я не согласился, и 9 июня 1992 года убыл в Москву…
     - Уже на конкретную должность?
     - Нет, но буквально через 10 дней меня принял министр… В это время как раз решался вопрос о том, что делать с управлением военной контрразведки внутренних войск: сократить или вообще ликвидировать. Руководству МВД ненужен был «чужой глаз». Так что, назначая меня начальником управления, министр сказал: «Вот тебе три месяца сроку, разберись - нужное управление, ненужное, какие ты видишь перспективы этого вопроса». Пожал руку – и я сразу поехал в управление.
     - Разбираться долго пришлось?
     - Да нет. Когда я пообщался с людьми, почитал документ, направленный в Центр, то сразу же понял: с написанным согласиться нельзя. Мне пришлось доказывать, что управление ни в коем случае нельзя ликвидировать. Это был 1992 год, и хотя многие «горячие» события были еще впереди, перед ВВ стояли сложнейшие задачи по охране и атомного комплекса, и колоний, и общественного порядка в Москве. В их состав уже входили дивизии оперативного назначения, которые решали боевые задачи в различных точках, где возникали конфликты. Естественно, к Главному управлению ВВ были интересы спецслужб. В течение 3 – 4 месяцев я занимался реорганизацией этого управления…
     - В чем это выражалось?
     - После того как удалось сформировать мнение в центральном аппарате о необходимости существования этого управления, нужно было поднять его структурную организацию на современный уровень. Фактически – по образцу главного управления. В его состав были введены подразделение, которое занималось вопросами экономической безопасности, следственное подразделение, подразделение собственной безопасности и еще ряд других... Управление теперь могло решать гораздо более серьезные и масштабные задачи.
     - Объясните, пожалуйста, для чего вам было нужно это самостоятельное следственное подразделение?
     - Мне посчастливилось неоднократно слушать выступления Юрия Владимировича Андропова. Так вот, он говорил, что следственное управление – это зеркало КГБ. Как они сработают, проведут дело – так будут считаться с Комитетом. Я хотел создать такое следственное подразделение, которое могло бы давать юридическую, правовую оценку всем материалам и к тому же содействовало бы повышению уровня юридических знаний оперативного и руководящего состава.
     - А как отнеслись ваши сотрудники к созданию подразделения собственной безопасности?
     - Действительно, поначалу это вызвало определенное недоумение: как это, чекисты, и в своих рядах занимаются вопросами безопасности. Но жизнь потом доказала… Люди работают на грани фола, и, естественно, к ним постоянно ищут подходы и подступы. Впрочем, сейчас в различных ведомствах появились не только подразделения, но даже целые управления…
     - В то время определенный кадровый голод начали испытывать, пожалуй, все силовые структуры… Каким образом вам удалось укомплектовать штат своего управления?
     - Да, тем более что люди упали духом – знали, что управление расформировывается, перспектив никаких. Тогда многие ушли, причем далеко не худшие… Приняв управление, я вскоре поехал по периферии, пришлось вместе с кадрами, с моими заместителями, подыскивать ребят. Удалось взять многих сотрудников, служивших со мной в Средней Азии - некоторые люди вернулись даже из республик СНГ… В общем, пришлось немало потрудиться, но удалось собрать хороший, надежный коллектив. В то время создавались округа внутренних войск, и мы создали особые отделы по округам – от Москвы до Дальнего Востока. А вскоре началась Чечня...
     - Конечно, ваши сотрудники были там с самых первых дней?
     - Уже 13 декабря 1994 года мы были в Моздоке - пришлось создавать там очень мощную оперативную группу, подбирать туда людей, потому что в боевых условиях практически оперативные работники вместе с войсками и наступали, и отступали, и в блиндажах сидели. Пришлось, конечно, очень активно заниматься вопросами оперативной деятельности – выявлять боевиков, подбирать соответствующих помощников, чтобы знать о планах боевиков… Операция начиналась очень тяжело, начали поступать потери. В 1995 году погиб у меня первый работник. Начались ранения, контузии… И все же войска там действовали вместе с контрразведкой, поступали десятки тысяч сообщений оперативной информации, которая помогла спасти много жизней и солдат, и офицеров.
     - Можете ли вы рассказать о каких-либо оперативных мероприятиях…
     - Оперативники, которые обслуживали один из военных госпиталей внутренних войск, получили информацию о том, что начальник одного из отделений незаконно ведет переговоры с заграничной фирмой под предлогом получения техники для лечения личного состава... На этом деле он зарабатывал крупные деньги. Почему этим занялись мы? Были подозрения, что фирмы, с которыми он работал, действовали в контакте со спецслужбами... Между тем в этом госпитале лечились люди из Кремлевского полка, спецчастей, из атомных и других подразделений. Так что все это нас очень насторожило…
     В конечном итоге дело развернулось очень широко, мы подключили к этим вопросам Главное управление контрразведки ФСБ, потому что возникли подозрения, что через этого человека путем заключения различных договоров планировался выход на высокопоставленных лиц главкомата. Подключали даже заграничные резидентуры СВР, потому что надо было узнать о связях западных спецслужб и фирм. У нас также появились данные, что некоторые из тогдашних руководителей тыла получили «премии» – до сотни тысяч долларов. Дело закрутилось… Проводились все мероприятия, которые были в арсенале контрразведки: наружное наблюдение, перлюстрация корреспонденции, телефоны прослушивались… Все это, конечно, делалось с санкции суда. Без суда не решался ни один вопрос.
     Эти материалы я доложил главному военному прокурору. Кстати, в деле проходил и один из сотрудников прокуратуры Московского гарнизона, который оказывал некоторые юридические услуги… Прокурор сказал, что этот сотрудник будет уволен. так и было сделано...
     Но, к сожалению, уголовное дело не возбудили, потому как главный фигурант, который в присутствии следователей рассказал, кому какие деньги он давал, погиб в автомобильной катастрофе…
     - А его не убрали?
     - Нет, это была случайность. Он ехал в отпуск в подпитии и при обгоне попал в аварию. А следствие велось в абсолютной тайне, и нам было выгодно ее сохранить - дело было уж очень громкое.
     - Чем же все это закончилось?
     - Свидетель был один, и он погиб. Учитывая, что там были замешаны очень высокие люди, главный военный прокурор предложил проинформировать об этом руководство ФСБ и министра – и на этом дело завершить. Но потом один из его фигурантов все-таки погорел - при обыске у него в сейфе нашли большую сумму долларов. Но его только сняли с должности и отправили на пенсию. Хотя этого маловато – по его деяниям.
     Кстати, один из представителей той фирмы, с которой работал медик, приезжал и выступал перед офицерами... Даже в гости их к себе в страну приглашал. Пришлось сообщить главкому, что этот иностранец закончил школу разведки... Соответственно доступ к нам был сразу ему закрыт.