Перспективы такого развития событий в Причерноморском регионе вполне возможны, если принять во внимание исторические корни турецкого государства. Базовым импульсом турецкой геополитики мне видятся древнейшие пласты тюркского этногенеза, которые и лежат в основе исторического возвышения турок, создавших гигантскую мировую империю. Ее сердцевинным фрагментом остается современная Турция.
     Степные кочевники, древние тюрки, были, как известно, носителями ярко выраженного континентального, сухопутного начала. Они сложились в этнос в просторах Евразии и там же впитали энергию экспансии, воли и власти. Как и другие евразийские кочевники - монголы, скифы, гунны, авары, готы, аланы и т.д., тюрки несли в своей культуре принцип кочевой империи, объединяющей под своим контролем и пустынные пастбища, и районы, заселенные оседлыми - более миролюбивыми - народами.
     Кочевые империи являются постоянным интегрирующим элементом всей евразийской истории. По выражению Хэлфорда Макиндера, основателя геополитики, эти империи - яркое выражение импульса «разбойников суши». Собственно, этот интегрирующий имперский импульс, идущий из глубин континента, максимально далеких от береговых линий или граничащих с холодными несудоходными океаническими пространствами, и называется в геополитике евразийством.
     В этом смысле предыстория современной Турции и даже предыстория Османской империи уходят корнями в чистую стихию евразийства. Глубинное архаическое евразийское начало следует считать потенциальной закваской турецкой геополитики.
     Второй уровень – это собственно османская геополитика. Здесь происходит существенное изменение изначального тюркского импульса: вступают в действие исламский фактор и этнически и культурно сложная структура завоеванных турками территорий. Здесь мы имеем геополитический симбиоз между исторической геополитикой ислама и сложнейшей многовековой геополитической системой Средиземноморья и Ближнего Востока.
     Арабские завоевания, положившие начало исламской ойкумене, в своем истоке являются, безусловно, сухопутными и континентальными. Само же Средиземноморье было клубком противоположных геополитических тенденций, где сухопутный принцип вечно сражался с морским. Причем, помимо прямого противостояния сухопутного Рима морскому Карфагену, эти же начала более завуалированно и тонко сходились и в каждой отдельно взятой цивилизации этого ареала - в Египте, Сирии, Месопотамии, Греции, Антиохии, Персии и т.д.
     Оттоманская империя собрала весь этот сложный геополитический конгломерат под евразийским контролем жестких степняков. Именно они за счет своей имперостроительной энергетики и простой, но жестокой воинской этики смогли сплавить эту разнородную массу в единую геополитическую систему. Но, установив свой контроль над огромными пространствами от Магриба до Балкан и Кавказа, турки сами постепенно впитывали геополитические тенденции, свойственные покоренным цивилизациям.
     Третий фундаментальный этап геополитической истории Турции можно назвать современным, национальным или постимперским. После чрезвычайного растяжения по бескрайним пространствам Средиземноморья геополитический импульс управленческого ядра империи сжался до размеров компактного национального государства. Это сразу же породило множество новых проблем: когда турки были этническим ядром имперской администрации, национальное начало совпадало с геополитической, социальной и религиозной миссией. Но при переходе к кемалистской модели государства-нации с преобладанием одного титульного этноса вопрос о национальных меньшинствах – в частности, греках, болгарах, армянах и курдах - встал в новом свете.
     Мы знаем, что современная Турция была скреплена железной волей младотурков и основана на преобладании жесткого военного начала, сопряженного с принципами светскости и национализма. Но данное национально-государственное единство, скрепленное военно-политической структурой, диктовало уже совершенно новую геополитическую линию: отныне Турция не могла претендовать на лидерство в исламском мире, так как большинство других исламских стран возникло в результате антитурецкой национальной политики (поддерживаемой и даже активно провоцируемой Великобританией).
     Имперские функции турок также были утрачены. Вокруг государства располагались старые и новые враги – арабские страны, Россия, Греция, Болгария, Югославия, Иран. В такой ситуации требовалась внешняя опора. В качестве такого геополитического союзника в первой половине ХХ века Анкара обращалась к Германии, но после Второй мировой войны этим «внешним легким» стали США.
     С геополитической точки зрения это означает, что Турция перешла от большой геополитики (континентальной и имперской) к малой геополитике (ситуативной и прагматичной). Но следует учитывать и то, что вхождение в НАТО как в атлантический по форме и содержанию блок и концептуально, и исторически, и цивилизационно не могло не сталкиваться с проявлением глубинных геополитических факторов, которые, собственно, и составили историю турок. А эти факторы были безусловно преимущественно сухопутными и евразийскими.
     Альянс с НАТО решает тактические задачи, но не может быть основой масштабной геополитической перспективы. Иными словами, для того чтобы Турция вновь стала весомым игроком в большой (а не в малой) геополитике, она должна всерьез переосмыслить свою историю, наметить новые перспективы, найти надежных и верных партнеров, с чьими масштабными геополитическими проектами Анкара могла бы быть солидарна.
     * * *
     Почему в Турции наибольший интерес представляют именно потенциальные евразийские тенденции? На этой базе для России возможно достичь не просто сиюминутной общности интересов, но и положить конец многовековому русско-турецкому соперничеству в Причерноморье и на Кавказе, предложить для всего континента новый многополярный проект стратегической переконфигурации.
     Конечно, как государство-нация и член НАТО Турция представляет собой довольно антагонистическое для евразийского проекта образование: с такой Турцией у России гораздо больше геополитических противоречий, нежели общих задач. Надо быть реалистами и трезво оценивать ситуацию – отношение к чеченскому сепаратизму, давние турецко-армянские трения, позиция относительно строительства нефтепровода Баку - Джейхан и т.п. явно вписываются в параметры атлантистской и антиевразийской стратегии.
     В такой ситуации Россия автоматически подталкивается к системе традиционных ответных ходов. Но все это тактический уровень. Неоевразийский же проект предполагает нечто совершенно другое. Неоевразийство предлагает осмыслить современную ситуацию глобально: мы стоим на пороге однополярного мира, создания глобальной атлантистской империи под прямым американским контролем и с доминацией англосаксонской системы политических, экономических и религиозных ценностей.
     С геополитической точки зрения речь идет о планетарной победе Моря. А значит, в жертву «нового мирового порядка» будут принесены не просто политико-стратегические интересы сухопутных держав, но и вся система традиционных ценностей, не укладывающихся в прокрустово ложе космополитической эрзац-культуры.
     Борьба за отстаивание собственной идентичности обуславливает потребность в геополитическом союзе даже с теми, кто был еще совсем недавно нашим соперником. Необходимо искать то, что нас на самом деле и глубинно сближает. Геополитический фундамент Турции дает серьезную базу для открытия новой страницы российско-турецких отношений.
     Великий русский философ Константин Леонтьев еще в конце XIX века предрекал, что судьбы России и Турции должны будут сомкнуться, он находил в соответствующих империях того времени много общих черт. Эта туркофилия, свойственная Леонтьеву, позже возродилась как тюркофилия русских евразийцев от Трубецкого до Гумилева. Имперостроительный импульс братских тюркских народов крайне важен в современных условиях. Евразия огромна, и ее просторов хватит для всех.