на главную страницу

28 Июля 2005 года

Планета людей

Четверг

Обелиск

Аркадий БАБЧЕНКО.
Фото Юрия ТУТОВА.




     Псков. Первое марта. Кладбище «Орлецы».
     На улице очень морозно. Меж мраморных плит гуляет холодный ветер, пробирает насквозь. Я зябко ежусь, кутаюсь в воротник.
     Закуриваю. Меня прогоняет какой-то полковник – здесь курить нельзя.
     Я стою перед мемориалом, смотрю на имена. Шесть выстроенных в ряд обелисков из черного мрамора. Подполковник Евтюхин, майор Достовалов, младший сержант Швецов, ефрейтор Лебедев, рядовой Травин, капитан Таланов...
     Год назад под Аргуном погибла 6-я рота 104-го парашютно-десантного полка. Почти полностью полегла. Из девяноста человек погибли восемьдесят четыре. Шестеро, псковичи, похоронены здесь, на этом кладбище.
     Кладбище небольшое. Серые могильные плиты, ограды. За кладбищем начинается лес, совсем близко, метрах в ста.
     Что-то происходит со мной, какое-то наваждение. Кладбище, зима, лес... На что-то это очень похоже, где-то я уже это видел... Где? Ах, да... Тогда на той чертовой сопке, в том же марте, только неделей позже. У нас тогда полегло человек двадцать. А может, и больше.
     Через неделю после гибели 6-й роты в том же Аргунском ущелье, под Шаро-Аргуном, мы точно так же, как и десантники, наткнулись на Хаттаба. Он ушел от них под Улус-Кертом, а через неделю на него наткнулись мы. Зажали его на такой же высотке. Тот же лесок, снег, серпантинная дорога. И кладбище. Такое же, как и здесь, в Пскове, кладбище... Бог ты мой, как все похоже!
     И вдруг... Все теряется – сегодня-вчера, прошлое-настоящее, было-есть. Передо мной уже совсем другое кладбище. Очень похожее, но другое. ТО кладбище. Серые могильные плиты, ограды, снег. Только вместо крестов над камнями полумесяцы. Яркое морозное утро. Голые деревья скрипят под ветром, запутываются ветками.
     В лесу все грохочет, из редких деревьев в нашу сторону летят трассера, скопища трассеров, весь воздух напичкан трассерами. Их миллиарды, и спрятаться от них невозможно. Я ползу, уткнувшись лицом в снег, лихорадочно ищу ямку поглубже, прячусь за могилы. Твердый металл ударяет по плитам, выбивает цементную крошку над головой, шлепает по деревьям, проносится в десяти сантиметрах над затылком. Все орут, кого-то ранит, кого-то убивает... Огромный КПВТ грохочет у меня над ухом, он такой большой, что застилает весь мир. Кроме него, ничего не существует, никакой любви, правды, истины, справедливости, подвига... Существует только одно – спрятаться от него. Это сейчас самое главное – спрятаться. Я, как червяк, корчусь на открытой земле, уже ничего не соображаю, только тыкаюсь слепым от ужаса лицом за бугорки и ямки.
     Лес совсем рядом, так близко, что мы слышим их крики: «Чего вы залегли, русские собаки! Идите сюда, мы вам покажем контактный бой! Вы же так много орете про него в своих газетах!» Они подпустили нас на пятьдесят метров и начали бить с трех сторон в упор, расстреливая ворочающиеся на снегу тела.
     ...Я очухиваюсь. Нет, это все прошло, это наваждение. Сейчас передо мной обычное русское кладбище. Здесь все, как всегда на Руси, – тихо, спокойно, привычно. Немного тоскливо. Вороний грай разлетается над крестами, где-то бьет колокол. Здесь не убивают, не стреляют...
     Над головой резко раздается залп. Я дергаюсь, инстинктивно приседаю. В теле моментально – ужас, жар, одна единственная мысль: не наваждение, черт возьми, я правда ТАМ! Я не знаю, как это может быть, но я там! Стреляют!
     Оборачиваюсь, готовый рвануться за ближайший холмик... Фу ты, черт! Сразу слабею, в ногах расслабляющая дрожь – пронесло. Рота почетного караула перезаряжает автоматы, салютует погибшим вторым залпом...
     Я опять вздрагиваю. Понимаю, что это не опасно, но ничего с собой поделать не могу. Это у нас уже в крови, рефлекс на резкие звуки, как слюна у собаки Павлова. Рядом вздрагивает стоящий впритык ко мне десантник, я чувствую, как дергается его плечо. Он поворачивается, его глаза мечутся в панике. Он встречается со мной взглядом, его взор проясняется. Мы виновато, как поджавшие хвост собаки, улыбаемся, понимаем друг друга.
     К обелиску подходят матери. Кладут цветы. Я подхожу вместе с ними, кладу на ледяной мрамор две гвоздики. Матери плачут. Я тоже что-то... Немного того... Прохудился... Холодный ветер бьет в лицо, слезы замерзают на щеке, стягивают кожу. Я плачу...
     Влага застилает глаза, все расплывается передо мной, я плохо вижу. Что это? Вместо фамилий десантников совсем другие имена, вместо их портретов – другие лица... Бадалов Игорь, погиб восьмого марта под Шаро-Аргуном... Яковлев Олег, погиб пятнадцатого января в Грозном... Воложанинов Андрей, погиб десятого, Ханкала... Мухтаров, январь, Сунжа... Вазелин, Пашка, Андрюха-замполит, очкастый взводный...
     Так уж сложилось у нашего поколения, что многие прошли через войну. Афган, Карабах, Абхазия, Приднестровье, Чечня, Югославия... Почти у каждого из нас есть в жизни своя сопка.
     Фамилии расплываются, вместо них появляются другие. Я читаю имена, смотрю на них, вспоминаю...
     Здравствуй, 6-я рота. Здравствуй, первый гвардейский полк. Здравствуй, 426-й имени кубанского казачества, орденов Суворова и Богдана Хмельницкого. Здравствуй, Игорь. Здравствуй, Андрюха.
     Здорово, мужики...


Назад

Полное или частичное воспроизведение материалов сервера без ссылки и упоминания имени автора запрещено и является нарушением российского и международного законодательства

Rambler TOP 100 Яndex