НА СТРАНИЦАХ многих, даже претендующих на серьезность и солидность изданий, в художественных фильмах и телепередачах стало чуть ли не правилом хорошего тона изображать дореволюционную Россию эдаким «земным раем» в виде сусальных картинок, где добрые, народолюбивые правители только тем и занимались, что радели об интересах крестьян, мещан и рабочих, плативших им в ответ пламенной любовью и самоотверженным трудом на благо бурно развивавшегося, обильно питавшегося Отечества - счастливого и процветавшего.
     Из школьных и вузовских учебных программ безжалостно вымарываются упоминания о массовой нищете и неграмотности народов дореволюционной России, о регулярных неурожаях и голодных годах, о крайней убогости жизни и бесправии подавляющего большинства населения, о репрессивной, поразительно недальновидной политике самодержавного режима - реликта позднего средневековья. На первом плане теперь - успехи российского предпринимательства, объемы экспорта зерна да сладкая жизнь дворянской и купеческой верхушки.
     Спрашивается, были ли примеры такого рода успехов и шика в той, давно ушедшей от нас России? Да, были. Вопрос только в том, в какой мере эти рисуемые нам сегодня красивые картинки прошлого соотносятся с жизнью страны в целом, с той реальной и весьма безрадостной действительностью, которая до революции была уделом подавляющего большинства населения? Неоспоримым фактом является то, что к началу Мировой войны Россия занимала пятое место в мире по общему уровню производства промышленной продукции и демонстрировала весьма высокие темпы роста промышленности. Тем не менее в начале ХХ века ее отставание от передовых стран Запада в индустриальном отношении не только сохранялось, но и усиливалось. Д.И. Менделеев оценивал его, например от США, как десятикратное. А по выпуску основных видов промышленной продукции на душу населения Россия в 1913 году находилась на уровне Испании, считавшейся тогда самой отсталой страной в Европе.
     НЕОЛИБЕРАЛЬНЫЕ СМИ постоянно подчеркивают, что в предвоенные годы Россия была одним из крупнейших экспортеров зерна в мире, вывозя его ежегодно по 9—14 миллионов тонн. Это тоже соответствует действительности - вернее, одной ее стороне. Другая же сторона заключалась в том, что при этом громадная часть сельского населения империи жила в бедности и нищете, более трети населения было неграмотно. Масштабный экспорт зерновых был результатом не переизбытка сельскохозяйственной продукции, а вынужденного недоедания широких масс крестьянского населения.
     Те, кто сегодня воспевает «прелести» царской России, почему-то напрочь забывают и о таких ее язвах, как неистребимые предрассудки и непреодолимые перегородки между тогдашними сословиями, презрение «белой кости» к «чумазым». Чтобы вспомнить обо всем этом, достаточно перечитать наших классиков. Сразу приходит на ум чеховское: самомнение-то у нас европейское, а развитие - азиатское.
     Приведу два, на мой взгляд, характерных и очень показательных примера. Вот отрывок из опубликованной в Париже в 1933 году «Книги воспоминаний» великого князя Александра Михайловича, двоюродного дяди Николая II. Он великолепно передает ту атмосферу, в которой жила российская аристократия в предреволюционные годы: «Тот иностранец, который посетил бы С.-Петербург в 1914 году, перед самоубийством Европы, почувствовал бы непреодолимое желание остаться навсегда в блестящей столице российских императоров, соединявшей в себе классическую красоту прямых перспектив с приятным, увлекающим укладом жизни, космополитическим по форме, но чисто русским по своей сущности. Чернокожий бармен в Европейской гостинице, нанятый в Кентукки, истые парижанки-актрисы на сцене Михайловского театра, величественная архитектура Зимнего дворца - воплощения гения итальянских зодчих, сановники, завтракавшие у Кюба до ранних зимних сумерек, белые ночи в июне, в дымке которых длинноволосые студенты спорили с жаром с краснощекими барышнями о преимуществах германской философии... Никто не мог бы ошибиться относительно национальности этого города, который выписывал шампанское из-за границы не ящиками, а целыми магазинами».
     Конечно, такие зарисовки не могут не впечатлять доверчивого читателя, очарованного мелодиями старых дореволюционных вальсов, которыми нынешнее телевидение сопровождает любые кадры хроники тех лет. Но вот другой факт, также относящийся к 1914 году. В канун Мировой войны 10 миллионов крестьянских дворов в России владели 70 миллионами десятин земли. И столько же миллионов десятин находилось во владении 30 тысяч помещиков! Этот исторический факт тоже впечатляет, но по-своему. Нашим современникам трудно представить себе, сколько за этими скупыми статистическими данными скрывалось людских страданий и трагедий. Здесь уже на память приходят не нежные звуки вальсов, а набатные мотивы «вихрей враждебных», которые «веют над нами...»
     Хотел бы задержать внимание на личности последнего российского императора Николая II. Хотя сам по себе он не представляет особого интереса, но в нем отразилось все вырождение российского самодержавия, в свою очередь повлекшее за собой последующую трагедию нашей страны. Когда слышишь сейчас участившиеся славословия в его адрес, приходят на память строчки из письма Николая С. Сазонову (июль 1916-го - самый разгар кровопролитной войны!): «Я стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией». Более откровенного признания собственной несостоятельности и умственной ущербности трудно вообразить. Хотя по-своему Николай, очевидно, был честным, богобоязненным человеком, хорошим семьянином. Но ведь этих черт совершенно недостаточно, чтобы править такой страной, как Россия, да еще в ее «минуты роковые».
     ЧТО ОТЛИЧАЛО Николая II и больше всего бросалось в глаза современникам? Нерешительность, отсутствие прозорливости и подлинной государственной мудрости. Закомплексованность на том, что кто-то может «заслонить» его в глазах народа. Почти неприкрытая недоброжелательность, если не скрытая зависть, по отношению к таким людям, как С. Витте и П. Столыпин, явственно превосходивших его интеллектуально и дававших ему реальный – последний! - шанс на оздоровление давно и активно гнившей империи. Все это, как и многое другое, вело и привело Николая к катастрофе 1917 года.
     Уж до какой степени правым, националистически и промонархически настроенным человеком был знаменитый публицист М. Меньшиков, и тот записал в своем дневнике 29 мая 1918 года: «Боже, до чего прав я был, чувствуя задолго до войны глубоко возмущенное и презрительное чувство к Николаю II. Он погубил Россию, как губит огромный корабль невежественный и пьяный капитан…». По убеждению всей тогдашней образованной части российского общества, император с самого своего вступления на престол воплощал в себе все безнадежные слабости, предрассудки и пережитки «старой» России.
     А вот как оценивает личность и деятельность Николая один из ведущих современных специалистов по истории российских революций 1917 года В. Булдаков: «Судя по дневнику, император обычно лишь пассивно реагировал на происходящее: уныло, но добросовестно исполнял свои обязанности... «Прочный мир и тихое и безмолвное житие!» - вот, собственно, и весь его политический и житейский идеал... Император обожал порядок. Отсюда его любовь к смотрам и парадам - он предпочитал возделанное социальное пространство. Реальная, неупорядоченная жизнь пугала и расстраивала его... От империи - «большой семьи» - он бежал в семью - «малую»... В нем постоянно сочетались инфантилизм с педантизмом. Жил прошлым: постоянно вспоминал покойного отца, читал исторические журналы. В будущее не заглядывал, полагаясь на волю провидения... Деятель средних качеств начал казаться умственно ущербным, а за нравственной его стерильностью заподозрили скрытую порочность... Положительные личные качества делали его бессильным и недееспособным в качестве правителя. Николай II так никогда и не смог заручиться поддержкой тех сил, которые надеялись на модернизацию России. Уважение консерваторов он также терял. Осталось ждать разочарования в массах».
     Это разочарование впервые проявилось еще в 1905 году, а к 1917-му, в ходе неудачной и никому, в сущности, не нужной войны, достигло апогея. «Безвольный, слабый муженек» (так подписывал Николай II некоторые свои письма императрице Александре Федоровне) был обречен. Расплата за бездарность и отсутствие политического чутья и воли не заставили себя ждать слишком долго.
     Николай не извлек никаких уроков из революции 1905 года и даже глубоко сожалел, что пошел на уступки, согласившись после всеобщей октябрьской стачки на созыв Думы с законодательными полномочиями, на расширение избирательного права и предоставление своим подданным гражданских свобод. Поскольку это никак не вязалось с его представлениями о неограниченном самодержавии, он, судя по ряду свидетельств, подумывал в годы войны об отказе от этих уступок и восстановлении столь дорогой его сердцу абсолютной монархии. И только неодолимое стремление избежать любой ответственности за происходящее останавливало его от каких-либо шагов в этом направлении. Впрочем, до войны он не решился и на шаги в направлении даже весьма умеренных реформ, к которым его безуспешно старались подтолкнуть Витте и Столыпин.
     КОНЕЧНО, сбросившая царизм революция могла произойти не в феврале 1917-го, а в любой другой день любого другого месяца и года. Но то, что народ, изверившийся в самодержавной власти, уставший не только от войны и связанных с ней лишений, но и от царивших в стране неравенства и несправедливости, буквально «закипал», - это ощущали все мало-мальски наблюдательные люди.
     В своих мемуарах тогдашний французский посол в России М. Палеолог так описывал, например, оценку положения в стране и ее перспектив одним из влиятельнейших российских промышленников А. Путиловым: «Он считал, что в России необходима коренная перестройка всего административного механизма, ибо дни царской власти сочтены и революция неизбежна. Но она будет для страны губительна, потому что от буржуазной революции мы, россияне, тотчас перейдем к революции рабочей, а немного спустя – к революции крестьянской. Тогда начнется ужасная анархия… на десять лет… Мы увидим вновь времена Пугачева, а может быть, еще похуже…»
     Больше полувека назад, сразу после окончания Второй мировой войны, русский историк и философ Г. Федотов опубликовал статью «Россия и свобода», в которой отмечал, что «со времен Петра Россия жила в двух культурных этажах. Резкая грань отделяла тонкий верхний слой, живущий западной культурой, от народных масс, оставшихся духовно и социально в Московии» (курсив мой. – В.Б.). Это резкое разделение общества на два трудно совместимых друг с другом начала, не говоря уже о колоссальном социальном расслоении, почти непреодолимых сословных перегородках, в полной мере сохранялись в канун потрясших Россию революций и во многом явились их причиной.
     В конце XIX и первые десятилетия ХХ века непонимание и взаимное отчуждение «двух Россий» достигло крайней точки. Разнообразные свидетельства этого в изобилии можно обнаружить в произведениях всех русских писателей-реалистов того времени – от Толстого и Чехова до Горького и Куприна. Именно оно, вековое отчуждение, и определило невероятные жестокость и непримиримость сторон, противостоявших друг другу в ходе революций 1917 года и последовавшей за ними Гражданской войны.
     За незнание собственной страны и непонимание особенностей ее исторического пути развития, за откровенное презрение к народу, игнорирование его нужд и потребностей, бывшему императору Николаю II пришлось заплатить по самому суровому счету… Впрочем, можно так же предположить, что он оказался крайним в вырождающейся династической цепочке российских государей и «расплатился» за всех.