Дверь уютной двухкомнатной квартиры на десятом этаже дома в центре Киева открыл худощавый мужчина в легком свитере с седой густой шевелюрой на голове. Я тогда не знал точно, сколько лет хозяину квартиры, поэтому спросил и об этом.
     - Не поверите, 90, – без всякого кокетства ответил хозяин и рассмеялся. Евгений Степанович сразу и с большой радостью согласился дать интервью «Красной звезде», добавив при этом: «Ведь она была первой газетой, которая опубликовала материал обо мне. Кажется, назывался он «Раскроем их имена» за подписью подполковника Акименко».

     - Евгений Степанович, разведчиками так просто не становятся. А как это произошло с вами?

     - Никогда не думал, что им стану. Родился в Днепропетровске 25 февраля 1914 года. Детство было трудным. Когда стукнуло пятнадцать лет, умерла мать. Отцу нелегко пришлось со мной и двумя сестрами. Вот я и решил проявить самостоятельность, поступил в педагогическое училище. В 17 лет уже обучал 3-й класс. Ученики подобрались - оторви и выброси. На уроках шумели, дрались, меня не слушались. Помучился несколько недель и понял: учитель из меня не получится. Наверное, молод был, характером еще не созрел. Поступил в горный институт. Думал, стану инженером. Но любовь к детям какими-то невидимыми крупицами запала-таки в душу. Со 2-го курса института снова ушел учительствовать в сельскую школу. Это были страшные месяцы голодного 1933 года. Ученикам в школе давали какую-то похлебку, а они разносили ее по домам, отдавая детям, у которых не было сил прийти в школу. Сколько доброты, искренности, стремления помочь сверстникам было в их маленьких и благородных сердцах. Что-то произошло и в моей душе, я на всю жизнь прикипел к школе, воспитанию подрастающего поколения.
     Вскоре меня, сельского учителя, наградили медалью «За трудовую доблесть». Вручил ее мне в Москве за номером 3.021 «всесоюзный староста» Михаил Иванович Калинин. Затем были приемы в Киеве, Днепропетровске. Кстати, медаль тогда давала немалые льготы.
     Затем я стал директором школы. В 1939 году после прихода Советской Армии на Западную Украину был переведен во Львов, где возглавил сначала районный, а затем городской отделы народного образования. В городе было более ста школ, из них около восьмидесяти - польских. Перед нами была поставлена задача увеличить число обучающихся на украинском языке. Может быть, я подошел к этому с чрезмерным рвением. Но через год количество польских школ значительно уменьшилось. Скрывшаяся во Львове от фашистов польская писательница Ванда Василевская направила Сталину письмо о нарушении прав польских детей в школах. К нам прибыла большая комиссия. И, наверное, пришлось бы мне туго, но именно в те дни началась война. Тут уж не до комиссий.
     Волей судьбы я снова оказался в Днепропетровске. Рвался в действующую армию, но в обкоме партии меня решили оставить в составе партийного подполья. Устроился работать под именем фольксдойч Бем в одну из фирм. После освобождения благодаря этому меня и направили в разведывательную школу ГШ в Москве.

     - Чему учили в разведшколе в те военные годы, Евгений Степанович?

     - Тому, что нужно в тылу врага. Прежде всего изучали структуру немецкой армии. Тогда я в ней разбирался так, как никогда не буду знать свою. В тылу разведчику некогда размышлять, что за танки, машины или подразделения им обнаружены, он должен все схватывать на лету. Обязан быстро ориентироваться на незнакомой местности, работать с картой, ходить по азимуту. Учились же мы днем и ночью, время даром не теряли. При прохождении практики мне поставили задачу устроиться на работу в Москве без документов. Это во время войны, когда шпионы и были, и чудились за каждым углом. Пришлось попотеть, но по поддельным документам, в создании которых принял участие и Олег, я вскоре поступил-таки на табачную фабрику «Дукат» и выяснил все – от количества работающих до объема выпускаемых папирос. Практику сдал на отлично. А что касается «хвостов», то нас, конечно, тренировали в умении определять за собой слежку и освобождаться от нее. Помню, с Олегом мы подошли к японскому посольству - надо же сначала «прилепить хвост». Потолкались у ограды, пошептались и пошли в сторону. Расчет был таков: всех, кто приближался к посольству, наверняка пасли контрразведчики. И точно. Не успели отойти несколько десятков метров, как поняли – клюнуло. «Хвост» есть. Но прежде чем его «прилепить», мы разведали пути отхода. Если этого не сделаешь, можешь и погореть. Мы нырнули в проходной двор, Олег влево за выступ, я вправо за створку калитки. А вот и «хвост». Олег, он был здоровый парень, схватил его за шиворот, поднял над землей. Когда разобрались, выяснилось, что он курсант школы контрразведки, а мы – разведки. Словом, пока практиканты, недоучки.

     - Что же, вас учили плохо или не тому, что нужно?.

     - После окончания школы меня направили в распоряжение штаба 1-го Украинского фронта. Мой «псевдо» и кодовое название группы, которую я должен был возглавить, были – «Голос». Кроме меня в группу вошли радистка Груша – Аня и мой заместитель Гроза – Алексей. Аня после десятилетки окончила школу радистов, два ее брата были на фронте. Алексей - молодой, но уже стреляный. Воевал, командовал взводом, попал в окружение, организовал диверсионную молодежную группу, был схвачен, убежал, действовал в партизанском отряде. Мы жили вместе в одном доме в городе Проскурове (сегодня – Хмельницкий), с нами постоянно работали офицеры штаба. Перед группой была поставлена задача разведать группировку войск в районе Кракова и численность его гарнизона, наличие оборонительных сооружений, связь держать по радио. Полковник из штаба фронта рассказал мне, что на месте к нам должна присоединиться радистка Ольга, которая осталась одна. Из действовавшей там ранее группы «Львов».
     В ночь на 19 августа 1944 года нас забросили якобы в назначенный район. Ночь, темнота. Вокруг никаких лесных массивов, зато слышу гудки паровозов. Понял, что выбросили не там, где надо. Зашел в один из домов и узнал, что до Кракова больше ста километров. Двинулся в путь и к вечеру, уставший, прилег под елью. Проснулся от ударов в бок и грудь. Открыл глаза, а у моего лица кованый сапог немецкого жандарма. Сквозь ветки увидел, что мой кожаный портфель в руках у немцев. А там тысячи марок, карты, батареи для радиостанции, оружие. «Провал», - молнией обожгла мысль. В разведшколе нас готовили ко многим неожиданностям, приучали к легендам на различные случаи. Но чтобы так сразу...
     - Я - марш-агент, - заявил жандармам.
     В разведках всего мира есть связные, «почтальоны», которые перевозят деньги, документы, взрывчатку для командиров групп. И сейчас я настаивал на том, что в Кракове на рынке Тандета должен встретить руководителя группы и передать ему все, что у меня нашли.
     - Я бы тебя расстрелял на месте, - зло заявил мне на ломаном русском немец. – Но тебя отвезут в Краков.

     - И вам удалось бежать именно на рынке? Так, как это показано в телефильме «Майор Вихрь»?

     - Юлиан Семенов, написавший сценарий фильма, со мной не встречался. В телефонном разговоре объяснял, что не хочет попасть под давление документальных моментов, поскольку работает над художественным произведением. Но эпизод моего освобождения на рынке описан и снят близко к истине.
     В Кракове я попал в руки гестапо, «раскручивал» меня следователь-профессионал. Шутками, прибаутками усыпил бдительность, а потом подсунул план рынка и приказал указать место, где намечена встреча со связным. Как же я был благодарен полковнику Василию Евенко, начальнику отделения и преподавателю в разведшколе, когда он требовал от меня скрупулезно изучить Краков. Я понял, что меня «покупают», это был план Центрального рынка, а не Тандеты. Следователь хмыкнул. Он начал мне слегка доверять.
     И вот я на рынке. По сторонам, впереди и позади на удалении в два-три шага - по гестаповцу, выходы с рынка перекрыты. Убежать невозможно. Но общую обстановку я оценил. На ночь меня бросили в камеру-одиночку тюрьмы гестапо Мантелюпихи. Второй день шатания прошел безуспешно. Я чувствовал, что меня при попытке к бегству непременно застрелят. А вечером в разговоре со следователем понял, у меня для спасения остается только один день.
     - Какой же связной подойдет ко мне? - начал я возмущаться. - Советские разведчики - не дураки, они видят, что под конвоем гуляю…
     Это подействовало. На третий день гестаповцы отошли от меня шагов на пять-шесть. Ох, как же трудно было сделать решительный шаг. И вдруг выстрелы. Позже я узнал, что в тот момент жандармы ловили валютчиков. А тогда бросился в толпу, набросил себе на плечи какой-то полушубок и рванул подальше от рынка. Ночевал за оградой женского монастыря, потом в копне сена и вскоре вышел на запасную явку.

     - А что было с вашими товарищами? Как вы встретились с ними?

     - Утром прибыл в село Рыбна. Явочную квартиру здесь готовила радистка Ольга из группы «Львов». Нашел нужный мне дом. Во дворе пожилой крестьянин. На мой пароль «Есть ли у пана на продажу сливы?» не ответил, но пригласил в хату. И уже там произнес ответ. Познакомились, Станислав Малик. Вскоре он привел Ольгу Советскую, как звали ее польские товарищи. На вид ученица пятого-шестого класса, но как сказал мне полковник в штабе фронта, «Комар», такой псевдоним был у Ольги, работает одна за всю группу. Она сообщила, что мне подготовлена явочная квартира у Врубелей в селе Санка и там уже пять дней ждет Груша - наша радистка Анка.
     Первого сентября, почти потеряв надежду увидеть своего заместителя, я передал первую радиограмму в центр о том, что приступил к работе. А через шесть дней явился не запылился Гроза – Алексей.
     Все встало на свои места. Гроза вскоре легализовался в Кракове, Груша устроилась домработницей в семье вице-прокурора Кракова. По пути на рынок она запоминала количество боевых машин, расположение различных объектов, собирала другие данные, а затем мы передавали их в центр: «Через Краков прошло 24 эшелона, 10 – с пехотой, 3 - с танками, автомашинами, боеприпасами…»
     А потом случилось несчастье. 15 сентября я почти всю ночь работал над донесениями в Центр. К утру заснул в своем схроне в доме Врубелей. Разбудили меня топот сапог, громкие крики, удары. Моя «квартира» была здорово замаскирована. Со стороны леса вынимались две доски в стене, я залезал под сено и опускал доски. Перед ними для маскировки стояла лавка. И вот в щель между досками вижу, как на земле лежит и держится за окровавленную голову хозяин дома Михаил Врубель. Привели и Комара. Ее запеленговали и взяли вместе с радиостанцией.
     - Кто есть еще в доме? – кричали немцы, наставляя автоматы на дочерей Врубеля, но те молчали. Словом, меня тогда не выдали.
     Вечером встретился с сыном соседнего помещика Юзефом Скомским, который нам очень много помогал. С ним нашли нашего связного Генрика Малика. Потом сообщили, что меня ждут в Чернихуве на конспиративной квартире. К полуночи подошли к городским окраинам, где меня подвели к колодцу, в глубине которого было оборудовано укрытие.

     - Известно, что радистка Оля не погибла...

     - Спаслась она чудом. 26 сентября мы прибыли в партизанский отряд Тадека, куда с самолета должны были сбросить для нас груз. Лежим, вслушиваемся в ночь. И вдруг связной докладывает:
     - Пришла Ольга.
     Какая Ольга? Тут передо мной и появляется радистка, пропавшая без вести.
     Случилось, как выяснилось, невероятное. Ольгу забрали в абвер, поскольку она якобы согласилась работать на немцев. И в первой же телеграмме подписалась не Комар, а Омар. В Центре сразу поняли, что теперь все ее телеграммы - «дэза», игра. С ней начал работать заместитель руководителя абверкоманды Курт Гартман. Он вел странные разговоры о Блоке, Маяковском, художниках, артистах. И однажды признался:
     - Моя мать родилась в Москве, я ненавижу Гитлера. Я вам устрою побег, а вы мне организуйте встречу с представителем Красной Армии.
     После перепроверки Курт Гартман прибыл на встречу с нами на берег Вислы в лес на легковой машине в охотничьей экипировке и с ружьем. Перед нами стояла задача разведать точнее, что за работы ведут гитлеровцы в Кракове по минированию исторического центра. Мы уже имели некоторые сведения и схемы от польских товарищей. Вскоре Гартман, кстати, получивший кличку «Правдивый» и после войны работавший в нашей разведке, доставил нам еще данные. Мы их сверили, обобщили и передали командованию.
     Наша группа действовала в тылу 156 дней, передала 150 радиограмм. Мы полностью «расшифровали» 17-ю немецкую армию, гарнизон Кракова. Маршал Василий Соколовский, начальник штаба 1-го Украинского фронта, назвал нашу работу одним из многих звеньев, обеспечивших спасение Кракова. Как писал потом в одной из польских газет командующий фронтом маршал Иван Конев, командование из сообщений разведки знало все о дислокации противостоявших войск еще в Сандомире. Потому наши саперы быстро обезвредили кабели, ведущие к фугасам, а наступающие дивизии дали возможность выйти из Кракова немецким войскам, чтобы не разрушать древнюю столицу Польши.

     - Евгений Степанович, во время войны вы не сразу доложили о вашем пленении и чудесном освобождении на рынке. Почему?

     - Если бы я сказал об этом товарищам, то лишь посеял бы недоверие к своей группе. Если бы сообщил к центр, то мой заместитель мог бы получить приказ убрать меня в любое время. Даже трудно представить, каким пятном на моей биографии легло бы пребывание в гестапо.
     Когда мы прибыли в штаб фронта, нас встречали как героев. Но как только я в рапорте начальнику разведки генералу Ленчику написал о пребывании в гестапо, дифирамбы стихли. Видимо, командование задумалось: не слишком ли много счастливых совпадений? Радистку, получалось, освободили абверовцы, а командир, оказывается, побывал в гестапо. Войти в наше истинное положение, по-человечески понять и осознать, что на войне бывает все, не захотели. Мне с Ольгой – Комаром вскоре вручили запечатанные пакеты и приказали убыть к новому месту службы в Подольск. Оказались же мы в лагере НКВД. Предстояла государственная проверка. Стало ясно, что вместо орденов нам светят в лучшем случае тюремные нары. С помощью шофера мне удалось передать письмо в Москву в разведшколу. Полковник Василий Евенко оказался настоящим человеком. Хотя он мог скомпрометировать себя, помогая нам, тем не менее добился нашего освобождения.

     - И что же дальше?

     - Нам выдали обмундирование, документы и сказали: «Забудьте навсегда, что вы были разведчиками, и что с вами было за линией фронта». Я снова вернулся к своей прежней работе. Все участники группы «Голос», были рассекречены лишь в 1964 году, после того, как на нас вышли поляки.

     - Приходилось ли вам бывать в Польше?

     - В Польше бывал неоднократно. Во времена Советского Союза нас приглашали туда на правительственном уровне, а в последнее время - уже на общественном. На юбилейные торжества по случаю 50-летия освобождения Кракова меня пригласили побратимы. Накануне юбилея 17 января в одной из краковских газет я прочитал: «18 января 1945 года в Краков ворвались полураздетые, пьяные солдаты Конева. Начались грабежи и издевательства… В связи с 50-летием «освобождения» завтра 18-го января левые силы собираются возле памятника благодарности Красной Армии… Тот, кто почтит оккупантов своей земли, добровольно вычеркнет себя из списков поляков». Но с самого утра в историческом центре города были зажжены сотни свечей, было море цветов. А чуть позже мне предоставили возможность выступить на одной конференции, участниками которой были в основном деятели науки и культуры Польши. Я начал свое выступление с той статьи в газете. «Неужели вы меня и 17-летнюю радистку Анку считаете оккупантами. Или оккупантами являются 1.800 советских солдат и офицеров, что полегли на улицах Кракова, освобождая его от фашистов?» - задал вопрос залу. Выступление получилось горячим и искренним, потому, наверное, и было встречено овацией, которая не стихала несколько минут.
     В 90 уже думаешь о самом главном, вечном. Для отношений Украины, России, Польши, уверен, самое важное - помнить и беречь то, что нас роднит и объединяет. Его больше, оно весомее. А противопоставлять народы, выискивать в истории то, что их разделяет, способен лишь человек недалекий и недобрый. Так вот я думаю...