Рядовой Николай Силкин принимал и сдавал под охрану этот пост в Чечне уже много раз. Выполняя обязанности часового, замечаний не имел. И вдруг у парня «поехала крыша». Угрожая оружием, он сначала заставил своего напарника покинуть пост. А потом открыл стрельбу длинными очередями. Хорошо хоть в небо палил, а не в склады с артимуществом...
     Именно эта мысль пульсировала у начальника отдела службы войск и безопасности военной службы Объединенной группировки войск на Северном Кавказе подполковника Георгия Серопяна, когда без бронежилета и каски тот подходил к границе «взбунтовавшегося» поста. Офицер шел к солдату один. Без оружия. Молча. Он словно не слышал истошного вопля часового: «Кто приблизится – убью!» Серопян подошел к Силкину вплотную и протянул руку за автоматом. И получил еще дымящийся жаром пороховых газов «калаш».
     – Это просто была дуэль, – позже прокомментировал офицер свои действия. – Психологическая.
     А после состоялся «разбор полетов». Оказалось, товарищи заметили вдруг возросшую агрессивность Николая. Но к поведению солдата отнеслись «с пониманием»: в одном из писем из дома Силкину сообщили, что его невеста... уже вышла замуж. Но однополчане решили: дело житейское.
     А тут еще командир роты за провинность наказал Силкина. И солдата «переклинило»...
     По словам специалистов центра психологической помощи и реабилитации Северо-Кавказского военного округа, то ЧП в чеченском карауле во многом было предопределено психологическим сдвигом, вызванным у рядового Силкина войной. Частные же обстоятельства только ускорили процесс закономерных событий. Дело в том, что в боевой обстановке люди привыкают разрешать конфликты... силой оружия. Цена человеческой жизни на войне катастрофически падает. Юноша вдруг узнает, что за убийство себе подобного (пусть и врага) его ждет не кара, а поощрение. Увы, не каждый может самостоятельно «переварить» такое состояние.
     – Через нас, – рассказывает начальник центра подполковник Сергей Шаповаленко, – за два с половиной года прошли тысячи военнослужащих, принимавших участие в боевых действиях. У них особые психологические проблемы и личностные реакции на военную травму. Большинство нуждается в корректировке поведения. Некоторых без адаптации нельзя пускать в бой, некоторых – в мирную жизнь...
     Надо сказать, что с травматическими неврозами у воинов, побывавших в боевой обстановке, сталкивались и продолжают сталкиваться многие страны мира. В США, например, опубликована следующая статистика: число самоубийств «вьетнамцев» в три раза превысило число погибших на самой войне. Треть всех заключенных в американских тюрьмах – ветераны Вьетнама. Уровень разводов среди них составляет 90 процентов. У тех, кто прошел ад войны, наблюдаются все формы дезадаптации – алкоголизм, наркомания, профессиональные и социальные конфликты... По данным американской психологической ассоциации, у каждого пятого из воевавших во Вьетнаме отмечаются симптомы посттравматического стрессового расстройства.
     Увы, такой статистики, например, по отношению даже к российским «афганцам», нет. Потому что у нас в стране она просто не велась. Ведь до недавнего времени «военный синдром» в России вообще всерьез не воспринимался. Как следствие, не было и системы психологической помощи участникам войн и локальных конфликтов. Сегодня предупредить посттравматическое стрессовое расстройство участников боевых действий стараются еще в армии. Так, в каждом полку в Чечне созданы укомплектованные специалистами пункты психологической помощи и реабилитации. Новое учреждение, о каких ранее и не слыхивали – Центр психологической помощи и реабилитации – создано в СКВО.
     По мнению специалистов центра, «чеченский вариант» посложнее тех же афганского и вьетнамского. Ведь в ходе контртеррористической операции российским солдатам зачастую противостоят люди, десятилетиями проживавшие с нами в одной стране, говорящие по-русски, окончившие советские школы и военные училища. То есть ситуация в Чечне ближе к условиям гражданской войны. Поэтому весьма вероятно, считают психологи, что воздействие чеченских кампаний на психику их участников окажется еще глубже и разрушительнее.
     Как утверждают специалисты, наши эмоции – лишь следствие биохимических процессов. Интерес, например, дает эндорфин (типа морфия). Не случайно от военнослужащих нередко доводится слышать такие высказывания: «Война затягивает»... «Война, как наркотик»... И не от того ли, что «втянулись», сегодня в Чечне служит немало контрактников из числа солдат-срочников еще первой чеченской кампании? Увы, по словам психологов, на «гражданке» такие люди могут представлять опасность для окружающих. Ведь поколение, остывающее после «горячих точек», испытывает не только депрессию и апатию, но в то же время и агрессивность.
     – Это и есть симптомы посттравматического стрессового расстройства, – говорит Сергей Шаповаленко. – Формируется оно так: сначала – легкая эйфория («я – герой»). Потом приходит разочарование, наблюдается перенапряжение механизмов нервной эмоциональной регуляции, в этот период военнослужащие особо нуждаются в психологической помощи...
     Психологи заметили, что у военнослужащих, имеющих многократный опыт командировок в «горячие точки», трансформируются ценностные ориентации. Заметно снижается, например, приоритет таких ценностей, как «развитие», «образованность». Человек с трудом планирует свое будущее. После неоднократных «командировок на войну» более вероятными становятся несчастные случаи. В семьях участников боевых действий возрастает конфликтность. Статистика свидетельствует об увеличении числа разводов, нарушении супружеских и детско-родительских отношений.
     Посттравматический стресс, утверждают специалисты, как правило, не проявляется, пока солдаты и офицеры остаются в экстремальных условиях. Он дает о себе знать не раньше, чем через полгода или год после вывода из района боевых действий. Еще одна его особенность – неожиданное проявление по истечении многих лет. Причем со временем синдром может не затухать, а наоборот – усиливаться. И если у истоков болезни сразу не распознать травматического расстройства, оно будет блокировать весь процесс лечения. Но больше всего специалистов окружного психологического центра волнует вот что.
     – В результате анонимных опросов мы выяснили, – утверждает подполковник Шаповаленко, – что участники боевых действий не намерены самостоятельно обращаться к нам за помощью. Военнослужащие, наоборот, стремятся избежать разговоров, воспоминаний, связанных с военными действиями. Остается надеяться, что личный опыт психологов центра, которым также неоднократно доводилось бывать в боевой обстановке, сможет стать базой для доверия и взаимопонимания между специалистом и его пациентом.
     Конечно, хорошо, что многие молодые люди с исковерканными душами в армии не остаются без внимания специалистов. Но, увы. Для того, чтобы минимизировать последствия «чеченского синдрома» для общества, одной армейской структуры оказания психологической помощи участникам боевых действий недостаточно. Нужна более объемная и надежная система тонких психологических «фильтров», которая позволила бы отсеять из «нервного нутра» участников боевых действий агрессивность, пренебрежение к человеческой жизни и т.д. А для ее создания, считают в Центре психологической помощи и реабилитации СКВО, необходима единая государственная комплексная реабилитационная программа для всех военнослужащих, проходивших службу в «горячих точках».