Крутизна подъема

     Даже для серьезных биографов Алексей Николаевич вроде сознательно подкинул трудно постижимую задачку: он не оставил воспоминаний. А та россыпь записных книжек, которые бережно хранятся в семье по сей день, изобилует цифрами, беглыми пометками «для памяти», лаконичными тезисами. И вряд ли претендуют на мемуары в широком понимании жанра, столь популярного в наши времена. Там не отыщете личностных оценок людей, с которыми Косыгин работал на различных государственных постах, отголосков переломных, зачастую критических событий для страны.
     За гранью постороннего любопытства осталось и многое из того, что позволило бы судить о духовных запросах юного Алексея, третьего ребенка в рабочей семье петербуржцев - Николая Ильича и Матроны Александровны Косыгиных. И кто теперь скажет, до каких пределов в мечтаниях мог он «возвышаться». Страдал ли честолюбием, думал ли о высотах общественного признания? Одно можно отметить наверняка: без упорного утверждения собственного «я» вряд ли из простого паренька вызрела бы Личность мирового масштаба.
     А жизнь, испытывая, подбрасывала ему такие «шарады», что иной бы отступил уже на первых ухабах. Представьте начало века минувшего. А. Косыгин родился в 1904 году. Набирала силу волна народного гнева. Стачки, погромы. Близость революционных потрясений… О таких, как Алексей и его ровесники, нередко высказывались так: сама, мол, история диктовала строки «обыкновенной биографии в необыкновенное время»… В пятнадцать лет Алеша Косыгин уже примерил красноармейский шлем.
     Под перезвон призывов спасать Отечество, которое в опасности, он добровольцем уходит на Гражданскую войну. Юность всегда жаждет риска до самоотречения. Косыгин – не исключение. Тоже прошел через многие испытания. К передним рубежам подвозил боеприпасы, рыл окопы, защищал Петроград. А когда исполнилось семнадцать, ушел из рядов РККА. Потом Алексей Николаевич скупым росчерком отметит в автобиографии: «В 1921 году был демобилизован из 61-го военно-полевого строительства из г. Мурманска как не достигший призывного возраста».
     Судьба будто заранее определила свой выбор, выпестовывая будущего премьер-министра, тщательно оберегая от скоропалительных действий. В некотором роде спасительным оказался порог кооперативного техникума. Потом были бескрайние просторы Сибири, Сибкрайсоюз, Обьсоюз… Долгие азартные годы труда на заснеженных таежных трактах. Там, в позабытой Богом промерзшей глухомани, он счастливо встречает свою будущую жену Клаву. А шесть лет спустя возвращается в город — колыбель Октябрьской революции. Поступает в Ленинградский текстильный институт.
     Когда-то известный советский поэт в минуту откровения заметил, что всю жизнь обожал серый фон, потому что, дескать, «на нем всегда легко выделиться». Можно как угодно относиться к подобному кредо. Алексей Косыгин, напротив, радовался талантливому окружению. И уверенно шел по избранной стезе инженера-технолога. Все для него складывалась удачно. Острый, пытливый ум, хозяйская сметка позволяли быстро взрослеть, овладевать сложнейшей вереницей профессиональных, подчас неписаных правил. Его заприметили местные партийные лидеры. Несколько раз пытались заманить в райкомы-обкомы посулами «быстрого восхождения» в качестве агитатора и пропагандиста. Но тщетно. «Я инженер, а не политик», – традиционно повторял Косыгин.
     В 1939 году Алексей Косыгин становится народным комиссаром текстильной промышленности СССР. И это не был взлет 35-летнего человека, случайно выхватившего счастливый билет вместе с наркомовским портфелем. Уместно напомнить любимую поговорку Алексея Николаевича: таланту, а не возрасту решать. Все остальное – от лукавого!
     Примечателен случай. Однажды на заседании Политбюро Сталин заявил, что «для воспитания хорошего наркома требуется минимум десять лет». Однако вскоре даже ему, «всемерно прозорливому», пришлось нарушить собственные правила. Учитывая глубину знаний, природные организаторские таланты, молодого наркома Косыгина вскоре утверждают заместителем председателя СНК СССР. Вождь, исповедовавший формулу: кадры решают все, высоко ценил Косыгина. Дружелюбно называл «Косыгой». Как-то в кругу приближенных неожиданно посвятил Алексею Николаевичу пророческую тираду: вот, мол, кто у нас будущий глава правительства великого Союза!
     Надо заметить, что свидетелем того события был и Никита Хрущев. Всю жизнь помнил он реплику Сталина, словно укор в собственный адрес. И будучи уже на политическом олимпе, как мог, досаждал Косыгину. Многие годы спустя, как тогда выражались, пенсионер союзного значения, бывший первый секретарь ЦК КПСС издал мемуары. И в них промолчал об известных «косыгинских реформах».
     В годы военные, роковые…
     Июнь 1941 года. Страна в огне Великой Отечественной. С первых ее дней Алексей Косыгин находится там, где решается судьба Родины. Не случайно считается, что сухие факты подчас убедительнее самых красивых метафор. Алексей Николаевич один из немногих членов советского правительства, кто в 1941-м не уезжал из прифронтовой Москвы в Куйбышев. А в двадцатых числах июня сорок первого Сталин назначает Косыгина заместителем председателя Совета по эвакуации при СНК СССР. Нынешнему молодому читателю, пожалуй, невозможно даже представить масштаб той сложнейшей задачи, при решении которой каждый день и каждый час, что называется, были на вес золота. Вермахт рвался к нашей столице. И промедление, сбой в системе были смерти подобны. Разворачивалась гигантская переброска экономических мощностей на восток, и за Косыгиным тут была роль дирижера.
     В сентябре 1941-го Алексей Николаевич приезжает в Харьков, к которому приближаются немецкие войска. Там дни и ночи руководит эвакуацией танкового, турбинного заводов... Цель одна – сохранить обороноспособность СССР, дать сражающейся армии оружие, боевую технику для отпора врагу. Вот лаконичные данные из архива. К 13 ноября 1941 года Косыгин докладывает Государственному Комитету Обороны (ГКО) об эвакуации около 500 заводов и фабрик…
     И все же в круговороте событий военного лихолетья, в которых довелось участвовать Косыгину, особое место занимает оборона Ленинграда. О трагической и в то же время героической эпопее о подвиге жителей, защитников города-героя, говорит вся Россия, когда отмечает очередную дату прорыва блокады… А в конце августа
     1941-го нарком путей сообщения Лазарь Каганович, цепенея от горечи слов, донес вождю, что «движение поездов на Ленинград прервано». Но город назло врагу жил, страдал и, как воин, сражался. Люди не покидали заводов. Голодные и холодные, ковали оружие для фронта.
     В начале 1942 года Алексея Косыгина утверждают уполномоченным ГКО в блокадном Ленинграде. Лично он докладывает Верховному об обстановке, согласовывает план эвакуации 500 тысяч горожан. Теперь может показаться странным, но Косыгину, Микояну и секретарю Ленинградского горкома партии Кузнецову с трудом удалось убедить Сталина в «целесообразности военно-автомобильной дороги (ВАД) через Ладогу». Потом легендарная Дорога жизни будет прославлена в песнях и стихах. Немцы осатанело бомбили трассу. Груженые машины часто срывались в полыньи. Но живительный «железный поток» не прерывался. Везли оружие, продовольствие. Спасали женщин, детей. В военных блокнотах Алексея Николаевича сохранилось несколько цифр. Более 18 тысяч специалистов, почти 4 тысячи грузовиков, тракторов, автобусов круглосуточно задействованы на ВАД…
     До глубины душевной трогает эпизод, рассказанный писателем Виктором Андрияновым, издавшим, по-моему, одну из глубоких книг о Косыгине. Лютый январь 1942-го. Алексей Николаевич спешит на оборонный завод. Но вдруг просит водителя остановить машину, заметив, как по безлюдной улице двое ребят тянут санки, на которых лежал ребенок. Обычно таким способом свозили покойников по всему городу. Косыгин подошел, поднял на руки ребенка, интуитивно прижал к себе, будто собираясь отогреть. И тот вдруг стал приходить в себя, открыл глаза. Алексей Николаевич велел покормить ребят и эвакуировать из блокадного города…
     Тяжкий крест подвижничества
     В наш лексикон давно вошло выражение «косыгинские реформы». На протяжении многих лет, преодолевая сопротивление малосведущих партийных лидеров, Косыгин пытался сорвать с советской экономики удушливый «директивный бантик», придать целебный импульс ее развитию. Сегодня можно встретить немало публикаций о хрущевских новациях. Спору нет, инициатор «политической оттепели» заслуживает адекватных оценок. Но вряд ли оправданно возводить в ранг «исторических» многие его необдуманные решения. Идет ли речь о сотнях тысяч людей в погонах, выброшенных в ходе сокращения армии на обочину жизни, разгоне министерств. О кукурузе, которую надлежало взращивать едва ли не на Колыме. О «бульдозерной» выставке в столице или сумасбродных налогах с каждого куста смородины в деревнях…
     В подобных условиях Косыгину было непросто работать. Но таков уж удел человека, сумевшего заглянуть за горизонт устоявшихся представлений. Достаточно вспомнить горький опыт Столыпина, Витте. Однако он не оставлял надежд вырваться из оков «изолированной экономики». Ревностно выступал за международную интеграцию, научно-техническое сотрудничество. Вряд ли многим читателям известно, что еще в 1939 году на съезде партии молодой нарком Косыгин решился «на неслыханную дерзость»: в присутствии вождя поднял вопрос «об использовании американского опыта в сфере фабричного производства»...
     Стратегическое мышление Алексея Косыгина при всей своей специфичности (речь о плановой системе хозяйствования) вызывало глубокое уважение не только в СССР, но и за его пределами. Предположу, что его оригинальные взгляды в сфере организации, стимулирования производства, новых технологий, научной организации труда могли интеллектуально подпитать не только творцов «устойчивости китайского велосипеда», но и реформаторов в других странах при переходе к рынку.
     Президент Франции генерал Шарль де Голль тоже был в числе известных политических лидеров, которые высоко ценили талант, государственную мудрость Алексея Николаевича. «Этот инженер, еще в бытность министром планирования, - вспоминал он, - внушал уважение своей интеллигентностью, глубокими знаниями ресурсов и нужд своей страны». И тут же многозначительная ремарка: «Хрущев в начале наших переговоров поддержал Косыгина, но когда разговор перестал быть официальным, осыпал его насмешками и язвительными шутками». Следует подчеркнуть, что президент Франции никогда не менял своего почтительного отношения к Косыгину.
     Если же договаривать до конца, то отношения с Никитой Хрущевым у Косыгина так и не наладились. Уже исписано немало бумаг на тему, как вел себя Алексей Николаевич в октябре 1964-го, когда внезапно «захворавшего» первого секретаря ЦК партии, образно говоря, без страховки столкнули с головокружительной высоты властного олимпа. Неприятие Косыгиным хрущевской линии общеизвестно. А вот о позиции в период «мягкого переворота» существуют разночтения. Одни авторы представляют его детально проинформированным о грядущих переменах. И якобы даже сурово осудившим с трибуны пленума «не ленинский стиль Хрущева». Другие утверждают, что он был едва ли не единственным в правящей элите, кто оказался «над схваткой». Ибо оказался, несомненно, более интеллигентен, образован.
     Как опытный хозяйственник, Косыгин в большей мере был открыт для новых экономических идей. Что же касается «политических вопросов», то скорее принадлежал к консервативному крылу. К тому же о соперничестве с Брежневым он никогда даже и не помышлял. Впрочем, только время, видимо, расставит окончательно выверенные акценты. Что же касается экономики, то частые сбои в ее механизме уже в начале 1960-х годов для Алексея Николаевича явились тревожными сигналами для обстоятельного осмысления и коррекции ситуации в стране. Серьезные перспективы улучшения дел он связывал с намечавшимся пленумом ЦК партии по проблемам научно-технической революции. Однако таковой не состоялся.
     Еще один шанс на радикальные преобразования в относительно нормальной ситуации после 1965 года также не был использован. Между тем Алексей Николаевич возлагал большие надежды на постхрущевское время. После смещения со всех постов «дорогого Никиты Сергеевича» он возглавил Правительство СССР. Сформулировал новую концепцию экономической политики. Впервые так масштабно был сделан упор не на директивы, а на раскрепощение инициативы, самостоятельность, прибыльность предприятий. На так называемые «хрустящие аргументы»: рост заработной платы, стимулирование профессионалов...
     Леонид Брежнев конечно же обладал тревожной информацией о состоянии дел в экономике СССР. Но не отважился на перемены. Хотя лучшие умы его убеждали не терять времени. В первую очередь - Алексей Косыгин. Генсек иногда загорался идеями, давал поручения, а потом отступал. Он все очевиднее попадал под гипноз высоких цен на энергоносители. Считал, что они обеспечат народу долгую «застойную» жизнь. А коль в избытке нефть, газ, есть хлеб, чего еще желать? Алексей Николаевич, предвидя накат «кризисной волны», пытался переубеждать. Увы, тщетно…
     Есть свидетельства, которые показывают: «косыгинские реформы» не состоялись еще и потому, что Брежнев болезненно реагировал на политический, организаторский авторитет премьер-министра в стране и за рубежом. Поводов к ревностным заметам было предостаточно. В одной из бесед именитый тележурналист и ученый Валентин Зорин рассказал мне о таком факте. В дни знаменитой «шестидневной войны» в июне 1967 г. была созвана Чрезвычайная Специальная сессия Генассамблеи ООН. В Нью-Йорк прибыла советская делегация во главе с председателем Совета Министров СССР А. Косыгиным.
     Тогда произошел важнейший политический эпизод: президент США неожиданно предложил главе нашей делегации провести незапланированную встречу для обсуждения проблем советско-американских отношений. Линдон Джонсон хотел, чтобы она состоялась в Вашингтоне. После ночных консультаций с Москвой, а тогда каждый шаг навстречу имел мировой резонанс, Косыгин заявил, что не считает возможным являться в американскую столицу. А Джонсон не хотел лететь в Нью-Йорк. Выход все же нашли: решили встретиться в небольшом городишке Гласборо, на полпути между столицей и Нью-Йорком. Был напряженный день переговоров. Тогда впервые в истории межгосударственных отношений предметом совместного обсуждения стало сокращение стратегических вооружений.
     Алексей Николаевич Косыгин вновь показал себя одной из самых сильных фигур в послевоенном советском руководстве. Человеком умным, жестким, волевым. Обладающим огромным опытом и незаурядными личными данными. И неудивительно, что Брежнев однажды не сдержался, даже вскипел: «Зачем Косыгин поехал по украинским заводам? Пусть бы лучше в Москве сидел». Инициатор событий 1964-го слов на ветер не бросал. Некоторые товарищи из окружения «пятизвездного» об этом хорошо знали, им дополнительных намеков на всевозможные каверзные вещи не требовалось.
     …В свое время Гегель философски разделил понятие долга человека на обязанности перед самим собой, перед своей семьей, государством и перед другими людьми вообще. Если попытаться подытожить деяния премьер-министра Союза ССР Алексея Николаевича Косыгина, то вполне очевидно его стремление сделать все возможное, чтобы увидеть страну процветающей, а ее граждан - счастливыми. Не все сложилось так, как задумывалось. Но ради высокой цели он сделал все, что мог.