Одна из горячих тем последних дней, привлекшая внимание отечественных и зарубежных средств массовой информации, – военная доктрина России. Озвученные в выступлениях Президента РФ и министра обороны на недавнем совещании в Министерстве обороны РФ новые подходы к военному строительству обнародованы в брошюре под названием «Актуальные задачи развития Вооруженных Сил Российской федерации».
     Источаемые этим документом волевые интонации отразили новое качество российской военной политики – возросшую уверенность в том, что, как выразился недавно Владимир Путин, окрепшие руки России «становится все труднее выкручивать». Есть основания полагать, что внятно расставленные акценты если и не разрушили, то изрядно поколебали досужие представления о том, что Россия якобы уже не та. Что с ней и ее гражданами можно не церемониться. И что даже ее лидера позволительно отчитывать за «имперские амбиции». Думается, состоялся весьма своевременный урок для тех, у кого то и дело возникают иллюзии насчет безнадежной российской перспективы в части защиты национальных интересов страны и прав отдельных групп населения вне ее пределов.
     Внесенная ясность относительно военных возможностей России важна прежде всего для нашего общественного самосознания. Уж слишком далеко мы заплывали в самобичующих порывах. Не утихавший в течение полутора десятков лет буран саморазоблачений исказил реальный образ Российской армии. Произросло целое поколение молодых людей, пораженное синдромом российской ущербности в военном строительстве. Благодаря новым учебникам и «усовершенствованным» методикам обучения в головах подростков – будущих защитников Отечества – образовались пустоты или карикатурные представления о пройденном славном пути наших Вооруженных Сил. В общественной атмосфере буквально витала потребность в честной и смелой констатации факта: страну есть чем защищать, военная реформа идет, лучшие традиции в армии живы. И эта констатация состоялась.
     То есть имел место нормальный, нужный обществу ход военно-политического руководства, а никакое не «бряцание саблями». Загляните к любым нашим соседям, и вы увидите, что пропаганда положительного образа страны и ее армии поставлена на самую большую высоту. Повсеместно первейшее внимание уделяется истории. И совершенно справедливо, поскольку в первую очередь в хрестоматиях, на мраморных плитах и обелисках вырисовывается национальная идея. Повсюду воздается дань уважения человеку в погонах, находящемуся под высоким напряжением ратного труда. И это разумная, проверенная вековым опытом общественная позиция, основанная на понимании того, что недопустимо подрывать и расшатывать опоры собственного дома.
     Так что в этом плане можно с удовлетворением отметить, что Россия переходит на выверенные стандарты цивилизованного мира: она открыто говорит о характере угроз и способах их нейтрализации. Хотя именно это кому-то и не нравится. Возмущениями разразились некоторые иностранные СМИ. Будто обрадовались еще одному поводу покритиковать Москву отдельные политики. К примеру, Эдуард Шеварднадзе, додумавшийся провести аналогию между нынешними действиями российского руководства и «предупредительными» вторжениями Гитлера. Как, мол, все это соотносится с тут же объявленной Путиным «последовательной борьбой России за укрепление международного права»? Да нормально соотносится, нет тут противоречия. Противоречие в другом. Оно – в процессе «трансформации миропорядка, появлении новых угроз», отмечает президент. Оно – в «сложной и динамичной геополитической обстановке», обусловливающей «высокую востребованность военной силы как инструмента внешней политики», подчеркивает министр обороны. Оно в том, что, с одной стороны, есть всеобщее стремление к более справедливым международным отношениям, а с другой – расширение практики применения военной силы без мандата ООН.
     Наконец, противоречие в том, что при отсутствии сегодня прямых военных угроз в адрес России, при наличии внешне благопристойного, дружелюбного фона взаимоотношений усилился фактор неопределенности в приграничных странах, способный оборачиваться для России ущемлением ее интересов. Имеют даже место попытки вмешательства во внутренние дела со стороны некоторых иностранных государств. Время от времени мы наблюдаем, как из-за форменных пустяков вдруг вырастают дилеммы, подымается кромешная пыль, начинают грозить международными санкциями, обращениями в ООН, в НАТО. Эпизод с восстановлением дамбы в Азовском море в этом плане – нагляднейший пример.
     А попрание прав русскоязычного населения в сопредельных странах – что это, как не признак свертывания демократических преобразований? И Россия реагирует на это вполне адекватно, обещая при усугублении положения внести коррективы в военное планирование.
     Подчеркнем: коррективы в планировании. Никто не ведет речь о введении упреждающих атак в норму поведения России на международной арене. О чем говорит министр? О том, что «мы не можем абсолютно исключить превентивного применения силы», что мы «допускаем такую возможность». Президент спустя несколько дней после совещания в Минобороны в ходе российско-германских консультаций повторяет этот тезис, доводя его до абсолютной ясности: «Если в мире де-факто будет расширяться и укрепляться практика превентивных ударов, то Россия оставляет за собой право на подобные действия… Мы против этого, но мы оставляем за собой право наносить превентивные удары».
     Короче говоря, смысл заявленных намерений – политический на 99 процентов. Возможность превентивного удара, как и обладание ядерным оружием, есть фактор сдерживания. Он рассчитан прежде всего на повышение ответственности правительственных кругов тех стран, в которых существует опасность разрастания ячеек политического экстремизма. Политическая элита и общественность в таких странах должны отдавать себе отчет в том, что агрессивные планы будут пресечены до начала их реализации. Отказаться от столь прямой постановки вопроса в эпоху расцвета терроризма – значит, проявлять безответственность по отношению к гражданам собственного государства. У России в этом плане богатый исторический опыт.
     «Готовность адекватно отвечать на возникающие угрозы» – вот задача армии в современных условиях, поставленная Верховным Главнокомандующим. Адекватность же предполагает самый широкий перечень способов. И соль в том, чтобы об этих способах знали соседи. Особенно те, которые почему-то освоили манеру небрежного общения с великой державой. Потребность в прозрачной политике безопасности диктуется создавшимися условиями. Президент и отвечает на сию потребность, называя вещи своими именами, предельно понятно излагая суть российской стратегии: ничьи внешнеполитические интересы не обслуживать, отстаивать исключительно собственные.
     При этом он подчеркивает, что равноправное партнерство с ведущими мировыми державами как раз и позволяет оптимальным образом отстаивать национальные интересы России. Партнерские отношения – рациональная, рентабельная политика, позволяющая избегать разорительных расходов. Тем более когда речь идет о коллективных ответах на глобальные угрозы. И тут, кстати, нагляден и поучителен пример «дешевого» решения проблемы военной безопасности на афганском направлении, где военную силу поставили США, а Россия ограничила свое участие информационной поддержкой.
     Сотрудничество с Западом по военной линии Кремль ставит на уровень приоритетной задачи. Говоря о постановке на боевое дежурство новейших стратегических ракет, глава государства тут же увязывает это с коллективными усилиями ведущих держав на ниве общей безопасности: «Это перспектива десятков лет, до середины ХХI века. В это время мы будем работать над совершенствованием оборонительных систем, в том числе совместно и с США, и такие переговоры мы уже ведем».
     Очевидно, что и по другим направлениям модернизации армии Россия будет стремиться действовать не вопреки интересам коллективной безопасности. В частности, в процессе укрепления ВВС, в котором приоритет отныне отдан ударной авиации стратегического назначения. Наши эксперты в этой части считают, что модернизация воздушных кораблей дальней стратегической авиации позволит России контролировать ситуацию в любых точках мира. То есть речь опять идет о сдерживающем факторе, о противовесах, которые, как известно, «работают» на общее благо.
     Здесь, однако, необходимо обратить внимание на один весьма важный момент. Партнерство не является синонимом покладистости и нескончаемой готовности делать односторонние шаги навстречу. За последние годы Москва сделала столько уступок Западу, что там, судя по всему, вошло в некую привычку делать в отношении ее разные пакости, припудриваемые демагогией в их «безвредности».
     Приближение к российским границам военной инфраструктуры НАТО не противоречит международному праву, каждое государство вправе самостоятельно решать такие вопросы. Но в таком случае и Россия вправе действовать так, как считает полезным для ее международного положения. Нет сомнений, что в подобных обстоятельствах любая другая страна «вспомнила» бы об имеющихся в ее арсеналах самых эффективных средствах сдерживания. И это нормальный, цивилизованный ответ на натовские передислокации, в итоге которых боевые истребители будут способны в считанные минуты долетать, к примеру, до Санкт-Петербурга.
     Предпосылкой к изменению Россией ядерной стратегии, кроме того, является понижение ядерного порога, которое происходит по мере появления ядерных средств «сверхмалой мощности». Кавычки вполне уместны, ибо речь идет о боеприпасах, сопоставимых с десятитонными бомбами (и более того). То же касается повсеместных разработок ОМП, которые стимулируются такими событиями, как военное вторжение в Ирак – ведь никто не хочет оказаться на его месте.
     Таким образом, современная военная доктрина России базируется на двух взаимно дополняющих принципах. С одной стороны, она предполагает предельно возможную ясность намерений, диктуемых внешними обстоятельствами и национальными интересами. С другой – рассчитана на широкое использование выгод межгосударственного сотрудничества, что обеспечивает достижение целей безопасного существования при меньших затратах.
     Политический аспект, как это видно, выражен со всей определенностью. Хотя, конечно, военная доктрина – материя менее подвижная, нежели политика вообще. Зависимая от внутренних возможностей и внешних обстоятельств, военная доктрина тем не менее не может позволить себе балансировать под напором текущих событий. Если же такое случается, государство терпит трудно восполнимые издержки.
     С Россией это случилось, она еще продолжает терпеть издержки легкомысленного отношения общества к военной безопасности. Но вот, кажется, внимание к этой теме становится систематически обостренным. И модернизация армии определена в качестве общенациональной задачи.