Фризе любил импрессионистов и знал многие их картины. В его сердце они занимали такое же место, как Серов, Коровин, Левитан, художники «Мира искусств». Но только после «малых голландцев». Эти мастера пользовались особым расположением сыщика. Наверное, потому, что у него имелась большая коллекция их работ.
     И все-таки: какую картину Писсарро напоминает вид из окна? «Бульвар Монмартр»? Или «Площадь Французского театра в Париже»? Он снова вгляделся в городской пейзаж, открывающийся за окном. Экипажи, экипажи… Усыпляющая монотонность неспешного движения. Ни одна лошадь не несется вскачь, ни одна карета не вырывается вперед, не обгоняет другую.
     Опять ему вспомнился Августин Седиков и его турфирма. «Тише едешь, больше увидишь». Мудрый дядька. Нашел свой подход к созерцателям и меланхоликам. Только в какое путешествие так неожиданно отправился он сам? И главное, так стремительно. Вопреки своему принципу неспешности.
     - Длинный! – раздался у него за спиной голос Лилит. Или все-таки не Лилит? – Хочется на волю?
     - Откуда ты знаешь про Длинного? – Фризе был удивлен. Длинным его звал только Рамодин. А когда-то еще и Берта, его любимая девушка, баскетболистка из сборной СССР. Она и прозвала его в шутку Длинным: Фризе был на полголовы ниже своей любовницы, хотя имел рост сто восемьдесят девять.
     - Ты мне не расскажешь, по какому принципу устроены эти картинки?
     - Какие картинки?
     - Не придуривайся. Планетарий на потолке, сплошной импрессионизм за окном. Компьютерная графика? Это пахнет большими «бабками». Впрочем, чему удивляться? Ваши посыльные такими деньгами по Москве швыряются!
     Он специально сказал «ваши посыльные», а не «ты», чтобы увидеть ее реакцию. Реакции не последовало.
     - Наш мир устроен рационально, – сказала девушка. – Ты видишь за окном хоть один автомобиль, автобус? Их давно уже нет на наших улицах. И нет суеты, спешки, выхлопных газов. Мы отказались от механического транспорта. Лошади, дирижабли, воздушные шары…
     - Метлы, – в тон ей добавил сыщик.
     - Какие метлы?
     - Ладно, проехали. Значит, там, за окном, настоящая жизнь, а не компьютерная графика?
     - Не сомневайся. В нашем мире существовала только одна проблема – электроэнергия. Мы покупали ее у вас. Теперь случилась беда…
     - Какая беда?
     Девушка выразительно посмотрела на журнальный столик, за которым еще десять минут назад Туле пытался преподать Владимиру урок из Библии. Библия так и осталась раскрытой на столике. А рядом с ней лежала плоская черная коробка.
     - Ах, паразит! – выругался сыщик. – Решил записать наши разговоры?!
     Он подошел к столику, взял коробку, по размерам напоминающую пачку дамских сигарет «Давидофф». Таких магнитофонов сыщик еще никогда не видел: ни одной кнопки управления снаружи, никаких разъемов. «Очень удобно, – подумал он. – Случайное включение исключено. Только каким образом эта штуковина открывается? На звуковую команду?»
     Владимир педантично, сантиметр за сантиметром, осмотрел поверхность коробки. Никаких намеков на замок и защелку. Тогда он поставил магнитофон на ребро и сильно ударил кулаком.
     Оболочка распалась на две половинки, горстка ржавой трухи высыпалась на столешницу.
     Девушка испуганно вскрикнула. Она смотрела на эту горку хлама с каким-то священным ужасом не в состоянии сказать ни слова.
     - Да это просто туфта! – пробормотал сыщик.
     - Володя! – Лилит наконец обрела способность говорить. – Теперь ты можешь представить, какая беда нас постигла. Ржавчина…
     - Что за бред ты несешь? Сектанты вы или бандиты…
     ВСПЫШКА
     - Опять вы за старое! – Стремительно вошедший в комнату Туле, услышал последнюю фразу сыщика и разъярился. – Какие сектанты! Какие бандиты! Вы попали в другой мир, Фризе. И останетесь тут навечно. Если ответите на мои вопросы, то будете живы. Если нет, не останется даже вашей могилы.
     - Pereat mundus et fiat justitia.
     - Не понял!
     - Правосудие должно свершиться, хотя бы погиб мир. Латынь. Образование обязывает.
     - Ну-ну, поразвлекайтесь.
     Тут он увидел на журнальном столике следы погрома и с неподдельным волнением стал перебирать труху, вывалившуюся из коробки. Его ярость угасла. Туле сел в кресло и с минуту молчал. Похоже, мыслями он был где-то далеко. Потом сказал тихим спокойным тоном:
     - Садитесь. – Он даже не спросил, зачем сыщик расплющил его имущество. – Вы помните мои вопросы?
     - Помню.
     - Рассказывайте.
     У Фризе не было причин скрывать, какое поручение дал ему Август Седиков.
     - Вы справились с задачей?
     - Справился. Нашел человека, которому предназначались «приблудные» деньги.
     - И ваш клиент деньги вернул?
     Владимир помедлил с ответом. Вспомнил про категорический отказ Августа обратиться в прокуратуру, про наемных убийц, подкарауливших его у подъезда. А главное, вспомнил, с каким облегчением воспринял Август отказ сыщика от дальнейшего расследования. Но это, как он сам любил говорить, была «одна сплошная лирика». Сыщик не стал тратить на нее время.
     - Он не мог их вернуть. Даже если бы очень захотел. Потому что ваш клиент, – Владимир сделал ударение на слове «ваш», – сбежал, как только узнал, что ему хотят отдать принадлежащие ему доллары.
     Фризе ожидал, что Туле хотя бы намеком выразит свое неодобрение Апельсиновой, ведь это она была курьером, она совершила ошибку и доставила деньги не по назначению. Но бритоголовый даже не взглянул в сторону девушки.
     - Вы больше не пытались отыскать подлинного адресата?
     - Нет. Мавр сделал свое дело…
     - Не понял?
     - Не обращайте внимания. – Сыщик нетерпеливо взмахнул рукой. На него снова накатило нестерпимое чувство голода. В этот момент он готов был убить самодовольного мучителя, стереть его в порошок. – Я отказался от работы на клиента.
     - Но потом вы снова стали следить за нашей посыльной. Вас наняли другие люди?
     - Никто меня больше не нанимал! Вышел из гостиницы и увидел знакомую дамочку. Красивая все-таки особа. – Он взглянул на Лилит и удивился: девушка обиженно поджала губы.
     «Понятно, – внутренне усмехнулся сыщик. – Никакая ты не Лилит! Другой аромат, поджатые губы вместо довольной улыбки…»
     - Придумали бы что-то более правдоподобное.
     - Зачем вам подобие правды, если вы получили ее в чистом виде?
     Туле оставил слова Фризе без внимания.
     - Вам удалось выяснить, кому еще приносила деньги наша посыльная?
     - Другие меня не интересовали. – Владимир обратил внимание на то, что Туле ни разу не назвал имени «организатора неспешных путешествий».
     - Зачем вы бросились через улицу за нашим курьером? Хотели ее арестовать?
     - Как вы надоели со своими вопросами. Язык не ворочается. Голод не тетка!
     - Мне нечем вас накормить! – рявкнул Туле. – Закончим разговор, пообедаете в другом месте. А теперь отвечайте.
     - Ну, приехали! Накормить нечем! Так пошлите девушку в магазин. Или в ближайший гриль-бар за курицей! Рядом с домом столько кафе! – При мысли о копченой курице у Фризе закружилась голова. Но он сконцентрировался, сказал себе: «Прорвемся!» И с ненавистью взглянул на бритоголового. Все-таки ненависть в трудных случаях позволяет выстоять.
     - Отвечайте.
     - Зачем я бросился за вашим курьером? Откуда ж я знаю! Наверное, не хотел упустить.
     - Вы знали, что Лилит готовится к переходу?
     - Она готовилась? Правда? На мою сторону улицы? И мы столкнулись? Так вот почему так разболелось мое бедро. И этот синяк… – Владимир посмотрел на правое бедро, но никакого синяка уже не было. – Целительный душ! Что скажешь, Апельсиновая?
     Девушка даже не посмотрела в его сторону.
     - Вы жаловались, что язык не ворочается, – скептически заметил Туле. – А сами молотите, как ветряная мельница. Отвечайте на вопрос.
     - Я же ответил: жаль было расставаться с такой красивой девушкой!
     - Не верю ни единому слову, – тихо, очень тихо сказал Туле, словно не хотел, чтобы его услышала Лилит. – Таскаться по всему городу за суккубом?! Вы знаете, почему Лилит занималась с вами… В постели, в душе… Она отвлекала вас. Ждала моего прилета.
     Фризе с трудом подавил желание ударить Туле. Прямым, зубодробительным.
     - Теперь самое главное, – теперь уже громко, чересчур громко произнес Туле. Он видел выражение глаз сыщика и не строил себе иллюзий. – Кто знал о вашем расследовании? О том, кого вы разыскиваете?
     - Никто. Клиент не хотел огласки. И не желал, чтобы я привлекал к расследованию посторонних людей. Когда речь идет о таких больших деньгах…
     - Не морочьте мне голову! А ваша подруга из прокуратуры?
     Этого Владимир боялся больше
     всего. Бандиты везде одинаковы. Первым делом они устраняют свидетелей.
     Он дал себе слово не называть ни Дюймовочку, ни Рамодина. Хотя и догадывался, что про Дюймовочку могла рассказать Апельсиновая. Могла. Но, может быть, не рассказала?
     - У меня много подруг. И в прокуратуре, и в газетах. И даже в Интерполе. Но никому из них я не рассказывал о последнем деле.
     Фризе поднялся. Ему надоело сидеть на холодном стуле, надоели назойливые вопросы Туле, его агрессивность. Не обратив внимания на окрик «Сидеть!», словно Владимир был дрессированной собачкой, он подошел к окну и взглянул вниз.
     На площади по-прежнему крутилась карусель изысканных экипажей, запряженных упитанными лошадьми. И люди пили кофе в тени двуцветных маркиз. Но почему-то солнечные лучи освещали дома и коляски все под тем же углом, что и полчаса назад. Как будто время застыло навечно.
     - Да ведь это мистификация! – воскликнул Фризе. – Обман чистой воды!
     Он поднял тяжелый стул и метнул его в окно. Звон разбитого стекла отозвался в сердце победным маршем. Огромное стекло разлетелось на мельчайшие осколки. Обнажилась кирпичная кладка.
     - Ну я вам покажу, сатанисты! – Сыщик схватил другой стул. С размаху запустил его в стену. Но стена оказалась прочной. Не рассыпалась, как ложный витраж. Рассыпался стул.
     Фризе не помнил, как в его руке оказалась ножка стула. Подняв ее над головой, он кинулся на Туле. Только сейчас бритоголовый пришел в себя и понял, какая опасность ему угрожает. Он что-то крикнул девице. Но голос у него сел, наверное, от испуга. Из гортани вырвался только слабый писк.
     Сыщик метил в лоб, но удар только скользнул по бритой голове и пришелся Туле в плечо.
     Фризе поднял обломок и остолбенел. Напротив него с поднятой ножкой стула стоял... еще один Фризе.
     Взлохмаченный, небритый, с перекошенным от гнева лицом, он готовился нанести новый удар.
     Владимир отвел глаза от своего двойника и опустил руку. Ему стало страшно. Так страшно ему еще никогда в жизни не было. Пальцы безвольно разжались, обломок с глухим стуком упал на пол.
     Туле дрожащей рукой вытащил из кармана какой-то маленький цилиндр и направил сыщику прямо в лицо. Владимир почувствовал, что стены комнаты закачались, что он теряет сознание. И в последние секунды перед тем, как полностью отключиться, он понял причину своего испуга: серые клеточки вовсе некстати напомнили ему легенду о Екатерине Великой – она умерла после того, как, проходя через анфиладу комнат Зимнего дворца, встретила идущую навстречу императрицу. Саму себя!
     «Неужели и я…» – мелькнула у Фризе мысль перед тем, как он потерял сознание.
     ОНЕГИН, ДОБРЫЙ МОЙ ПРИЯТЕЛЬ
     Тишина была абсолютной. И темнота. Сейчас Фризе обрадовался бы любому звуку в этой гнетущей тишине. Например, нескончаемой, монотонной капели из старого водопроводного крана. Осторожному поскребыванию мышки под диваном. Но, скорее всего, кран в этой комнате отсутствовал. И диван тоже.
     Темнота подавляла волю. Неужели здесь нет ни одного окна? Пускай бы и с решеткой. Если сейчас ночь, то светила бы луна. Можно было бы следить за тем, как тени от решеток медленно двигаются по комнате, как исчезают, когда луна скрывается за облаком. Есть же, в конце концов, здесь облака! Без них не было бы и жизни. А может, и нет? И все ему только снится? Но холодный стул, к которому Фризе был прикован странными наручниками, был настолько реален, что временами его начинал бить озноб.
     Ах, если бы в помещении горела какая-нибудь пусть самая слабая лампочка! Ведь можно изучать даже голые стены. Внимательно рассматривать любое пятнышко, едва заметный наплыв краски, оставшийся после неудачного мазка кистью или валиком. В детстве, болея гриппом или ангиной, Фризе при внимательном изучении обоев выискивал среди завитушек рисунка смешные или страшные рожицы, парусники и даже старинные замки. И время летело незаметно: не успеешь вовлечь все найденные объекты в какую-нибудь интересную игру, как приходила мама с чашкой бульона и объявляла:
     - Володя, пора подкрепиться! Бульон сильней любой болезни!
     Во времена его детства врачи и мамы безоглядно верили в чудодейственную силу бульона. «Теперь, кажется, его отправили в отставку, – подумал Фризе. – Посчитали вредным, что ли?» Но получить даже «вредный» бульон у него не было никаких шансов.
     Владимир вспомнил ароматный горячий кофе в «Кофейном клубе» Августа Седикова. Фризе самонадеянно считал себя знатоком кофе, но такого вкусного, каким его угостил клиент, никогда не пил. Мокко с острова Ямайка. Надо же!
     «Чертов Август! Втравил меня в такую бяку! – помянул он своего, теперь уже бывшего клиента. – А дело поначалу казалось таким пустяшным! Таким простеньким».
     В детстве Владимир слышал, как отец говорил одному из своих помощников, молодому аспиранту:
     - Даже вступая на знакомую дорогу, никогда нельзя быть уверенным, что попадешь в точку назначения.
     - Но мы же занимаемся точными науками, – возражал аспирант. – Мы можем все рассчитать!
     - Вот именно, вот именно, – говорил, усмехаясь, Фризе-старший.
     Володе его слова поначалу показались загадочными. Но подумав, он мысленно согласился с отцом. Отправившись утром в школу, по дороге можно встретить знакомую девочку и вместе с ней сходить на ранний сеанс в кино. И попасть в «точку назначения» несколькими часами позже, пропустив урок геометрии. Или вообще не попасть. Даже если ты занимаешься точными науками.
     Сейчас, мучаясь от холода и неизвестности в абсолютной темноте, Фризе старался выкинуть из головы все, что было связано с началом его «простенького» расследования. Ну правда, какое значение имеют эти мелкие подробности в сравнении с теми событиями, которые произошли за последние сутки? Или за несколько суток? Но вопреки нежеланию сыщика вспоминать подробности расследования – такого далекого теперь! – в голову лезли непрошеные вопросы. Странности. Их было немало.
     Как Апельсиновая попала в его квартиру и «вырубила» Дюймовочку? Почему в Адресном бюро МВД не оказалось данных на Августина и Августа, а в купленной у ловкого паренька базе данных Адресного бюро они значились, голубчики? Почему, переслав Августу – пускай и по ошибке – большие суммы валюты, никто не потребовал их назад? Ни одного «наезда», ни одной разборки! Даже обычного телефонного звонка с просьбой вернуть чужие деньги. А ведь мы живем в такое время, когда и за сотню могут отправить на тот свет. В «параллельный мир», усмехнулся Владимир.
     «Держись, мой мальчик, на свете два раза не умирать, – вспомнил он, казалось, давно забытые строчки хорошего поэта. – Ничто не может вышибить нас из седла, такая уж поговорка у майора была».
     «А уж какие-то дешевые сатанисты из меня больше не выколотят ни слова! – решил сыщик. – Не на того напали. Мистификаторы! Дирижабли! Кареты! Мать-прародительница!»
     Он распалялся. И от этого на душе становилось легче. Безысходность растворялась в гневе. А с гневом он умел справляться. И когда справился, то не нашел ни одной зацепки для того, чтобы причислить Туле и Лилит к сектантам. Туле цитировал ему подлинную Библию. Не извращал ее смысла, не кощунствовал. Просил только сделать выводы из текста, на который Владимир обратил внимание много лет назад. В юношеские годы.
     «Да, пошли они все… – отмахнулся Фризе от тревожных мыслей. – Чего я буду ломать голову над текстами из Библии!? Я же не богослов. Вот вырвусь отсюда, посоветуюсь с батюшкой».
     Он не имел представления о том, ночь сейчас или день. Это не угнетало, как «тьма египетская», окружавшая его, такая плотная, что, казалось, ее можно было резать ножом, но сильно раздражало.
     «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною… – вспомнил Владимир строки из Библии. – Так же и со мной. Безвидно и пусто, и я во тьме над бездной.
     Когда же Бог скажет: да будет свет?
     В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога.
     Когда же Он скажет: да будет свет? Когда?»
     Фризе хотел верить – скоро. Он даже прочитал мысленно «Отче наш», единственную молитву, которую знал наизусть.
     Тишина и тьма подавляли его волю. Временами сыщику казалось, что он начинает сходить с ума, что разрушается его организм. Он готов был поверить словам Туле, сказанным во время допроса, о том, что ад, настоящий ад, – это болезни и несчастья, преследующие и разрушающие тело и дух человека не в загробной жизни, а в жизни реальной.
     «Держись, мой мальчик, на свете два раза не умирать…» – сделал он еще одну попытку вернуть себе душевное равновесие.
     Всплывшие из закромов памяти строчки поэмы Константина Симонова ободрили сыщика. Кажется, эту поэму читала его приятельница Марина на концерте школьной самодеятельности в восьмом классе. Или Алла? Тоже его приятельница в девятом классе. С приятельниц Фризе переключился на саму поэму. Было приятно, что вспомнились эти давно забытые строки, но одолели сомнения: а точно ли он их процитировал? И как называлась поэма? Он долго ломал голову, прежде чем вспомнил: «Сын артиллериста». И первые строчки вспомнил:
     «Был у майора Деева
     Товарищ – майор Петров.
     Дружили еще с Гражданской,
     Еще с двадцатых годов…»
     Дальше дело не пошло. Владимир помнил только отдельные строки. Наверное, потому, что на том вечере все его внимание сосредоточилось на Марине. Или на Алле? У нее были такие большие карие глаза, такая фигура... А в самых драматических местах поэмы ее голос так дрожал!
     Игра в стихи отвлекла Владимира от мрачных мыслей. Время вновь стало осязаемым.
     «В начале было Слово…» Да здравствует слово!
     «И что бы такое еще почитать? «Евгения Онегина»? Когда-то я помнил поэму наизусть от первой до последней строки. Но это было так давно. Попробовать?»
     Фризе начал вслух читать первую главу.
     Все шло без сучка, без задоринки. Как по маслу.
     Некоторые места доставляли ему истинное наслаждение:
     «…бранил Гомера, Феокрита, зато читал Адама Смита, И был глубокий эконом, То есть умел судить о том, Как государство богатеет, И чем живет, И почему, не нужно золота ему, Когда простой продукт имеет.
     Уж темно: в сани он садится. «Поди, поди!» – раздался крик; Морозной пылью серебрится Его бобровый воротник. К Тальон помчался: он уверен, Что там уж ждет его уже Каверин».
     От «морозной пыли» Владимиру стало не по себе. Он и так уже ощущал легкую дрожь, которая подкрадывалась откуда-то изнутри, от самых печенок. Да и чтение Онегина, из которого, как оказалось, он не забыл ни строчки, не требовало никакого напряжения.
     Фризе читал поэму, словно на автопилоте. И мрачные мысли вновь обступили его со всех сторон.
     «Что же еще придумать? Какой отвлекающий маневр?»
     В юности Владимиру попалась на глаза затрепанная огизовская книжечка стихов какой-то поэтессы. Он никак не мог вспомнить ее фамилию и имя. А вот название поэмы запомнил. Блатной романтикой тогда увлекались все мальчишки. Да и девчонки тоже. Они были особенно благосклонны к тем ребятам, которые могли на вечеринке в узком кругу прочитать, что-нибудь «этакое». И Фризе читал:
     В прошлом: финка, фомка,
     Извивы обобранных этажей,
     Рецидивы и рецидивы
     Преступлений и грабежей….
     Сейчас, вспоминая о тех вечеринках, он с сожалением понял, что забыл почти всех, кто составлял ему компанию. Кроме Марины. Или Аллы? Да еще двух-трех одноклассников, с которыми продолжал встречаться.
     «Интересно, вспомню я «Ваську Свиста» или нет? Хотя бы пару четверостиший?»
     Забыв о том, какому унижению его подвергли, о своей наготе, о холоде, который проникал в его тело все глубже и глубже, Фризе воскрешал в памяти атмосферу, царившую в небольшой квартире на первом этаже, где проходила вечеринка. Неяркий свет настольной лампы, на столе – несколько бутылок вина. Кажется, это было «Бордо». Алжирское «Бордо», которое, как рассказывали осведомленные люди, привозили прямо в танкерах из Северной Африки. Тогда вся молодежь увлекалась этим вином. Еще бы! Настоящее «Бордо»! А стоило всего два девяносто за бутылку. Неважно, что из закусок были только винегрет, докторская колбаса да фрукты. Зато какая выпивка!
     Пели под гитару «Каюр погоняет собак, как тысячу лет назад…», «Последний троллейбус», «В небе незнакомая звезда…» Потом читали стихи.
     «Как ни странно, Но вобла была, И даже довольно долго Живой рыбой, Которая плыла Вниз по матушке, по Волге…»
     «Васька Свист» вызвал всеобщее одобрение. Владимир вдруг отчетливо вспомнил, каким нежным поцелуем наградила его Марина – или Алла? – когда прочитав строчки: «Васька Свист на вид хотя и прост, Но он понимает людей. – Он берет рака за алый хвост И, как розу, подносит ей». – Владимир за неимением раков взял из вазы большое красное яблоко и преподнес девушке.
     А какие же строчки шли за первыми четверостишиями?
     Фризе громко повторил начало поэмы. А дальше, словно прорвало запруду на ручье:
     А горох рос вдоль степных сел
     И завитком каждым
     Пил дождь, когда он шел,
     А не то умирал от жажды.
     Непохожая жизнь у них,
     И разно бы надо есть их,
     А к пиву во всех пивных
     Их подают вместе».
     Произнося слово «пиво», Владимир почувствовал, как запеклись у него губы, как нестерпимо хочется прильнуть к стакану холодного напитка. Но он поборол в себе это чувство и продолжил декламировать. Все громче и громче:
     И вобла слушает – поют
     О Волге, ее отчизне,
     И горох смотрит – люди пьют,
     Как сам он пил при жизни,
     Воблу ест и горох жует
     Васька Свист, молодец и хват,
     Черные краги, в петлице Добролет,
     Во рту папироса «дукат».
     Вдруг гороховый стал ком
     В горле у Васьки Свиста:
     В картузике с козырьком,
     Картиночка, красота –
     Вошла, как будто бы отдохнуть,
     (С нею никто не вошел)
     И спокойно так говорит:
     «Кто-нибудь
     Вытрите мне этот стол!»
     «Кто-нибудь» в грязном фартуке
     стол обтер –
     Села она у стены,
     Васька Свист глядит на нее в упор,
     А она хоть бы хны.
     Продолжения Владимир, как ни старался, вспомнить не мог. «Что же это я? – подумал он. – «Онегина» помню до последней строчки, а тут слабину дал!»
     Ему стало особенно обидно из-за того, что поэму он читал не для всей компании друзей, а только для Аллы. Теперь-то он точно вспомнил имя той большеглазой, тоненькой девушки. Алла! Они же потом ездили с ней вдвоем в Переяславль-Залесский, ночевали на берегу узкой и холодной Нерли и там впервые с ним произошло… От этих воспоминаний у Фризе сладко заныло сердце. «Идиот! – обозвал он себя. – Как мог сомневаться в том, что ее зовут Алла! И поэму забыл!»
     Декламация стихов и воспоминания о нежной девочке по имени Алла на некоторое время отвлекли Фризе от мрачных мыслей. «Некоторое время» в моем положении – это сколько? – подумал он. – Час? Два?» Но он чувствовал, что прошло значительно больше. Как ни странно, чтение стихов помогло Владимиру обрести чувство времени. Но стихи и лирические воспоминания ему надоели. Он вспомнил про Дюймовочку, которая, наверняка, сейчас мечется по городу в поисках своего любимого Владимира Петровича. Любимого – это он точно знал. «Вот дьявольщина!» – с досады выругался он, вложив в эту фразу все скопившееся в нем чувство тоски и безысходности, которое пытался заглушить, вспоминая стихи. И громко, во всю силу своих легких, не запел даже, а заорал:
     Вставайте, товарищи,
     все по местам,
     Последний парад наступает!
     Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
     Пощады никто не желает!
     И в этот момент вспыхнул свет. Фризе зажмурился, а когда приоткрыл глаза с изумлением обнаружил в проеме дверей Августина Николаевича Седикова, бывшего владельца туристической фирмы «Тише едешь – больше увидишь».
     ПЕШИЙ КОННОМУ НЕ ТОВАРИЩ
     - Вы в порядке, Владимир Петрович? – спросил Седиков.
     Некоторое время Владимир молча разглядывал владельца турагентства не в силах решить: радоваться ему или огорчаться?
     В тот день, когда они с Августином от души поработали над литровой бутылкой прекрасного виски, кажется, это были виски «Джонни Уокер» с синим лейблом, Фризе проникся симпатией к сероглазому толстяку. Несмотря на то, что каждый из них старался, как можно больше выведать и как можно меньше выболтать, разговор у них получился душевным. Но ведь после этого душевного разговора в Козицком переулке владелец экзотической фирмы бесследно исчез! И вот теперь появился, как ни в чем не бывало, в логове похитивших сыщика не то бандитов, не то сектантов. Явно, не ошибся дверью!
     Фризе счел за благо попридуриваться. Это не раз его выручало, когда требовалась пауза на обдумывание.
     - А что мне сделается? – ответил он на вопрос Седикова – Как видите, у меня распевка. В комнате холодрыга – боюсь, как бы голос не сел. А вы, какими путями? На огонек пожаловали? Промахнулись. В этом помещении до вашего прихода стояла тьма египетская. Господь еще не отделил здесь свет от тьмы.
     Сыщик вдруг с удивлением осознал, что ему очень хочется продолжать горланить. По крайней мере закончить «Варяга». «Ну все, поехала у меня крыша, – подумал он, – и Августин мне просто чудится».
     - Голос у вас приятный. Мне и при первом нашем свидании он понравился. Я подумал: вот бы нам такого экскурсовода для фирмы. Мужественный, убедительный голос.
     - А вы-то как сюда попали? – снова поинтересовался Владимир. – Неужели все-таки неспешным автобусом?
     - Увы! Автобусы остались в прошлом. А сюда примчался вас выручать. Как только узнал…
     - Из газет?
     - Из газет, – в тон Владимиру ответил Седиков и, подойдя к стулу, на котором восседал голый сыщик, отомкнул наручники, которыми тот был прикован к подлокотникам. Фризе удивился – наручники оказались пластмассовыми.
     - Разотрите запястья. А я сейчас принесу вашу одежду. И чего-нибудь крепенького.
     Августин Николаевич вышел из комнаты, а Фризе, растирая опухшие, занемевшие руки, подумал: «А как же он здесь появился, этот «проходимец?» И неожиданно его осенило, как будто нелестное словечко «проходимец» подтолкнуло: да ведь он, наверное, из этой же шайки!? И недаром в мгновение ока ликвидировал свою фирму и съехал с квартиры.
     Вернулся Августин со стопкой одежды в руках. Поверх аккуратно сложенных рубашки и нижнего белья лежал все тот же твидовый пиджак.
     Теперь у Владимира не осталось сомнений в том, с кем он имеет дело. Но это его вовсе не огорчило. После общения с назойливым прилипалой Туле Седиков казался ему чуть ли не родственником. Да к тому же он сказал: «Я примчался вас выручать».
     И еще Седиков принес влажное полотенце.
     - Это, как говорили при французском дворе, туале. Оботритесь.
     Полотенце было совсем холодное.
     - Не могли принести горячее?
     - Чем богаты – тем и рады.
     Седиков снова вышел из комнаты. Фризе догадался – за выпивкой. Уже от одной мысли, что сейчас можно будет глотнуть чего-нибудь крепкого, ему стало теплее. Августин, и правда, пришел с коричневой глиняной флягой, в таких когда-то продавался «Рижский бальзам». А может быть, и теперь продается в московских винных магазинах. Фризе не интересовался. Бальзам он не любил. И сейчас посмотрел на флягу с подозрением.
     Седиков перехватил его взгляд и успокоил:
     - Думаю, вам понравится. Такого напитка вы еще не пробовали.
     «А ты-то откуда знаешь, что мне нравится, а что нет?» – подумал Владимир, но тут же опять вспомнил, как они с Августином совсем недавно распивали прекрасное виски.
     Пока Фризе одевался, Седиков освободил от вороха бумаг место на огромном, похожем на верстак, столе, поставил туда флягу, две крошечные, напоминающие наперстки, рюмки и несколько пластиковых коробок.
     «Горячих блюд не предвидится, – констатировал сыщик. – А жаль. Может быть, это просто разминка?» Но чутье подсказывало ему, что этими пластиковыми коробками трапеза и ограничится.
     Августин Николаевич придирчивым взглядом оглядел Владимира и покачал головой:
     - Неважно выглядите.
     Фризе хмыкнул. Крепкое словечко чуть не слетело у него с языка, но он удержался – все-таки Седиков пришел как освободитель.
     - Присядем?
     ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР
     Если бы Владимира попросили описать напиток, который они с Августином пили крошечными рюмками, он бы никогда не смог этого сделать. У него был аромат, в котором, казалось, смешались все ароматы природы. И в то же время ни одного из них Фризе не смог бы назвать. И у напитка не было вкуса. Как у дистиллированной воды. А его крепость Владимир почувствовал только через минуту-две после первого глотка, когда он взялся за тончайший бутерброд с какой-то белой массой, по вкусу похожей на сыр «Голубая Бавария», его любимый сыр с плесенью. Только сыр, которым его угощал Седиков, был еще вкуснее. И, как ни странно, бутерброд оказался теплым. Почти горячим.
     Вот в этот момент он и почувствовал, что захмелел, что все в комнате стало зыбким и расплывчатым. И еще его начал бить озноб.
     - После второй рюмки озноб пройдет, – сказал Августин. – У вас реакция на переохлаждение.
     - А почему меня держали раздетым? Голым, словно я мартышка какая-нибудь?
     - Вспомните Адама. Он пришел в мир нагим, не так ли?
     - Глупости! Меня зовут Владимир. И я не первый человек…
     - Вы первый. В нашем мире, – остановил его Августин. Не захотел вдаваться в библейские подробности. А Владимир подумал: «И держали в полной темноте! Как во второй день творения. Земля была безвидна! Только такой фанатик, как Туле, мог додуматься».
     - Переохлаждение опасно, – сообщил сыщик Седикову с горечью. – Я не смог вспомнить одну строфу из «Онегина!»
     Августин Николаевич налил вторую рюмку.
     Фризе выпил и почувствовал, что приходит в себя. Августин больше пить не стал.
     - Спаиваете? – спросил Владимир. – Или решили отравить?
     - Травил бы я вас напитком попроще.
     - Август Николаевич, а куда вы дели мебель?
     - Какую мебель?
     Наверное, Седиков ожидал любого вопроса, но только не про мебель. Его удивление было безграничным и искренним.
     - Про какую мебель вы говорите, Владимир Петрович? Про тот стул, который вы расколотили о голову бедного Туле?
     - Куда вы дели мебель из своей квартиры в Козицком?
     Седиков расхохотался.
     - Ну, насмешили! Я подозревал, что вы крепкий орешек. И вот еще одно доказательство – не потеряли чувства юмора после такой ночи! – Он внезапно сменил тему разговора. Спросил:
     - Фризе, эти стихи про Ваську Свиста… Кто их автор? Знаете, мне понравились.
     - Баш на баш. Вы мне расскажете, что все это значит? – Владимир обвел взглядом помещение. – И где в конце концов мы с вами находимся? А я расскажу, что поэму «Васька Свист» написала Вера Инбер. – Он наконец-то вспомнил, кому принадлежал этот опус. – Я молодец?
     После трех рюмок амброзии Фризе чувствовал себя очень комфортно. Озноба как ни бывало, и даже время, проведенное нагишом, в наручниках в полной темноте, уже не казалось ему таким ужасным. По крайней мере он чувствовал, что последствий для здоровья не предвидится. Он не заболеет.
     - На ваш вопрос я могу ответить одной короткой фразой. – Судя по тому, как долго молчал Августин Николаевич, эту короткую фразу ему нелегко было сформулировать. – Но ведь короткие ответы не всегда бывают исчерпывающими. Вам захочется подробностей. Правда?
     - А вы все-таки начните с короткого ответа. А там посмотрим. Я понятливый.
     - Вы очень самонадеянны. Я заметил при первом свидании.
     - Ну, есть немножко. – Владимир подкупающе простодушно улыбнулся. – Ответа я дождусь?
     - Мы с вами, Владимир Петрович, находимся в моем мире. Нет, – поправил себя Седиков. – Такой ответ точен, но дает повод для демагогии. Начну издалека. В момент Большого взрыва, в момент возникновения нашего общего мира, в силу непонятных причин – пока непонятных – произошел сдвиг времени. Развитие двух миров пошло параллельно. Существует же разрыв в часовых поясах, правда?
     - Не буду спорить.
     - Люди живут в двадцати четырех часовых поясах. И есть возможность из одного часового пояса за короткое время перебраться в другой. Из ночи в день, из утра в вечер. И можно даже обогнать время. На сверхскоростном транспорте. Ракете, например. Но все – в пределах двадцати четырех часов. В нашем случае разрыв в тысячную долю секунды преодолеть практически невозможно. Два мира развиваются параллельно. Математик мог бы объяснить вам более обстоятельно. Рассказать, например, о том, что время – многомерно и разнонаправленно.
     - Короткого ответа не получилось?
     - Короче некуда, – Седиков неожиданно улыбнулся: – Вы замечали, что люди, часто использующие фразу «короче говоря», всегда многословны?
     Фризе кивнул. И спросил, в свою очередь:
     - Вы сами-то верите в эту ахинею? В параллельные миры, в сдвиги времени?
     - Я живу в этом параллельном мире, – спокойно ответил Августин. – А вы, Володя, находитесь у нас в гостях.
     - Это пытался вбить мне в голову Туле. Причем ссылался на Библию.
     По лицу Седикова пробежала еле заметная гримаса раздражения.
     - Господь с ним, с нашим проповедником. Он отнесся к вам как к заблудшей овечке и сам заблудился.
     - Он инквизитор.
     Седиков смешно выпятил губы и стал похож на удивленного карпа:
     - Я не слишком хорошо знаю вашу историю. Инквизиторы – это те, которые баловались кострами?
     - Ну, ну. Не прикидывайтесь Незнайкой на луне.
     Наверное, Августин Николаевич никогда не читал книг писателя Носова. Он отнесся к словам Фризе вполне серьезно:
     - Вы не на луне, Володя. Все на той же грешной земле. A propos, мы видим ночное светило с той же стороны, что и вы.
     - А я-то думал, что луна является здесь своей обратной стороной.
     - Володя, с тем, что я вам сказал, необходимо свыкнуться. Когда вы столкнетесь с реалиями нашего мира, вы можете испытать сильный шок. Очень сильный. Его последствия непредсказуемы. Постарайтесь себя подготовить.
     - Да разлетелся ваш мир вдребезги, когда я шарахнул по нему стулом!
     - Герой! Вы что, никогда не сталкивались с компьютерной графикой? В ваших церквях и дворцах нет витражей? Почему вы их не громите? Мы тоже ценим красоту. И даже вдали от больших городов стараемся украсить свой быт.
     - Украшатели! – буркнул сыщик. Сердиться, выходит, следовало только на самого себя. И доверять своей интуиции, как бы ни пыталась новоявленная Лилит убедить его в том, что кареты и дирижабли – настоящие.
     (Продолжение в следующем номере.)