Продолжение. Начало >>>

     Сильный не вынимает меч из ножен?
     В ПЕРВЫЙ ДЕНЬ 1898 года военным министром России стал генерал Куропаткин, а уже спустя два с половиной месяца, 15 марта, китайская сторона подписала договор, согласно которому двадцать тысяч русских солдат вошли в два приобретенных Россией тепловодных порта – Порт-Артур и Дальний. Вдоль строящейся Китайско-Восточной железной дороги скакали сибирские казаки, охраняя главную на то время магистраль мира. Эти казаки, наряду с русскими флагами носили и китайские бунчуки, однако всем было ясно, кто такой массой выходит к Тихому океану на его китайском участке.

     Но Япония была преисполнена решимости не допустить Россию в Корею и сама стремилась превратить это королевство в свой континентальный бастион. С этим Россия соглашаться решительно не хотела. Вот как излагал российскую позицию военный министр Куропаткин: «Хотя мы не чувствуем необходимости самим аннексировать эту страну, мы ни при каких обстоятельствах не согласимся на водворение в ней энергичной Японии или какой-либо другой державы… Так же как в Персии и Северном Китае, мы обязаны работать над тем, чтобы постепенно укрепить экономический контроль над этой страной. Постоянное укрепление наших позиций в Китае, завершение строительства дорог, идущих через Маньчжурию, являются важными шагами на пути решения проблем будущего».

     Реализуя эту политику, Россия на протяжении 1903 г. увеличила контингент своих войск на Дальнем Востоке. При этом она, не желая вызывать опасений своего главного европейского союзника, не уменьшала и расположенных на западных границах империи своих сил, на которые так надеялась Франция. Более того, Петербург сформировал в европейской части страны дополнительные 32 батальона весьма подготовленных войск. Но можно ли было достичь обеих целей одновременно?

     ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ русский военный план на случай конфликта с Японией предполагал концентрацию трех независимых друг от друга группировок. Они должны были предотвратить высадку и наступление японских войск. Первой группировкой командовал генерал-лейтенант Линевич, базировавшийся на Ляояне во главе весьма впечатляющих ударных сил, включающих в себя 60 пехотных батальонов, 64 казачьи сотни и 160 полевых орудий. Второе соединение, значительно меньшее по численности, базировалось в Приморье; в него входили восемь батальонов и шесть сотен при нескольких пушках. Третья группировка стояла гарнизоном в Харбине в готовности прийти на помощь либо первой, либо второй группировке. Подкрепления из Сибири и Европейской России обязаны были добавить убедительности русским силам.

     Мы видим центральное значение войск, стоявших под Ляояном: их главной задачей было предотвращение высадки японских войск, защита с тыла Порт-Артура, остановка движения японских частей по Китайско-Восточной железной дороге, прикрытие подходов к реке Ялу, предоставление драгоценного времени для подхода новых русских подкреплений с запада. Приморское соединение прикрывало Владивосток и все Приморье. Если же японцы устремлялись к Харбину, то русские войска из Приморья стремились нанести удар им во фланг.

     Некоторые из российских специалистов сравнивали конфликт с Японией с подавлением «боксерского восстания». Но наиболее умудренные понимали, что это сравнение хромает; предстояла гораздо более суровая битва. На равнинах Маньчжурии и у Порт-Артура их теперь ждали весьма обученные, стойкие до фанатизма, руководимые профессионалами японской армии.

     Согласно калькуляции японцев, время работало на российскую сторону. В Токио полагали, что со временем русские усилят 8 восточносибирских бригад и превратят их в 8 полнокровных дивизий, по 12 батальонов в каждой. Глядя из исторического далека, следует сказать, что примерно такими и были планы высшего военного командования России.

     Российская сторона не желала отказываться от своих планов, а японская - все более открыто демонстрировала решимость их сорвать. Японская разведка чрезвычайно точно фиксировала создание каждого нового русского батальона, воспринимая это военное усиление России на востоке буквально как прямую угрозу существованию Японии.

     Эти убеждения не давали надежд на мирное разрешение спора. Японцы видели в складывающейся ситуации опасность своей изоляции на островах и конечное принуждение. Но прошло некоторое время, прежде чем такое представление стало безусловно главенствующим.

     ЗНАМЕНАТЕЛЬНОЙ для военной касты Японии датой стало 12 октября 1903 года. В этот день пятидесятидвухлетний губернатор Формозы барон Кодама Гентаро был назначен заместителем начальника генерального штаба Японии. Отныне у руля военной машины Японии вместо колеблющегося номинального начальника генштаба Ойямы встал энергичный, работоспособный, обладающий большим чувством юмора и острым умом, хладнокровный и твердый Кодама. При назначении он потребовал особых полномочий.

     Особенную проблему для японского высшего морского и сухопутного командования представляла собой могучая крепость Порт-Артур. Стратегическую важность Порт-Артура японцы видели в том, что это была главная стоянка Российского флота в данном регионе – базирующиеся на его рейде российские линкоры и крейсеры были способны сорвать операцию по высадке японской императорской армии в Корее и Китае. Успех же Того в блокировании Порт-Артура позволял японцам незамедлительно овладеть портом Чемульпо, что облегчало высадку японских войск.

     Но что будет, если адмирал Того не запрет русских в Порт-Артуре? Тогда высадка японцев в Чемульпо становилась чреватой большими осложнениями. (Другой гаванью, где японцы могли высадиться в Корее, был Пусан на юго-восточном побережье Кореи, в 700 км на северо-восток от Порт-Артура и значительно ближе к Японии). Отсюда японские войска могли двинуться на корейскую столицу Сеул...

     10 мая 1903 года, в воскресенье, руководители департаментов генерального штаба Японии собрались на совещание. Докладывающего полковника Мацукаву Тошитане сопровождали два военных специалиста по России. Они подготовили проект заявления, которое должно было явиться японским ответом на политику России. Но высшие офицеры демонстрировали примерную осторожность. Начальник генерального штаба Ойяма, как и Тамура, призвал к предельной осторожности: «Россия - большая страна, так что те, на кого падает ответственность, должны действовать в отношениях с ней с величайшей осторожностью».

     Близилось великое историческое испытание, но в недрах российского военного ведомства не было выработано адекватной оценки угрозы стране. Хуже всего было то, что в Петербурге воцарилось пренебрежительное отношение к базовой основе японской силы – ее боевому духу. Нелепо читать, что «один русский равен трем японцам», что волевые возможности страны самураев незаслуженно преувеличены.

     Когда Куропаткин был в Японии, военный атташе нашего посольства убеждал его, что Япония может выставить «от десяти до тринадцати дивизий», но ничего не знал о 400 тысячах резервистов, о вспомогательных войсках, о складах и военных депо, об арсеналах и военных школах. Показательно, что только один человек в Генеральном штабе России специализировался на японской разведке. И его, одного-единственного, Куропаткин характеризует как «результат плохого выбора».

     Генерал Куропаткин как минимум дважды – в октябре и декабре 1903 года – рекомендует оставить Южную Маньчжурию, вывести из нее войска, считая это условие абсолютно необходимым для предотвращения войны с Японией. Копии своих докладов монарху Куропаткин шлет главе русской дипломатии Ламсдорфу, Плеве и царскому наместнику на Дальнем Востоке адмиралу Алексееву - представителям трех различных точек зрения: первый желал избежать войны, второй жаждал «маленькой победоносной войны», третий боялся проявить слабость.

     В ДЕКАБРЕ 1903 года Куропаткин пишет царю: «Экономические интересы России на Дальнем Востоке весьма незначительны. Успех или неудача в использовании нескольких угольных шахт или деревообделочных предприятий не имеют столь большого значения, чтобы идти на риск войны».

     Российско-японские переговоры начались на пике взаимного ожесточения. Их главной особенностью стало то, что русская сторона хотела ограничить дискуссии проблемой Кореи, а японская делала акцент на территориальной целостности Китая, на принадлежности ему Маньчжурии. На протяжении первой недели октября 1903 года в Токио поступили известия об отвергнутых Россией японских требованиях относительно гарантий территориальной целостности Китая и о прибытии пополнений русскому флоту на Дальнем Востоке.

     Переговоры фактически зашли в тупик. Стремясь выйти из него, российская сторона 1 декабря 1903 года предложила, чтобы территория севернее 39-й параллели в Корее считалась нейтральной зоной: линия Пхеньян – Вонсан. В ответ японские представители сделали свое предложение: они прекращают обсуждение поведения России в Маньчжурии, если Россия не будет обсуждать поведение Японии в Корее, фактически согласится на ее преобладание там. Алексеев справедливо охарактеризовал это предложение как единственный возможный для Токио компромисс: установить протекторат над Кореей, оставляя руки России свободными в Северном Китае. Именно такую интерпретацию японского контрпредложения мы видим в телеграмме наместника Алексеева царю от 26 декабря 1903 года.

     Но в государственном аппарате России далеко не все считали так. Родственник Безобразова адмирал Абаза, секретарь Дальневосточного комитета, нередко слал телеграммы Алексееву от имени Николая II. Тон этих телеграмм был неизменно жестким. Полагая, что он имеет дело с личным мнением императора, наместник принимал их как директивы и также отвечал японцам в жестком тоне, фактически лишая Россию последних возможностей компромисса. Получалось, что одна сторона поощряла жесткость другой. Петербург стимулировал несговорчивость наместника во Владивостоке и русских дипломатов в Токио. Абаза не считал нужным оповещать о нюансах переговоров даже главу русской дипломатии Ламсдорфа. Такое же нарушение инструкций допускал Алексеев.

     29 декабря 1903 года адмирал Абаза доложил царю свое мнение: даже если войны с Японией удастся избежать, Россия просто обязана усилить свое военное присутствие на Дальнем Востоке. И сделать это нужно быстро. «Чтобы поддержать мир между народами Дальнего Востока, необходимо присутствие наших войск, даже если эти войска не приступят к конкретным операциям. Существует японская поговорка: «Сильный не вынимает меч из ножен», и эта поговорка кажется пригодна к оценке текущей ситуации».

     13 января 1904 года, судя по всему, решив, что дальнейшие переговоры бесполезны, японское императорское правительство обратилось в четвертый - и последний - раз к российскому с предложением пересмотреть его позицию. Министр иностранных дел Японии потребовал от своего посла в Петербурге лично и устно обратиться к Ламсдорфу: японское правительство готово с пониманием отнестись к интересам России в Маньчжурии, но Россия должна уважать территориальную целостность Китая и не вмешиваться в договорные отношения Китая с другими державами, включая Японию. В конечном счете правительство Японии предложило России, что очень важно, радикальный раздел зон влияния.

     Такое «упрощение» ситуации, заметим, поддерживалось в Японии далеко не всеми. К примеру, возглавлявший армию Ямачато Аритомо категорически не соглашался на эту, с его точки зрения, «уступку» – получив ее, Россия не ослабит, а «распалит» свои амбиции.

     Посол России в Японии барон Розен в свою очередь неоднократно предостерегал Петербург от благодушия. Если Япония ощутит себя загнанной в угол, она будет воевать. Так, к несчастью для России, и произошло…