Телефильм «Штрафбат», показанный российским телевидением, смотрели и за пределами России. Что касается меня лично, то я просто не мог обойти его вниманием: в годы Великой Отечественной войны был заместителем командира 163-й штрафной роты 51-й армии. Никому из офицеров, разумеется, не хотелось разделять судьбу со штрафниками, которым полагалось решать самые трудные и опасные боевые задачи, но от должности не откажешься: сочтут за труса. Вот мы с капитаном Щукиным, командиром роты, и провели не один месяц в боевых порядках вверенной нам штрафной части. Вряд ли, думаю, найдется человек, способный усомниться в том, что я знаю «штрафную» тему по крайней мере не хуже, чем создатели телесериала Николай Досталь и Эдуард Володарский: все испытал, как говорят, на собственной шкуре.
     Сразу скажу: у меня есть личные счеты со Сталиным. 16 января 1938 года расстрелян мой отец, бывший эсер, изрядно настрадалась семья. Но и на склоне лет, много испытав и о многом передумав, я полагаю, что приказ Сталина № 227, оказавший сильное воздействие на армию, был необходим. Во всем ли он справедлив – это уже другая тема. Но слова «Сегодня, 28 июля 1942 года, войска Красной Армии оставили город Ростов, покрыв свои знамена позором... Народ утрачивает веру в свою Красную Армию...» - я помню до сих пор. И, наверное, не только я.
     Так вот. В «Штрафбате» зрителю представлено подразделение или часть, которых не было в природе. Штрафной батальон – это одно. Штрафная рота – совсем другое. Какой бы численности только что принявшая пополнение штрафная рота ни достигала, она все равно называлась ротой. В штрафной батальон, формирование офицерское, те же уголовники никогда не направлялись – только в штрафную роту. Я лично не раз их принимал.
     Две штрафные роты нашей армии находились на передовой, а третья, понесшая потери в бою, отводилась в тыл и при запасном полку ждала эшелона с пополнением. Уголовники – это были очень разные люди – прибывали притихшими, присмиревшими (понимали, что их ждет!), о блатных песнях, какой-то браваде и говорить не приходится. Хотя криминальная природа шпаны (ее ведь в той среде хватало) в чем-то да проявлялась. Помню, как одного из штрафников, почти подростка, вынесли из теплушки на руках: в пути у него отбирали паек. Никаких конвоев при встрече этой разнородной публики мы не выставляли, наоборот, стремились, как могли и умели, проявлять доверие. Никогда, подчеркиваю это для тех, кто смотрел «Штрафбат», в штрафных частях не звучало обращение снизу вверх «гражданин», а сверху вниз «штрафник». Только «товарищ»!
     В штрафных частях у командира было право применять оружие, но никогда в них не было мордобоя. Распустишь руки, дашь волю эмоциям – в бою, не исключено, получишь пулю в затылок.
     Не могу обойтись еще без нескольких «никогда». В штрафные батальоны и роты никогда не направлялись политические заключенные, хотя многие из них – истинные патриоты – рвались на фронт.
     Никогда штрафные роты (сравните с фильмом) не располагались в населенных пунктах. И вне боевой обстановки они оставались в поле, в траншеях и землянках. Чем грозил контакт этого непростого контингента с гражданским населением, было понятно всем.
     Никогда никто не направлялся в штрафники повторно. Отбыл положенное, ранен, даже касательно, – прощай, иди защищать Отечество в составе обычного подразделения. При этом судимость с человека автоматически не снималась. Командир штрафной роты лишь ходатайствовал об этом, а решение принималось в иных, недоступных ему инстанциях.
     И самое важное «никогда». Никогда штрафными частями не командовали сами же штрафники. Создатели телесериала – знаю об этом – полагают, что при острой нехватке командного состава могли быть исключения из общих правил. Война далеко позади, прошлое неизменно, и мы вправе говорить однозначно: не было исключений.
     В сериале особое внимание уделено церкви. В новой России утверждается и новое отношение к вере. Роль церкви меняется, возрастает. Но то, что представлено нам на экране, кажется фрагментом, перенесенным в прошлое из настоящего, из ХХI века. Ничего похожего в действительности не встречалось. Было другое время, была другая страна. Но та страна – наша Родина. Любая неправда, даже во имя чего-то светлого, благородного, ей только в убыток.
     Я обеими руками готов отстаивать право художника на свободу творчества, вымысел и домысел, которые усиливают воздействие искусства на тех, кому оно адресовано. Но считаю, что у свободы тоже есть определенные границы – их диктует правда. «Штрафбат», на мой взгляд, взгляд фронтовика, за эти границы вышел. Это обидно: молодое поколение, изучающее прошлое по учебникам, не всегда объективным и честным, находящееся под влиянием таких проходимцев, как, скажем, небезызвестный Виктор Суворов, может подумать, что все так и было. А ведь очень скоро на этой земле не останется ни единой души, имеющей право сказать исходя из личного опыта, что было иначе.