Юг: солнце и пляж, море и простор, кафешки и вино. Отпуск. Кайф!
     Новороссийск: портянки и казармы, построения и зарядки, стрельбы и уставы. Армия. ВДВ!
     После шести месяцев спецподготовки в военно-полевом лагере 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии я, показавший отличные результаты на учениях, был зачислен в сводный батальон для проведения антитеррористических операций на территории Чеченской Республики. Короче, поехал на войну.
     Из «Новороса» до Моздока добрались на грузовиках «Урал», затем на вертолетах Ми-26, или «коровах», как их у нас называли, долетели до аэропорта Северный. Разместились в Ханкале, на пункте дислокации большинства воинских частей, принимающих участие в боевых действиях.
     В Ханкале народу – пресс. Это и солдаты, и все командование тактической группировки, и журналисты, и эмиссары из различных международных организаций.
     Первый бой, по-армейски – «выход на боевые», состоялся на пятый день моего пребывания в зоне конфликта. То был 1995 год.
     Чего только ни делал – лазил в горы на «прочесы», штурмовал крупнейший в Чечне цементный завод, сопровождал грузовые колонны с «вэвэшниками», стоял на блокпостах, участвовал в зачистках населенных пунктов.
     Поймал растяжку и очутился в госпитале, после которого и случился мой самый запоминающийся бой.
     После прорыва банды полевого командира Салмана Радуева из Первомайского и Новогрозненского мы, возглавляемые тогда еще полковником Владимиром Шамановым, догнали и «дожали» часть радуевских боевиков, отставших от основной толпы. Удалось уничтожить более двадцати «духов», наши же потери были неизмеримо меньшими: всего несколько раненых бойцов. И среди них – я. Ногу чуть не оттяпали, гады, зла на этих уродов не хватает. А Шаманов, несмотря на звание, в те дни вместе со всеми подчиненными мерз в окопах, недоедал, недосыпал, но ходил в атаку, где тоже был ранен. Больно, холодно, страшно ему было, как и нам. Но он не уходил и заслужил огромное уважение всего личного состава батальона: за него стояли горой и погибали смело. Каждый рядовой, видя решительность «батьки», сам заряжался положительной энергией командира и храбро шел в бой. Шаманов проявил себя настоящим лидером, мужиком, хозяином. Я за таким редким талантом, как он, и сейчас готов идти в бой.
     Конечно, в осаде Первомайского было много непонятного, как и в последующем столкновении у Новогрозненского, но, по моему мнению, мы, солдаты, сделали все, что могли, и все приказы выполнили. А о качестве приказов я говорить не могу – не моя стезя, генералы пусть сами меж собой разбираются. И вообще в моем военном билете эти полгода войны не вписаны. Мне, конечно, от этого ни жарко ни холодно, но иногда становится неприятно, когда несведущие люди, заглянув в мой «военник», говорят, что я там не был. Был! Воевал! И поболее других.

     «Сражайтесь на пути Аллаха, но не допускайте крайностей, не будьте вероломны, не подвергайте людей пыткам, не убивайте ни женщин, ни стариков, ни детей».
     

Пророк Мухаммад.

     За этот выход я был награжден медалью Суворова, но узнал об этом намного позже, уже на «гражданке». Сейчас медаль лежит у матери. По праздникам она показывает ее подружкам и родственникам, гордится мной. А я горжусь своим взводным – классный такой мужик, настоящий профессионал. Не раз и не два спасал нам жизнь. А ведь старше меня всего на три года. Жаль, не знаю, где он сейчас, может, черкнул бы пару строк.
     После непродолжительных каникул в госпитале я добровольно вернулся в Грозный. Снова в который раз. Почему? Да после «боевых» дослуживать в части – в лом. Устав, зарядка и полодерня меня не привлекали – занудство одно. Да и прикипел я как-то и к войне, и к своим пацанам, и к обстановке. Когда все друг за друга готовы глотку любому выдрать – это здорово! Такое единение, единодушие, союз, какого я нигде больше не чувствовал.
     Не последнее место в наших взаимоотношениях занимала такая дрянная штука, как месть. Иногда она делала нас решительными и напористыми в наших благородных стремлениях, а иногда глупо подставляла под пули. Это уж кому как везло.
     Весь март и апрель я входил в состав группы охраны Дома правительства Чечни, где видел многих из высокопоставленных чиновников, тогда находившихся на Северном Кавказе. Легально и нелегально. С официальными и неофициальными визитами. Все они туда приезжали. Практически весь столичный политический бомонд проходил через дверь, которую охранял я. Как будто здесь Москва какая-нибудь.
     Затем в мае в составе своей роты я стоял на блокпостах под городком Шали, где обнаружил и обезвредил несколько боевиков. Тогда еще удивлялся – плененные «духи» знали о расположении наших частей и планах нашего командования намного больше, чем мы сами. Но за это они заплатили сполна. Нет, мы их не били и не мучили, ничего подобного. Просто поговорили по-мужски. Один на один.
     С разными «духами» имел дело. Кто-то воевал за родину, кто-то за веру, а кто-то просто так – ведь делать больше ничего не умел, только воевать. Представьте, человеку двадцать лет, из которых он пять лет живет в состоянии войны. То есть всю сознательную жизнь он, волей или неволей, сталкивается с войной. Учиться негде, работать негде, уехать – никак и некуда, а кушать хочется всегда. А если у него еще жена, дети и родители старые? Их ведь тоже кормить надо. Да и религия вроде не против, если мусульманин немного повоюет – джихад и все такое прочее. Все стреляют, и они постреляют. Хуже всех, что-ли?
     И если таких несчастных неудачников еще можно постараться понять (можно, да не нужно), то как понимать бывших уголовников, нашедших в этой войне радость безнаказанного убийства? Все-таки убивать людей – самый тяжкий грех в любой религии! Ой, не буду я лезть в дебри, анализировать, сопоставлять, думать – не мое это. Сами голову ломайте, ежели хотите. Но скажу: большинство «духов» все же воевали за деньги. Сволочи, таким уродам нет никаких оправданий, кроме одного – пули в лоб. Кстати, само происхождение слова «дух» мне первое время оставалось неизвестным. Спрашивал у офицеров, они тоже ничего существенного объяснить не могли: «Дух» – он и есть «дух». Уже под дембель встретил одного умника, который довел до меня истинный смысл этого слова: «Душман хренов!» На том и порешили.
     Много чего видел, много чего пережил. Вспоминать неохота, а что охота, то и вспоминать нельзя. Не положено. Сейчас, спустя пять лет, если какие-то мелочи и стерлись из памяти, то и черт с ними, такого добра не жалко. Но ведь главного не забыть никогда. А это, главное, у каждого свое. Я никогда на жизнь не жаловался и жаловаться не собираюсь. Воевал не за деньги, не за льготы и привилегии, не за медали. За Родину. «Если не я, то кто?» – это про меня. Да, я такой, старого помола. В Родину верю, в справедливость, в лучшую жизнь. И когда Родина сказала: «Надо!», я, не колеблясь, ответил: «Есть».
     А милостыня мне не нужна, не люблю, когда меня жалеют. Пусть забьют свои льготы себе в задницу или лучше помогут тем, кто нуждается. У нас в стране ведь и без меня хватает физически и психически увечных. Вернее, у нас в стране нормальных людей почти и нет. Страна-калека. Каждый если не инвалид, то ветеран ВОВ, если не воин-интернационалист, то ликвидатор-«чернобылец», если не репрессированный, то незаконно осужденный политической системой. Каждый индивидуум в свое время был чего-либо лишен или в чем-то ограничен и теперь готов предъявить свои претензии государству. А тут еще мы, «чеченцы», со своими проблемами появились, нежданно-негаданно, так сказать, нагрянули.
     Проблемы... Мне действительно становится обидно, когда я вижу ветеранов Великой Отечественной с протянутой рукой. Люди, всю жизнь горбатившиеся на государство, на старости лет не могут жить не то чтобы полноценной, а хотя бы божеской жизнью. Позади голод, сталинские репрессии, война, фашистские лагеря, послевоенная разруха, хрущевская оттепель, брежневский застой, перестройка, развал Союза и большая часть отведенных Господом Богом лет. Жизнь фактически уже прожита. Люди, поднимавшие целину и сибирскую нефть, годами стояли в очередях за коврами и телевизорами, получали продукты по талонам, но боролись за будущее своих детей. За мое будущее.

     «Лучший джихад есть тот, когда человек говорит правду в лицо правящему тирану».
     

Пророк Мухаммад.

     И что теперь? Группа ворюг, прозванная олигархами, жирует, а вся наша некогда могучая страна донашивает последние калоши. Их дети загорают на заграничных пляжах, а мы месим чеченскую грязь, зарабатывая своей кровью миллионы для чужих карманов... Рваный камуфляж, стертые сапоги да видавший виды автомат – вот она, наша жизнь.
     Жизнь. Жизнь ужасна и прекрасна одновременно. Секунду назад сморщенный лоб и квадратные глаза в преддверии смерти, но вот пуля просвистела мимо, и уже радуешься, улыбаешься, любуешься красотой заката. Злишься, почему лежишь в этой грязи и где же Всевышний, почему он не спасет и не вытащит тебя из такого дерьма, какого хрена ты вообще тут делаешь, и тут же благодаришь этого же Бога за то, что остался жив. Считаешь, что Бог любит тебя и ты самый счастливый человек на всем белом свете. Потому что жив! Жизнь удивительна своей непредсказуемостью. Ничто не вечно, но ведь и ни одно событие два раза не повторится по одному сценарию. Снаряд в одну воронку дважды не попадает. Желай большего, но довольствуйся тем, что есть. Есть жизнь. Единственная.
     Вспоминать... Вспоминать о чем? Память желает хранить лишь светлые страницы жизни. Желает хранить светлые, но сохраняет и черные, стирая лишь повседневную серость. Серость будних дней.
     Последний выход, «дембельский аккорд». Я ведь знал, что этот выход – последний. Знал. И знаю сейчас, что не забуду тех дней никогда, ни при каких обстоятельствах. Даже в эту минуту, если мне прикажут вернуться туда, в горы, я сделаю это без раздумий. Но при одном условии – воевать мы будем честно.
     Наша небольшая группа была заброшена высоко в горы. В течение двух недель мы, как горные козлы, скакали по вершинам и искали боевиков, подготавливающих склады с боеприпасами и продовольствием для прикрытия отхода основных сил. Каждый километр давался с огромным трудом. Каждый новый день казался в сто раз труднее дня предыдущего: воды у нас не осталось, курева, естественно, тоже, а о еде я вообще промолчу. Немытые и голодные, целыми сутками мы осторожно передвигались по тропам в поисках противника. Но мучились мы не зря. Выход оказался удачным – удалось обнаружить и истребить человек двадцать боевиков и две базы с оружием, которые они охраняли.
     Что примечательно, почти все изъятое у «духов» оружие и снаряжение (палатки, средства связи, аптечки первой помощи, консервы) имело заграничное, НАТОвское, происхождение, что в очередной раз подтвердило «мирные» намерения западных стран по вопросу урегулирования чеченского конфликта. Но соль не в этом. Вот если бы мы тогда замочили всех «духов», которых там видели, я полагаю, война давно бы закончилась. Я ведь таких сволочей держал на мушке, радости не хватало, как не терпелось их снять. Но был приказ: «Не стрелять»...