Я ПОСТИГАЛ значимость поэта Дудина поначалу, каюсь, без особого интереса и стремления. Может, оттого, что при первой встрече в Ленинградском Доме писателя он показался мне недоступным небожителем с Золотой Звездой Героя Социалистического Труда на лацкане модного пиджака… Но однажды, весной 1978 года, я получил из редакции задание попросить для «Красной звезды» стихи у поэта Дудина.
     В назначенный час я был у него в квартире. Он сам открыл мне дверь, помог пристроить на вешалку шинель.
     - Такой молодой и уже полковник, - сказал удивленно. – Мне вот шестьдесят два, а все я просто солдат, – и вдруг прочитал четверостишие: «Да, я солдат. Я возводил мосты. Душа – в рубцах, и на руках – короста. Возвышенные истины просты. Да только их осуществлять не просто…»
     - Зато вы в литературе генерал, - отвечал я.
     - Да, пришпандорили мне такую кликуху, - улыбнулся поэт и пригласил меня в свой кабинет, от пола до потолка заставленный книгами. Достал из ящика стола потрепанную школьную тетрадь. – Это стихи времен войны. Их сохранил мой фронтовой друг Дмитрий Рура. Я не хочу их редактировать. В этих строчках ветер того времени. Если газета сочтет возможным их обнародовать, буду весьма признателен. Они еще нигде не печатались.
     Как только в «Красной звезде» появилась «Забытая тетрадь» фронтовых стихов Дудина, я сразу позвонил ему. И весьма удивился восторженной реакции известного поэта. Он радовался, словно впервые в жизни увидел свой труд опубликованным в печати. Просил сердечно поблагодарить редактора за «такой подарок».
     Внимательно перечитав его военные стихи, я тогда впервые захотел познакомиться и с биографией поэта. Он родился в деревне Клевнево Ивановской области в 1916 году, 20 ноября. В крестьянской семье. Учился в школе крестьянской молодежи (ШКМ), которая находилась от села почти в тридцати километрах. а автобусы тогда еще не ходили. В одиннадцать лет остался без матери. Потом была текстильная школа ФЗО, работа помощником мастера на ткацкой фабрике, сотрудничество с местными газетами, где были напечатаны его первые стихи, учеба на вечернем отделении Ивановского пединститута. В 1939 году Михаила Дудина призывают в Красную Армию, он попадает в полковую школу – курсантом пулеметного взвода. Дудина сослуживцы любили – он знал много стихов и читал их на память в свободные часы. Особенно Маяковского.
     С первых дней советско-финской войны он на фронте. Мужественно выдержал тяжелые бои на Карельском перешейке, морозы, походы в разведку, был награжден очень чтимой медалью «За отвагу». В начале 1940 года Дудин – на полуострове Ханко, который Советский Союз получил от Финляндии в аренду. Там создавалась военно-морская база, и задача ее состояла в том, чтобы вместе с нашими гарнизонами на островах Эзель и Даго не допустить вражеские корабли в Финский залив – к Ленинграду. В марте 1940 года была сформирована 83-я отдельная стрелковая бригада и направлена на Ханко для защиты полуострова с суши. Дудин оказался в 335-м стрелковом полку этой бригады, во взводе разведки полковой батареи. Однополчане вспоминают его с благодарностью, потому что Дудин, как крестьянин, всегда был примером для городских.
     На Ханко его застала Великая Отечественная. Ханковцы выдержали жестокий удар финских войск, но уже в ноябре 1941 года началась эвакуация гарнизона. Турбоэлектроход «И. Сталин», на котором уходил с полуострова молодой поэт, 2 декабря был атакован врагом и затонул. Михаил Дудин сумел выплыть... В Ленинграде стал военным корреспондентом фронтовой газеты «На страже Родины». Играл одну из ведущих ролей в редакции. Ему легко давались статьи и репортажи, стихотворные фельетоны и очерки, публицистика и эпиграммы. Он умел работать, что называется, на ходу, что для ежедневной газеты было просто неоценимо. Он вспоминал об этих днях с особой теплотой.
     ПРИМЕРНО в сентябре 1978 года я на своем «жигуленке» махнул на выходные в Пушкинские горы. И там возле главной усадьбы на знаменитой «скамейке Онегина» увидел Дудина. Он шлифовал наждачной шкуркой палку с замысловатой рукоятью. Он узнал меня, стал въедливо расспрашивать о «Красной звезде», о том, чем живет Советская Армия. В конце беседы подарил мне только что сделанную им палку-трость, затем легким росчерком набросал в блокноте мой карикатурный портрет, вырвал листок и протянул мне:
     - На память о встрече у Пушкина!
     К сожалению, трость, подаренная поэтом, куда-то пропала, а шарж хранится наклеенным в моей адресной книжке.
     Он был художником во всем, но прежде всего он существовал как поэт и таким останется в нашей литературе. Изданные им более двухсот книг еще будут оцениваться и переоцениваться многими поколениями.
     Но Дудин был еще и Великим Гражданином Ленинграда. По-моему, никто в городе на Неве не сделал так много для сохранения памяти о защитниках Ленинграда, о блокадниках, о страшной трагедии войны, как Дудин. Это он своим авторитетом и напором подтолкнул принятие властями решения о создании на Средней Рогатке на южном въезде в город памятника и Мемориального зала к 30-летию Победы, это он стал инициатором сбора средств для его создания, это его посвящение выбито золотыми буквами на граните: «Подвигу твоему, Ленинград».
     СОЛДАТ, ПРОШЕДШИЙ войну и блокаду, много раз смотревший смерти в глаза, он лучше многих понимал, как необходимо хранить память о Подвиге советских людей и какую роль способна играть такая память в жизни грядущих поколений. Вот надпись на Невском проспекте – «Эта сторона улицы при артобстреле наиболее опасна». Сколько мыслей и чувств вызывает она у жителей и гостей нашего города! Памятный знак на Аничковом мосту рядом с выбоиной от снаряда. Мемориальная доска на улице Пестеля в честь героических защитников полуострова Ханко. Эпитафию Дудина мы читаем на братской могиле Серафимовского кладбища, посетителей Пискаревского мемориала встречают на пропилеях дудинские строки: «Память о вас навсегда сохранит Ленинград благодарный. Вечен ваш подвиг в сердцах поколений грядущих». Это все вехи неутомимых усилий Михаила Александровича Дудина.
     Я, как и многие жители города, считаю великой его идею создания Зеленого пояса Славы. Вся линия обороны блокадного города превратилась в кольцо высаженных деревьев, кустов, и оно протянулось цветущей зеленью – самой красивой памятью о защитниках Ленинграда. В разрывах кольца – танки на пьедесталах, орудия, памятные знаки, эскизы которых нарисовал сам поэт. Около 30 оригинальных памятников, о каждом из которых можно написать захватывающий рассказ. Сегодня уже невозможно представить, сколько нервов и усилий пришлось затратить Михаилу Александровичу, чтобы добиться реализации этой неординарной задумки. Но он добился и воплотил. Можно вспомнить о созданных им музее обороны Ханко, панораме-мемориале в Кировске, поэтическом театре «Эксперимент», мемориальных досках Николаю Тихонову, Сергею Орлову. Все это надо было пробить через многие инстанции, довести до ума и дела.
     У Дудина было свое отношение к могилам неизвестных солдат: «Неизвестный солдат остался неизвестным по небрежению живых. Это позорно для живых. В этом забвении рушится связь времен и поколений». Людям, пытающимся очернить пережитое страной и народом в годы Великой Отечественной, он ответил гневными строками: «Не распинай мой день вчерашний. И не пытайся на меня свалить с поспешностью всегдашней позор сегодняшнего дня».
     БОЛЕЕ ДВАДЦАТИ лет Михаил Дудин возглавлял Ленинградский комитет защиты мира. И есть своя закономерность в том, что поэт, сказавший о себе: «да, я солдат», не раз писал и говорил, что именно бывшие фронтовики знают подлинную цену войны и мира, а память о понесенных утратах, гибели боевых товарищей заставляет отдавать все силы тому, чтобы война не повторилась. В стихотворении «Моему однополчанину» Дудин писал: «Мне Родину спасать досталось, тебе – всю землю уберечь». Поэт не раз утверждал, что «опасна не только подготовка к войне, в которой не будет побежденных и победителей, страшна атмосфера, рождаемая милитаристским угаром». Но еще большей опасностью он считал благодушие и пацифизм государственных руководителей, предающих забвению укрепление обороноспособности страны: «У любой шавки появляется соблазн куснуть ослабевшего льва».
     Известность, популярность, награды и звания, должности – это не только проявление общественного признания, но и строгое испытание, которое не так-то легко выдержать. Но Михаил Александрович оставался поэтом, а поэзия помогала ему возвращаться в свое поэтическое естество, помогала оставаться самим собой. «От тревоги за жизнь никогда не стоял в стороне я», - сказал он в стихотворении «Молодому поэту». «Все совершенное на свете изготовляют мастера», - утверждал в другом («Молодому мастеру»). Поэтому, «чтобы тебя не огорчала судьба несовершенных дел, не вышло – начинай сначала, умри, но сделай, как хотел…»
     Знакомясь с поэтическим наследием Михаила Дудина, мы приобщаемся к сложному и богатому духовному миру поэта, жившего радостью, болью, заботами его современности. Его стихи привлекают нас правдой, искренностью, глубокими и честными раздумьями о том, что происходит с человеком и человечеством.
     ЕГО НЕ СТАЛО в 1993 году. И похоронили поэта, как он завещал, рядом с матерью на неприметном погосте в селе Вязовском. А в год 60-летия Победы он опять был с нами, стихи его звучали повсюду: в концертных залах, по радио, с телеэкрана. В те весенние дни на доме, где жил Михаил Дудин, большому русскому поэту и гражданину была установлена мемориальная доска. Читали стихи Михаила Александровича. Среди них это:
     Прощайте! Уходим с порога.
     Над старой судьбой не вольны.
     Кончается наша дорога –
     Дорога пришедших с войны.
     Прощайте! Со временем вместе
     Накатом последней волны
     Уходим дорогою чести,
     Дорогой пришедших с войны.
     Уходим… Над хлебом насущным –
     Великой Победы венец.
     Идем, салютуя живущим
     Разрывами наших сердец.
     Не хочется заканчивать рассказ об этом человеке на грустной ноте. У Михаила Александровича был еще один поистине замечательный талант. Талант поэта-юмориста. Его эпиграммы были нередко острыми и обидными, но удивительно – почти никто и никогда не обижался на поэта. Перед приездом в Ленинград Горбачева по городу гуляла его частушка: «Лежит милая в постели, а я лежу под койкою. Как же мы достигнем цели с этой перестройкою?»
     Тогда, при встрече в Пушкинском заповеднике, он показал глазами на хлопотавшую возле усадьбы дворничиху и рассказал мне, как она общается с экскурсантами, как рассказывает им о Пушкине: «Здесь он писал, здесь отдыхал. А бывало, скажет мне: «Арина Родионовна, сбегай за водкой». Я и бегу».
     Мне часто кажется, что я и сейчас слышу его ироническое признание: «Мне бы следовало жить при Иване Грозном и быть скоморохом. Люблю скоморошьи проделки». Но зритель, которого он иногда развлекал с лукавым озорством, был не в театре, а в нашей жизни.