Огневая на газоне
     В казармы возвратились и мы. По плану у нас посещение занятий по огневой подготовке. Сегодня стрельб нет, солдаты обучаются сборке-разборке оружия. К моему удивлению, мы идем не в классы или на плац. Чуть дальше здания штаба бригады на газоне лежит отделение. Точнее сказать, они лежат на том, что до их прибытия было аккуратным газоном. Идет дождь, трава смята тяжелыми ботинками, вместо газона теперь грязная масса, в которой на ковриках из пенки лежат солдаты. Об этих ковриках надо сказать особо. Они складные и выдаются с рюкзаком, где для них сделано специальное отделение. В полевых условиях на коврике спят или сидят. При переноске тяжелых грузов его помещают в рюкзак, чтобы груз не давил на спину.
     Солдаты в полной боевой выкладке. Каска, подсумки, лопатка. Два унтер-офицера – командиры секций – одеты так же. Они наблюдают и контролируют действия своих подчиненных. Сегодняшнее занятие строится следующим образом. Вначале бойцы по команде разбирают и собирают винтовки. Затем условия изменяют: после каждой сборки-разборки они бегут метров тридцать-сорок к стоящему рядом зданию, касаются водосточной трубы и возвращаются назад. Командиры стараются разнообразить занятия. Солдаты делятся на пары. Один разбирает винтовку, второй бежит к трубе, затем они меняются местами.
     Конструкторы «Хеклер и Кох» – фирмы-производителя винтовок G36 – попытались максимально облегчить разборку и сборку оружия. Но все равно замерзшими пальцами трудно удержать мелкую деталь, крепежная шпилька падает, солдат, недовольно пыхтя, шарит в грязи вокруг себя, пытаясь отыскать ее. Пластиковое цевье заедает и не хочет сниматься, газовый поршень не выходит из гнезда. Одному из солдат явно не везет сегодня – винтовка никак не хочет собираться. А его напарник уже сбегал к трубе и теперь стоит рядом. Почти все отделение закончило экзерсисы и молча ждет своего товарища. Наконец в дело вмешивается унтер, он подсаживается к бойцу и подбадривает его. Солдат заканчивает, вскакивает и бежит к трубе. Унтер бежит вслед за ним. Причем оба бегут максимально быстро. На скользкой земле перед трубой боец теряет равновесие, падает и, вскочив, бежит назад, изрядно хромая. Его напарник уже собрал винтовку, сбегал к трубе и вернулся назад. Теперь отделение в сборе, его выводят на асфальт, выстраивают, и начинаются отжимания.
     Унтеры постоянно орут на бойцов во время занятий, однако это выражение означает исключительно громкую речь, а никак не недовольство действиями солдат, выраженное в грубой форме. Немецкий и так нельзя отнести к плавным и мягким языкам, потому, если не понимать, о чем идет речь, можно предположить, что командир секции сейчас набросится на бойца.
     Однако в бундесвере действует строгое правило, согласно которому в служебное время все обращаются друг к другу исключительно на «вы». Это правило соблюдается неукоснительно, даже старые друзья при исполнении служебных обязанностей будут говорить друг другу: «Господин штабс-ефрейтор» или «Господин хауптбоотсман». Ругательства, пренебрежительные отзывы - все это запрещено. Воспитанный в духе уважения к законам и собственной персоне немец по любому подобному случаю обратится в суд и выиграет его. Это при том, что гражданская жизнь во многом лишена подобных условностей. Но государство считает, что, призывая своего гражданина на службу, оно обязано обеспечить ему не только материальный, но и душевный комфорт.
     Достаточно забавно на занятиях было слышать, как, желая подогнать солдат, заставить их собраться, унтер кричал им не «парни», а «мужики». Особенно если учесть, что сам унтер был ненамного старше своих подчиненных.
     Темная комната
     У солдат начался перекур, и Шельберт повел нас в стоящее неподалеку небольшое здание – учебный класс для отработки стрелковых навыков. Внутри была легкая суматоха. «Отстрелявшееся» отделение покидало класс, солдаты делились впечатлениями друг с другом. Хозяева заведения – фельдфебель и два унтера – флегматично сидели и ждали, пока все успокоится само собой. Наконец все затихло. Шельберт вкратце объяснил, кто мы. Фельдфебель в ответ рассказал об устройстве класса. В темной комнате довольно больших размеров расположен экран из тонкой пленки. Перед ним оборудована стрелковая позиция: на матах мешки с песком, которые можно использовать при стрельбе как стоя, так и лежа. Здесь же оружие – те самые винтовки G36, учебные, но по внешнему виду и весу они ничем не отличаются от боевых. К ним подсоединены провода и шланг для подачи сжатого воздуха для имитации отдачи. В прицел вмонтировано приспособление, позволяющее посылать луч, отражающийся от экрана и поступающий обратно. Так осуществляется прицеливание.
     За стрелковыми позициями стоят столы с компьютерами, управляющими процессом. В компьютере заложена специальная программа, позволяющая модулировать на экране ситуацию: бой в лесу, в городе, горах, оборона, наступление и т. д. На мониторах высвечиваются данные по каждому стрелку: расход патронов, время, затраченное на стрельбу, реакция.
     Мне предлагают испытать себя. Я соглашаюсь и занимаю позицию. Для меня ставят «бой в лесу». Время 3 минуты. 10 целей. Дистанция 25 м. Вот солдат в неопределенной форме пытается перебежать от одного дерева к другому, но ему это не удается. Из-за кустов начинается стрельба, и под прикрытием огня второй солдат пытается повторить маневр своего предшественника, но и его постигает та же участь... Три минуты истекают, мне объявляют итоги: все цели поражены, израсходовано 13 патронов. Подхожу к монитору, фельдфебель удивленно рассматривает запутанные розовые линии, показывающие, как винтовку наводили на цель. Линии пляшут, создавая картину, похожую на детские каракули, – они начинаются в одном углу экрана, пересекают его через центр, поднимаются вверх, идут зигзагом вниз. Но конечная точка все-таки чудом совмещается с целью.
     В это время в класс вваливается очередное отделение – новобранцы. Они здесь первый раз, поэтому перед стрельбой на них заводят стрелковые книжки. Туда заносятся сведения об изучении видов вооружений, посещении занятий по огневой подготовке, выполнение учебных программ. Затем начинается инструктаж. Посмотреть, как стреляют новички, не удается, так как по плану у нас посещение еще одного занятия – по топографии.
     Ноги на стуле
     На площадке, окруженной автостоянками и грязным снегом, отделение занималось топографической подготовкой. Строй из восьми человек стоял перед разложенными на асфальте, закатанными в пластик картами, на которых лежали компасы. Унтер только начал занятие, поэтому смотреть было особо не на что, да и мокнуть под дождем не хотелось. И предложение Шельберта пройти в класс на занятие по подобной теме нашло у нас дружную поддержку.
     Класс типичный для бундесвера - на полу линолеум, стены до уровня пояса коричневые, сверху белые, стол преподавателя, рядом кадаскоп. На стене доска зеленого цвета, над ней экран для показа слайдов. Солдаты сидят на стульях, расставленных в произвольном порядке. Столов нет – вместо них опять же используют стулья. Рюкзаки, куртки и снаряжение висят на спинках или свалены на подоконниках и у окон.
     Унтер-офицер рассказывает про условные знаки. Отношение солдат к рассказу разное – один чешет шею, откинувшись на спинку стула, другой записывает полученные сведения в маленький блокнотик, третий, положив ноги на стул перед собой, внимательно слушает командира... Происходящее в классе напоминает обычный школьный урок, только без одергивания учеников строгой учительницей. Унтера, похоже, не беспокоит, в какой позе подчиненные воспринимают его слова, главное, чтобы что-то поняли. Первые занятия в поле покажут, кто какие знания приобрел.
     Молча покидаем класс, выходим наружу и возвращаемся в казармы, где и начался наш день. Мы идем в оружейную комнату.
     «Дайте мне пулемет!»
     Она находится на первом этаже, прямо у лестницы. За дверью небольшой пятачок, огороженный деревянной стойкой, за нее без разрешения заходить нельзя. Вдоль стен на деревянных стеллажах лежат винтовки, на полу в ящике лежит пулемет – его «сдали в ремонт». В следующей комнате на таких же стеллажах гранатометы, пулеметы, пистолеты, а также винтовки G3, они хотя и сняты с вооружения, но пока еще остаются в войсках.
     Посреди комнаты за столом сидит гауптефрейтор и увлеченно бьет молотком по железке. Шельберт с усмешкой говорит: «Так ремонтируют прицелы новых винтовок». Заметив вошедших, гауптефрейтор прекращает работу и интересуется целью нашего появления. В ответ звучит привычная уже история – журналист из Москвы знакомится с тем, как живут немецкие солдаты. Гауптефрейтор Форстер (нашивки с фамилиями над карманом все же очень удобная штука) – добродушный парень в очках – рассказывает, что он набивает на солдатских жетонах данные пришедших в роту новобранцев. Забавно, но внешне немецкие жетоны не изменились со Второй мировой - та же овальная пластина из двух частей. Только пунктов для заполнения стало больше. Набивается все: от личного номера, в котором зашифрована информация о его владельце, времени и месте призыва, до сделанных прививок и аллергических реакций.
     - И что вы хотите у нас посмотреть? – спрашивает Форстер.
     - Можно пулемет? - говорю я.
     Немецкий MG3 стоит того, чтобы с ним повозиться, все же потомок лучшего пулемета Второй мировой войны. Меня пускают внутрь, дают пулемет, объясняют его устройство, как заряжать оружие, менять ствол. Наигравшись, возвращаю пулемет, мне подносят винтовку G36. Спросив разрешения, я, не торопясь, разбираю ее, чем вызываю удивление со стороны солдат.
     - Он видел, как это делают на занятиях, - говорит им Шельберт.
     Те понимающе кивают и приносят старую G3, с которой проделывается та же операция. Это явно нравится солдатам, которые готовы показать гостям все, что не составляет военную тайну, особенно в присутствии пресс-офицера бригады. Из специального ящика извлекают снайперскую винтовку британской разработки. Снайпер для егерей с их легким вооружением – фигура значимая, поэтому их подготовке уделяется усиленное внимание. Многие из снайперов имеют знаки «Боец-одиночка» - свидетельство того, что они прошли также специальную подготовку и теперь могут действовать в отрыве от своего подразделения.
     Спрашиваю, можно ли фотографировать в оружейной комнате, чем вызываю заминку и замешательство среди солдат. Шельберт вступает с ними в дискуссию, пытаясь выяснить причины отказа. Аргументация вроде «вас в российской газете покажут» не срабатывает. Шельберт поворачивается ко мне:
     - Сергей, - говорит он, - я, конечно, как пресс-офицер бригады могу разрешить съемку, но ребята почему-то против этого.
     Ребят обижать не хочется. Но в этот момент появляется дежурный унтер-офицер и объясняет, что во время предыдущей съемки кто-то опрометчиво сфотографировал сигнализацию, что послужило причиной недовольства командования. Поэтому, если хочется, снимать можно, но так, чтобы устройства сигнализации не попали в кадр. Еще раз убеждаюсь, что германская армия держится на младших командирах. С одобрения унтер-офицера можно делать все.
     

На снимках: у гауптефрейтора Форстера есть работа, ведь новобранцам нужны жетоны; отделение отжимается, кроме одного (на заднем плане), врачи пока разрешают ему только приседать.
     

(Продолжение следует.)