Хотя полтора века назад ничто еще беды не предвещало, о ее приближении никто и не догадывался – за исключением разве что того самого Левши, что механическую блоху подковал. Побывав в Англии, он, как известно, вернулся оттуда с единой заботой: мол, «скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят». Не сказали… «А доведи они Левшины слова в свое время до государя, в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был», - констатировал Николай Семенович Лесков.
     Впрочем, при чем здесь придуманный им тульский мастер Левша? Мы ведь ведем серьезный разговор о глобальных политических событиях, о судьбах Отечества… Да в том-то и дело, что на закате царствования императора Николая Павловича вся Россия разительным образом напоминала именно такое ружье – надраенное снаружи, но совершенно раздолбанное, фактически приведенное в негодность изнутри, к тому же еще с нарочито ослабленными гайками. Такое ружье, что нравилось начальству, приятным образом брякало при выполнении строевых приемов, однако воевать с ним было невозможно.
     Каждый из русских царей был свято уверен, что именно в его царствие народу империи живется самым лучшим образом – или по крайней мере он этого «лучшего образа» вскорости достигнет. Причем сам государь действительно трудился для этой цели не покладая рук – известно ведь, что среди русских царей бездельников не было. Пушкинские слова «на троне первый был работник» применимы не к одному лишь Петру Великому. Однако у каждого царя была своя точка зрения на пути достижения народного благосостояния.
     Например, Николай Павлович, взошедший на престол под гром пушек на Сенатской площади, четко усвоил, что все беды России, равно как и Европы, идут от вольномыслия. К сожалению, его, третьего сына императора Павла Петровича, к трону не готовили, а потому многих элементарных вопросов народного бытия и государственного управления недавний командир гвардейской дивизии просто не понимал… Не понимал он, например, того, что вольномыслие для русского человека – потребность первостепенная, любимое времяпрепровождение. Дай русскому человеку возможность просто вольным образом порассуждать о власть предержащих и мировой политике – и тогда его хоть хлебом не корми, а он все равно своей участью доволен будет. Если же еще государь, как это делал покойный Александр Павлович, сам либеральные речи поведет, то и вообще ему никакого труда управлять не составит.
     Но, повторим, Николай I этого не понимал, считая принцип «держать и не пущать» основой государственного управления. Любые ростки свободной мысли при нем вырывались самым тщательным образом. Вот только, образно говоря, в результате такой «прополки» вся клумба, на которой появлялся «сорняк», напрочь вытаптывалась жандармскими сапогами… Ведь и петрашевцев тогдашние спецслужбы фактически создали своим неуемным рвением, и Герцена буквально превратили в революционера, заставили эмигрировать. Это уже потом советская историография редактировала их биографии, чтобы вопросов у школьников не возникло.
     Все это были исключительно внутренние русские проблемы, которые Европу никоим образом не волновали. Известно ведь, что чем дела в России шли хуже, тем Европе было спокойнее… Зато усиление России неизбежно вызывало на Западе чувство тревоги и неуверенности.
     Вспомним, что, когда в 1812 году Наполеон отправился сокрушать Российскую империю, его в поход снаряжали буквально все европейские монархи. Потом по мере падения французского могущества союзники Наполеона постепенно переходили под русские знамена, и в итоге к стенам Парижа Александр I привел буквально весь тот европейский сброд, что ходил с Бонапартом на Москву… Затем на последующем Венском конгрессе недавние наши союзники озаботились тем, чтобы как можно больше урвать себе от победы русского оружия и соответственно как можно меньше оставить России. Мол, «мавр сделал свое дело, мавр может уходить» - до тех пор, конечно, пока вновь не позовут на выручку… А звать могли только в самых критических ситуациях, потому как нас все всегда боялись.
     Однако не подготовленный к престолу Николай I и этого не понимал. Как и некоторые последующие советские правители, он считал, что «в европах» нас искренне любят, а потому только и ждут нашей помощи, поддержки и участия. По сей причине лишь только где-нибудь на континенте загорался революционный огонек, «Николай Палкин», как уважительно окрестили его подданные, стремился направить туда свои войска. А европейцы-то от бескорыстной царской помощи отказывались – исключение составляет лишь австрийский император Франц-Иосиф, который в 1849 году обратился к Николаю с мольбой о спасении своего престола, на что Палыч даже гвардию двинул… В общем, стараниями царя Россия играла двусмысленную роль европейского жандарма – примерно так же, как сейчас наши заокеанские друзья, слабо знакомые с уроками истории, пытаются, в иных условиях, разумеется, играть роль жандарма мирового.
     В середине XIX столетия Россия имела очень немалые вооруженные силы. В 1852 году, перед войной, пехота составляла 904 тысячи человек; кавалерия – 113 тысяч; артиллерия – 105; инженерные войска – 20 тысяч; около 80 тысяч числились в иррегулярных казачьих и «инородческих» полках. К этому следует добавить еще порядка 100 тысяч флотских чинов. Между тем население России составляло 42 миллиона человек.
     Но что в действительности представляла собой та армия, на которую государь возлагал немалые свои надежды?
     Пехота, основной род войск, состояла из 110 полков – 10 гвардейских, 12 гренадерских, 42 пехотных, 4 карабинерных и 42 егерских и плюс к тому - 9 стрелковых и 84 линейных батальонов. Каждый батальон состоял примерно из тысячи человек, в большинстве полков было по четыре батальона…
     На вооружении в пехоте состояло безнадежно устаревшее гладкоствольное семилинейное кремневое ружье образца 1828 года (были варианты 1826 и 1839 гг., но все это было практически одно и то же), заряжаемое с дула. Это ружье лишь немного отличалось от ружья образца 1808 года, стрелявшего примерно на 200 шагов... В 1845 году на вооружение приняли ударное капсюльное ружье, также гладкоствольное и заряжаемое с дула, которым успели вооружить только Гвардейский и 2-й армейский корпуса. Из такого ружья можно было прицельно стрелять уже на 350 шагов. Нарезной штуцер, пуля из которого летела аж на 600 шагов, имели лишь 24 человека в каждом пехотном и егерском батальоне. И это все – в середине XIX столетия…
     В общем, как тут не вспомнить суворовское: «пуля – дура, штык - молодец»! Вот только теперь эта фраза звучала не гордо, а горько, потому как противник имел уже совершенно иное оружие.
     Свидетельство тому можно найти в мемуарах офицера – участника грядущего пока еще сражения на реке Альме 8 сентября 1854 года: «Грозная атака наших батальонов, эта стальная движущаяся масса храбрецов, через несколько шагов воображавшая исполнить свое назначение – всадить штык по самое дуло ружья, каждый раз была неожиданно встречаема убийственным батальным огнем… Схватиться с неприятелем нашим солдатам не удавалось».
     Кавалерия к началу Крымской войны состояла из 59 гвардейских и армейских полков: 12 кирасирских, 11 драгунских, 20 уланских и 16 гусарских. Огнестрельное вооружение конницы было сродни пехотному – гладкоствольные ружья и штуцера, притом также разных систем и модификаций.
     Хотя Россия казалась страной богатой, но средств на содержание тяжелой конницы - кирасир и драгун, действовавших на поле боя крупными массами и решавших стратегические задачи, явно не хватало. Поэтому основной упор делался на легкую кавалерию и иррегулярные казачьи войска.
     На вооружении в полевой артиллерии в мирное время состояло 1.140 орудий, а в военное их число должно было увеличиться до 1.446. В основном были системы 1838 года, то есть пятнадцатилетней давности. Еще было 286 осадных орудий… Уточним для справки, что в 1812 году русская полевая артиллерия, выведенная стараниями графа А.А. Аракчеева на первое место в Европе, состояла из 1.620 орудий.
     Явно не соответствовал духу технического прогресса и военно-морской флот. Только в 1851 году пароходный комитет разработал программу строительства 14 винтовых кораблей: девяти - для Балтийского и пяти - для Черноморского флота, но к началу войны был готов лишь один винтовой фрегат. Правда, на Черном море было уже семь маломощных семипушечных пароходо-фрегатов, но все же основу флота составляли романтические парусники: 16 линейных кораблей, 8 фрегатов и корветов, 25 бригов и шхун… Для наглядности уточним, что если на всех пароходо-фрегатах суммарно было 49 пушек, то на вышеназванных парусных кораблях – 2.012.
     Зато потомкам на зависть Россия в то время имела настоящую профессиональную армию. Солдат для нее набирали путем рекрутского набора, впереди у них было 20 лет службы, если, разумеется, эта служба была «беспорочной», иначе срок могли и продлить, и возможность отличиться в боях, чтобы получить Георгиевский крест, дававший определенные льготы, выйти в унтер-офицеры, а то и заслужить офицерский чин и прилагающееся к нему дворянское звание. Так что наши предки служили не за деньги, а за совесть и перспективы...
     Вот только, к сожалению, система боевой подготовки этой армии не соответствовала ни «человеческому материалу», ни самому духу времени. Обратившись к «Истории Русской армии» А.А. Керсновского, можно узнать, что «на стрельбу отпускалось всего 6 патронов в год на человека. В иных полках не расстреливали и этих злополучных шести патронов из похвальной экономии пороха. Смысл армии видели не в войне, а в парадах и на ружье смотрели не как на орудие стрельбы и укола, а прежде всего как на инструмент для охватывания приемов… Основой обучения войск являлось так называемое «линейное учение», принесшее Русской армии неисчислимый вред. Целью этого учения было приучить войска к стройному движению в массе… Боевая подготовка войск на маневрах сводилась к картинному наступлению длинными развернутыми линиями из нескольких батальонов, шедших в ногу, причем все заботы командиров… сводились к одному, самому главному: соблюдению равнения».
     Подобная система пышным цветом расцвела при военном министре - генерале от кавалерии светлейшем князе Александре Ивановиче Чернышеве, личном друге государя. Успешный военный разведчик, работавший перед войной 1812 года во Франции, где он блистал в салонах и будуарах парижских красавиц, а также пользовался доверием самого Наполеона, лихой 27-летний генерал Отечественной войны, он четверть века - с 1828 по август 1852 года - управлял Военным министерством, в 1848 году принял должность председателя Государственного совета, а затем еще и председателя Комитета министров… За это время молодой реформатор постепенно превратился в 67-летнего старца, неизбежно отстающего от требований времени, становившихся все более динамичными… А вместе с министром отставала и армия.
     Однако император, также, разумеется, стареющий, был, как мы уже говорили, уверен, что держава процветает под его твердой рукой. Поэтому, когда незадолго до начала кампании кто-то сказал ему о трудностях грядущей борьбы с прекрасно оснащенными, хорошо вооруженными и обученными европейскими армиями, Николай Павлович преспокойно отвечал, что «численность [русского] войска будет такая, что оно всегда будет сильнее врагов». (Про завет великого Суворова «воюй не числом, а умением» Николай I мог и не знать). В своем заблуждении государь был искренен: после возвращения нашей армии из Парижа ей приходилось воевать только лишь где-то на окраинах империи или на чужой территории, а потому казалось, что глобальные опасности больше России не угрожают…
     Между тем Европа глядела на Россию весьма неодобрительно, а на Востоке стремительно сгущались тучи.
     О причинах и предпосылках Крымской войны написано много, а газетный материал не вместит в свои рамки подробный обзор политических событий. Ограничусь лапидарным определением из Военного энциклопедического словаря: «Усиление экспансии Великобритании и Франции с целью завоевания новых рынков и колоний наталкивалось на сопротивление России, стремившейся отстоять свои экономические и политические интересы на Черном море и укрепить влияние на Балканах. Турция вынашивала планы при помощи союзников отторгнуть от России Крым и Кавказ. В мае 1853 г. она разрешила вход в пролив Дарданеллы англо-французской эскадры. В ответ на это Россия разорвала дипломатические отношения с Турцией и 21 июня (3 июля) ввела войска в Молдавию и Валахию. 4 (16 октября) Турция объявила войну России, 20 октября (1 ноября) аналогичным заявлением ответила Россия».
     Люблю издания, в которых мы всегда правы! В известной «Истории XIX века» французские профессора Лависс и Рамбо, разумеется, трактуют события несколько по-иному. Они, в частности, рассказывают, что в январе 1853 года Николай I пригласил английского посланника, «и повел речь о турецком вопросе. Турция, по его словам, впала «в состояние такой дряхлости», что этот «больной человек» может внезапно умереть и «остаться на руках» у держав. Царь полагал, что было бы неблагоразумно «довести дело до такого сюрприза», не выработав заранее «какой-нибудь системы» и не установив «предварительного соглашения». «…Если мне удастся столковаться с Англией по этому вопросу, - прибавил царь, - остальное мне неважно: я решительно не интересуюсь мнением и действиями других».
     В общем, Николай Павлович претендовал на наследство «больного человека», тем самым продолжая политику своей бабушки – Екатерины II, мечтавшей об освобождении Константинополя от магометан и превращении Черного моря во внутренний российский водоем. А эта политика, некогда усердно и рьяно проводившаяся блистательным Потемкиным, «в европах» очень даже не нравилась…
     Союз с Россией Великобритании в данный момент был не нужен, потому как практического интереса для нее не представлял. То ли дело было в 1801 году, когда Бонни, как именовали англичане Бонапарта, готовил вторжение не только на Британские острова, взятые им в кольцо континентальной блокады, но и в Индию – тогда во имя союза с Россией британцы даже оплатили свержение и убийство государя Павла Петровича.
     Посему, понимая, что «больного человека» вряд ли реанимируешь, а усилению России помогать не след – Великобритания и Франция, а потом и Сардинское королевство, решили поддержать ту самую Турцию, которую никто в Европе никогда особенно не жаловал. В «Очерках истории Англии», изданных еще в 1959 году, по этому поводу сказано: «Английское правительство было главным организатором коалиции против России. Пальмерстон [министр иностранных дел], предвкушая победу над Россией и стремясь расширить коалицию против нее, составил даже план расчленения России и передачи ряда ее территорий Турции (Крым, Кавказ), Пруссии (Прибалтику), Австрии (Молдавию) и некоторым другим государствам».
     Ознакомившись с этим планом, можно подумать, что англичане в данном случае выступали в качестве бескорыстного спонсора. Но нет, они просто не обозначили свои интересы, гораздо более серьезные, чем у других, зато бросили в качестве «кости» собственным друзьям-союзникам нищую Бессарабию, разбойничий Кавказ, Крым, который расцветет только в ХХ столетии, и Остзейские провинции, всегда являвшиеся чьими-нибудь нахлебниками… Мудрым бриттам нужны были совсем не эти земли, а богатейшие Закавказье и Средняя Азия.
     Похоже, для англичан «больным человеком», который готовится «внезапно умереть» и оставить громадное наследство, была не Турция, а Россия Николая I…
     О том, насколько оправдались эти надежды и как развивались дальнейшие события, мы будем постепенно рассказывать в материалах, посвященных 150-летию Крымской войны. Несмотря на прошедшие полтора столетия, события эти совсем не так далеки от нас, как может показаться с первого взгляда.