Лучшие умы России во все времена прекрасно понимали, что выживание ее государственности в тяжелейших геополитических условиях бытия определяется боевыми качествами военного организма.
     Строго в соответствии с уроками отечественной истории и выводами русской военной мысли они создавали и укрепляли «прибыльную для боя» государственную боевую машину, которая еще в Древней Руси была апробирована нашими предками как идеально подходящая для России исконно русская военная система, куда входили взаимно усиливающие друг друга профессиональная армия и земское (народное) ополчение.
     Кстати, победа в Отечественной войне 1812 года над невиданным наполеоновским нашествием «двунадесяти языков», подмявшим под себя всю Западную Европу, была обеспечена двухсотсорокатысячной профессиональной армией и заранее подготовленным четырехсотдвадцатитысячным милиционным ополчением, которое выполняло вспомогательные функции. К сожалению, с течением времени победители Наполеона стали примерять на собственный «кафтан» «доспехи» побежденных. Результат не заставил себя долго ждать.
     Из фактов провальной Крымской кампании 1853-1856 гг. высшее военное руководство России сделало совершенно неправильные выводы. Проигрыш заключался не в заявленном отсутствии железных дорог, парового флота и нарезного оружия. Все это в той или иной мере присутствовало в России и ее армии, что доказано самыми новейшими историческими исследованиями. А дело как раз в «бессистемности военных учреждений, наполненных к тому же чужеродным содержанием», как явствовало из критического замечания одного из современников.
     На этом минорном фоне император Александр II и его военный ментор генерал Милютин развернули широкомасштабную деятельность по реорганизации Русской армии с переводом ее комплектования на уже апробированную Западом систему «вооруженного народа», то есть всеобщую воинскую повинность. Однако принятие на законодательном уровне «Устава всесословной воинской повинности» отнюдь не встретило всеобщего одобрения среди высоких военных и гражданских чинов.
     Против него восстал ряд крупных государственных деятелей России, группировавшихся вокруг бывшего кавказского главкома победителя Шамиля генерал-фельдмаршала Александра Ивановича Барятинского. Рупором несогласных стало «золотое перо» Кавказской армии - генерал-майор Ростислав Андреевич Фадеев. К слову сказать, они не отвергали идею всеобщей воинской повинности в целом, но видели в ней прежде всего не панацею от всех военных бед, а инструмент всеобщего военного обучения.
     По мнению князя Барятинского, закон, имея массу извлечений, оставлял за своими пределами самую образованную часть российского общества. Надо было либо призывать всех годных, либо - никого, иначе «Устав всесословной воинской повинности» являлся уделом немногих. Не осталась вне критики и внедряемая генералом Милютиным военно-окружная система из-за ее излишней забюрократизированности в ущерб строевой службе войск.
     Но, пожалуй, самым главным моментом в предлагаемом оппозиционерами варианте реформирования вооруженных сил страны явилось предложение перейти с принудительной формы комплектования на добровольную, сохраняя ее профессиональную основу. В качестве аргументов они приводили слова князя Барятинского, любившего повторять, что если «врачом и учителем становится не каждый, то почему тогда военным может быть любой».
     Генерал-публицист Фадеев со страниц газет предупреждал Милютина и его присных о том, что после их дел Русская армия превратится в «сборище случайных людей, равнодушных к судьбе собственного Отечества». В его записке «Сомнения насчет нынешнего военного устройства», представленной царю 12 июля 1872 г., он предрекал поражение России в будущем по вине военного министерства. «При явном враждебном расположении к власти миллиона людей частных и служащих и при полном равнодушии всех остальных, неприязненные попытки против нее пойдут без конца, и какой-нибудь шайке удастся низвергнуть в один день наш пятивековый порядок».
     Но нет пророка в собственном Отечестве. Дальнейшее развитие российской истории показало правоту генерала-патриота. О нем вспомнили тогда, когда грянула «февральская грязь» 1917 года.
     После отречения императора
     Николая II 15 марта 1917-го и последовавшего за ним пресловутого «Приказа № 1» с обнародованием «Декларации прав солдата», уничтоживших в армии единоначалие, последовал развал системы «вооруженного народа». В этот момент раздался одинокий голос командира 14-го корпуса генерал-лейтенанта барона Алексея Павловича Будберга, тщетно призывавшего павших духом военачальников перейти, пока не поздно, на добровольческие начала. Он считал, что во всей Русской армии наберется миллион вполне боеспособных солдат. Это предложение он подкрепил данными опроса личного состава, проведенного во вверенном ему корпусе. Из 18-й и 70-й пехотных дивизий положительно на этот счет откликнулись около пяти тысяч офицеров и солдат, т.е. десятая доля от списочного состава. Оперируя этим фактом, генерал Будберг предлагал правительству и Верховному командованию распустить 250 дивизий действующей армии, заменив их путем отбора на добровольной основе малой профессиональной армией в количестве 25 дивизий.
     Свою точку зрения он изложил на совещании корпусных командиров 5-й армии, доказывая, что: «Лучше иметь 4.000 отборных людей, чем 40 тысяч шкурятины», - как впоследствии написал в своем дневнике.
     Повышение денежных окладов военнослужащих в 25 раз, предлагаемые денежные премии за военные трофеи и боевые успехи были приняты высшими чинами в штыки. Генерал-квартирмейстер Ставки Михаил Константинович Дитерихс признал, что подобные явления в Русской армии «не соответствуют началу воинской этики» и что переход на добровольческие рельсы является «нарушением организации». Как будто все то, что до тех пор случилось: братание с врагом, избиение офицеров и массовое дезертирство не было нарушением этики во много раз хуже. И о какой организации шла речь, если в частях заправляли не их командиры, а полковые комитеты.
     А власти во главе с Керенским усмотрели в усилении армии личную для себя угрозу. Ведь такая отборная армия, заменившая собой разложившийся «вооруженный народ», смогла бы не только отразить наступление врага внешнего, также полуразложившейся на Восточном фронте немецкой армии, но и припомнить кое-что врагу внутреннему.
     Дальнейший ход событий в который раз доказал правоту очередного доморощенного пророка, увы, не услышанного сильными мира сего в России.
     Своевременный переход в сентябре-октябре 1917 г. на добровольческий принцип комплектования сберег бы нашу армию и тем самым уберег бы нашу Родину. Русский военный историк Антон Антонович Керсновский, комментируя дальнейшее развитие событий по созданию уже белой армии, писал:
     «Добровольческая армия была создана, но создана в порядке импровизации с совершенно негодными средствами. У генерала Алексеева было всего тридцать юнкеров и восемьсот рублей деньгами. За два месяца до того, в бытность генерала Алексеева в Ставке, в его распоряжении были сотни тысяч офицеров и верных долгу солдат, которых надо было только организовать, были миллиарды рублей. Организация рушилась. До реорганизации не додумались. Пришлось взяться за худшее – за импровизацию».
     Чем закончилась эта припозднившаяся «импровизация», известно.