– Кстати, мне пришло в голову одно простейшее сравнение. Представьте себе внуков и дедов. Два поколения, разделенные поколением отцов. Казалось бы, они живут в одни и те же годы. Но почему между ними стена непонимания? Почему у них разные приоритеты? Разные привычки, разные представления о человеческих ценностях, о морали? Разрыв во времени!
     Сделайте небольшое допущение: представьте, что эти два поколения невидимы друг для друга! Они живут в параллельных мирах. Думаете, они испытывали бы от этого хоть малейший дискомфорт? Никогда! Поколения самодостаточны.
     Я попытался рассказать об условном «параллельном мире». А существует реальный параллельный мир. И люди даже не догадываются о том, что живут бок о бок с другой цивилизацией.
     – Я уже слышал об этом от господина, о голову которого сломал стул. Он тоже называл ваш мир «параллельным». Мне показалось, что он просто сектант. Каббалист.
     – А разве некоторые ваши «провидцы» и охотники за НЛО не догадываются о существовании нашего мира и не называют его «параллельным?» Вы же не считаете их каббалистами? – Седиков усмехнулся. – Я ответил на ваш вопрос?
     – Испытание бифштекса состоит в том, что его съедают.
     Седиков поднял брови.
     – Вы все еще голодны?
     – Да при чем тут голод! Неужто непонятно?
     – Понял, понял. Не выходите из берегов. Это вредит печени.
     – Вместо того чтобы так долго живописать свой «бифштекс» вы бы мне его предъявили в натуре! Где он, этот мир? В вашем воображении? Я уже целую вечность сижу в четырех стенах, выслушиваю забавные байки и до сих пор не знаю, чего от меня хотят!
     – Туле задавал вам конкретные вопросы. Некоторые из них вы проигнорировали. Догадываюсь, почему. Это делает вам честь. Но, Владимир Петрович, мы и без вас знаем на них ответы. Ну, не на все…
     – Большего вы не дождетесь. И нечего держать меня взаперти.
     Фризе уже начал понимать, что разговор о параллельном мире – не простой треп. Туле он не верил ни на йоту. Но Августин – серьезный мужик. Он не похож на сумасшедшего.
     А еще Владимир испытывал неудобство из-за своей непоследовательности. Он всегда с огромным интересом читал про НЛО, Бермудский треугольник и снежного человека. И склонен был верить многим гипотезам доморощенных теоретиков. В том числе и гипотезе о существовании параллельного мира. Отсутствие материальных подтверждений этим гипотезам Фризе объяснял тем, что наука еще не накопила достаточного запаса знаний. А теперь он упорствует, как Фома неверующий.
     – Как жаль, что у нас с вами мало времени, – прервал долгую паузу Августин Николаевич.
     – Читаете чужие мысли? – спросил Фризе. – Наверное, скучища?
     Почему-то это развеселило его. Сыщик вспомнил, как стремительно свернул свои дела руководитель фирмы «Тише едешь – больше увидишь» и в течение нескольких часов съехал с квартиры.
     – Ну-у, – замялся Августин Николаевич. – Иногда бывает забавно.
     – Забавно. – Фризе покачал головой. – Надеюсь, расскажете как-нибудь за бутылкой виски. У меня, между прочим, неплохой запас и виски, и коньяков. Приглашаю. А сейчас мне пора. Надо побыстрее попасть домой. Когда я увидел вас в дверях, то сразу подумал: Августин мне поможет.
     ЧУЖАЯ БОЛЬ
     Неожиданно раздался очень слабый, мелодичный звук. Как будто кто-то прикоснулся к клавишам аккордеона. Фризе вспомнил картину «Набережная туманов», печальные, берущие за душу мелодии фильма.
     Звук тут же оборвался. Стена, напротив которой сидел Владимир, засветилась. Он рассматривал появившееся на стене изображение, но не мог сосредоточиться на нем. Непрошеные воспоминания о фильме Марселя Карне пробудили в его душе никогда еще не испытанное чувство жалости к самому себе. Он вдруг понял, и это понимание возникло в нем помимо его воли, спонтанно, как откровение, что находится в чужом мире.
     Неужели он больше никогда не увидит полузабытый французский фильм, не услышит несущиеся над Сеной завораживающие звуки аккордеона? Фризе даже вспомнил имя композитора, который написал эти прекрасные мелодии, – Морис Жобер.
     «Откуда эти воспоминания? – подумал Владимир. – По-моему, я никогда и не знал такого композитора. Забыл, как только вышел из кинотеатра».
     А сейчас он вспомнил даже, где смотрел «Набережную туманов». В кинотеатре повторного фильма на Котельнической набережной.
     По правде говоря, Фризе уже лет десять не видел этой картины и в той своей, параллельной, жизни не планировал в ближайшее время посмотреть. Разве бы по телику случайно наткнулся. А вот «Листригонов» Куприна Владимир собирался перечитать. Даже из шкафа достал и положил на письменный стол. Сейчас ему стало жалко и «Листригонов». Совсем не вовремя владелец «Кофейного клуба» подвернулся под руку со своим расследованием! И еще…
     Он наконец очнулся от короткого – в доли секунды – забытья и вернулся в реальный мир. В чужой реальный мир. И увидел на стене-экране неясные, почти размытые фигуры людей, аппарат, напоминающий большой дирижабль. И этот дирижабль медленно разваливался, скорее даже не разваливался, а съеживался, оплавлялся. Фризе сразу вспомнил дирижабли с изображением золотоволосой красотки, которые парили в ночном нарисованном небе, когда он впервые открыл глаза после происшествия на
     Маросейке.
     Все происходило высоко в горах — заснеженные вершины нависали и над людьми, и над исчезающим по непонятным причинам дирижаблем. Мужчина, стоящий на первом плане, одетый, как показалось Фризе, в легкую штормовку о чем-то докладывал Августину на языке, который Фризе слышал уже не первый раз, но по-прежнему не понимал из него ни слова. Лицо у мужчины было тревожным.
     Августин слушал внимательно и ни разу не подал даже реплики. Владимир взглянул на Седикова. И подивился произошедшей с ним метаморфозе. Перед Фризе сидел мужчина, которого внезапно покинули все жизненные силы. Казалось, он даже уменьшился в размерах, съежился. Но самое главное – глаза. Они были у Седикова печальные и тусклые.
     Мужчина у дирижабля продолжал говорить, но голоса уже не было слышно. С экрана исчез красный цвет, потом коричневый превратился в черный. Тревожно мигал огонек на крыше полуразвалившегося, ставшего почти невидимым летательного аппарата. Потом погас и огонек. Экран несколько секунд оставался черным, напоминающим квадрат Малевича, потом раздались звуки, похожие на игру флейты пикколо, и он опять превратился в светло-серую стену.
     Августин что-то прошептал на своем языке и посмотрел на сыщика долгим взглядом. Будто хотел удостовериться, догадывается ли тот о значении произошедшего на его глазах инцидента?
     – Плохая связь? – спросил Фризе, предчувствуя, что дело вовсе не в том, что она плохая.
     Седиков не ответил.
     Одновременно с тем, как разваливался дирижабль и тускнел экран, испарилось и чувство жалости к самому себе, которое Владимир испытал несколько минут назад. Интуиция подсказала: то, что он увидел, больше чем катастрофа летательного аппарата. Он вспомнил превратившийся в прах компьютер, ремешок от исчезнувших часов Апельсиновой, разбитый магнитофон Туле. У него на глазах происходила глобальная катастрофа, причин которой он не знал и о последствиях которой не догадывался. Потому что она произошла в другом мире. В чужом мире – только сейчас Фризе смирился с этой мыслью.
     Минуту, а может быть, две Седиков продолжал напряженно всматриваться в погасший экран. Наконец встряхнул оцепенение и произнес совсем по-домашнему:
     – Ну и ладушки! – Словно жена в их большой квартире в Козицком переулке появилась на пороге гостиной и сказала: «Обед на столе». – Последний ручеек пересох. Связь перестала существовать.
     – Все так плохо?
     – Чертова ржавчина съела нас.
     Владимир молчал, пытаясь догадаться, о какой ржавчине может идти речь. Но уже подсознательно был готов к тому, что за объяснение услышит сейчас от своего собеседника.
     В том мире, откуда он пришел, ржавчина в первую очередь ела людей. И техника разваливалась прежде всего поэтому. Но сейчас Фризе находился далеко от своего мира. Или близко?
     – Ржавчина! Ржавчина! Неужели вы не понимаете? Кор-ро-зи-я! Попросту – ржа. Но она изменила свои методы. Начала действовать изнутри. Уничтожала все металлы без разбора. Кроме некоторых редкоземельных. Я разговаривал с одним вашим светилом в Москве. С корифеем в области коррозии… Прикинулся дурачком и спросил: может ли коррозия подобраться изнутри? И что услышал? «Ни-ко-гда!».
     – А-а! – Седиков мрачно усмехнулся. – Все, все пошло прахом… А ведь действительно прахом! Вам не кажется, что наступил последний день Помпеи?
     – Вернемся в Козицкий переулок? – вкрадчиво спросил Фризе.
     Седиков посмотрел на него внимательным, печальным взглядом. Помолчал. Как будто решал, а не стоит ли согласиться с внезапным предложением? И неожиданно улыбнулся слегка смущенно:
     – Попить виски? С тех пор ни разу не пригубил, а такое ощущение, что голова до сих пор хмельная. Все, Володя, отпили мы с тобой виски. И вино тоже. Я, по крайней мере.
     То, что Августин перешел «на ты», обрадовало Фризе. И про выпивку вспомнил. Чего бы ни говорили фарисеи, совместно выпитая бутылка сближает. Тогда, в Козицком, они уже переходили на «ты» и даже чувствовали друг к другу что-то похожее на симпатию. А вдруг и сейчас…
     «Если он еще шутит, значит, не все так у них так плохо, – подумал Владимир, – по крайней мере у Августина мозги-то не заржавели».
     – Что происходит, когда ржавчина внезапно съедает металл? В мире, где без металла не обошлось даже при создании дамской сумочки? – Седиков по-прежнему смотрел на Фризе с какой-то затаенной печалью. – Наступает каменный век. У меня, Володя, сейчас нет полной информации. Откуда? Вы же видели, что произошло…. – Августин на секунду запнулся, наверное, подбирал подходящее русское название для летательного аппарата. Потом сказал: – С нашим дирижаблем.
     – Средства связи, техника, промышленные автоматизированные комплексы, города – все рассыпалось в один миг. Все, где были использованы металлы. И теперь разрушились даже оболочки наших летательных аппаратов, в которых для прочности использовался в микроскопических дозах ванадий. Даже ванадий не устоял! Не работает радио, телевидение, личная биомагнитная связь. – Заметив вопросительный взгляд Владимира, Августин небрежно отмахнулся. – Долго объяснять!
     – А почему... – Фризе обвел глазами голубой потолок, напомнивший ему утреннее небо вдали от города, стены, словно вырубленные из антрацита, неказистый стол, за которым сидел Августин.
     – Этот центр создали для изучения магнитных колебаний и бурь. Строили из пластика, стекла, дерева. Ну, и многое другое использовали. Не могу тебе сказать…
     – Большой секрет?
     – Какие могут быть от тебя секреты? – Седиков весело рассмеялся. – Просто не знаю. Наука – не мой профиль.
     – А какой же у тебя профиль?
     – Менеджер.
     – Мне твой подручный Туле вещал про Тетраграмматон. Значит, вы, жители этого мира, можете все предсказать, предвидеть судьбу каждого. Каждой букашки. Почему же проворонили «чертову ржавчину», как ты изволил выразиться?
     – Потому! – сердито бросил Августин и встал со стула. У него сделалось такое злое лицо, что Владимир подумал: «Сейчас он мне врежет».
     Седиков прошелся по комнате, постоял у потухшего экрана. Фризе заметил, что Августин тяжело дышит. Запыхался, словно после большой пробежки. Наконец он вздохнул глубоко, пытаясь привести дыхание в порядок, и обернулся к Владимиру.
     – Про Тетраграмматон вы слышали только от Туле? – Он снова перешел на «вы».
     – Нет. Читал у одного нашего автора. У Эко. В романе «Маятник Фуко».
     – Этот ваш Эко – великий мистификатор. У него ложь и правда в одном замесе. Пирожками из такого теста можно отравиться. «Маятник Фуко» – это песня бедуина, путешествующего по букинистическим магазинам, где валяются горы невостребованных книженций о розенкрейцерах, храмовниках, масонах, астрологах, летающих тарелочках, экзорцистах и прочих шарлатанах.
     Фризе не был историком и не мог судить о том, мистификатор Эко или нет. Но книги итальянского писателя читал с большим интересом.
     – Поиски «Ковчега»! Такая модная тема в вашей литературе! – Продолжал Августин. – Все эти искатели скрижалей, ковчегов, краеугольных камней и древа Сефирот лишь порождают у людей ложные надежды. Но они правы в том, что за этими разными понятиями имеется нечто реальное. Но это реальное Господь поместил в нашем мире, потому что ваш мир – с Адамом и Евой – Он хотел оставить Себе на радость. И в нем имелось свое Древо Познания. И Он Сам был рядом с Адамом и Евой, чтобы в нужный момент прийти на помощь. Но первые люди не оправдали Его надежд. И были изгнаны из Рая. А их потомки лишились возможности прикоснуться к Божественному Знанию из-за того, что погрязли в скверне. Во лжи. Поэтому так страдают.
     «Ну-ну! И заговорил атеист голосом верующего, – внутренне усмехнулся Владимир. – Сдается мне, вы страдаете не меньше».
     – А Тетраграмматон… если всерьез, уникальный компьютер, оставленный нам Господом или пришельцами.
     Бывший руководитель земной компании «Тише едешь – больше увидишь» надолго задумался. Смотрел повлажневшими глазами куда-то в неведомую Владимиру даль. Как будто хотел у невидимого собеседника получить ответ на мучивший его вопрос.
     Фризе стало жаль Августина. Он взглянул на него с сочувствием. И тут же отвел глаза. Не хотел показать это сочувствие, чтобы не обидеть собеседника.
     «Надо же, как я размяк, – подумал Владимир. – Себя надо жалеть, а не своих тюремщиков. Хорошее же время я выбрал для своего «визита»! У них тут все проржавело до основания, все рушится. И нате вам: является сыщик Фризе Владимир Петрович! А не слишком ли быстро я поверил в этот «другой» мир? Показать кино на огромном экране ничуть не труднее, чем с помощью компьютера запускать по куполу планетария чудные дирижаблики».
     – Я читал в одной газете, – сказал он, – про любопытное открытие. Сначала подумал, что это очередная дутая сенсация. Но если в рассказе о Тетраграмматон есть хоть частица правды…
     – И что вы там читали в своей газете? – вяло поинтересовался Августин. Фризе понял, что Седикову совсем неинтересно, о чем написала желтая московская газета. Мысли его занимали совсем другие проблемы. И спросил он только из вежливости. Но Владимира это не остановило.
     – Какой-то профессор открыл в Священном Писании тайный код.
     Седиков скептически скривил губы.
     – Я же ничего не утверждаю. Просто рассказываю, о чем прочитал в статье. Так вот, этот профессор говорит: в первых пяти книгах Библии записано все, что было и произойдет, включая мельчайшие подробности, с каждым конкретным человеком, начиная с его рождения и до самой смерти. Так же точно сказано и о всяком животном, растении и обо всем живом и о неживом. Чем это не Тетраграмматон?
     – И вы наладили службу предсказаний? Это же смешно! Ваши метеорологи даже погоду не умеют предвидеть на пару часов вперед. – Августин улыбнулся. Правда, скептически. Но и такую улыбку можно было считать прогрессом. – Читал я откровения профессора Элии Рипса. Гадания на кофейной гуще! Если он в Библии что-то открыл, почему ученые не нашли этому открытию практического применения? Почему? Вы знаете?
     «Действительно, почему?» – мысленно согласился с собеседником сыщик.
     Но вопреки логике Фризе стало немного обидно за Элию Рипса, имя которого он напрочь забыл и которое ему напомнил Августин. Ведь этот Рипс – профессор из его мира. И Фризе не хотел, чтобы над ним насмехались чужаки.
     – Рипс большой ученый. И открытие он сделал выдающееся, – не очень уверенно сказал сыщик, разглядывая ногти на руке, чтобы не встречаться глазами с собеседником. Похоже, что в мире Августина Седикова ногти росли быстрее, чем в родных пределах. Владимир никогда не допускал, чтобы они отрастали такими длинными, какими он увидел их сейчас.
     – Кто бы спорил, – неожиданно легко согласился Седиков. – Только у вас не знают, как поступить с его открытием, не правда ли? А мы строим всю свою жизнь согласно указаниям компьютера. Нам Творец оставил компьютер, а вам зашифровал его данные в Пятикнижие, как считает профессор Элия Рипс.
     – Смеетесь? А мне хотелось бы верить…
     – Ну вот вы и попались! Верите в зашифрованное Пятикнижие, а не хотите признать мир, который в Пятикнижии упоминается!
     – В Пятикнижии зашифрованы упоминания о параллельном мире?
     – Это же вы мне рассказали! Про Элию Рипса. И Ветхий Завет вместе с Туле штудировали.
     Ничего такого Владимир Седикову не говорил. Да и в статье об открытии профессора на параллельный мир и намека не было. Значит, у Августина имеются какие-то свои сведения?
     – В нашем мире люди рождаются со знанием, полученным от компьютера. – сказал Седиков. – Можете называть его Тетраграмматоном. Можете придумать какое-нибудь иное название. В нашем мире знание своей судьбы – это данность. Аксиома. И никто даже не задумывается, почему так, а не иначе. Как не задумываются над тем, почему небо голубое, а весну сменяет лето, а не наоборот.
     ЭТИ ВЕЩИ ИСЧЕЗНУТ И УНИЧТОЖАТСЯ
     – Так вернемся к вашему Тетраграмматону, – сказал Владимир. – Почему он не предупредил о надвигающейся катастрофе? О «чертовой ржавчине», как ты ее называешь?– Он решил вернуть Седикова к более непринужденному общению. На «ты».
     – Представь себе, он предупредил. И наши ученые решили проблему ржавчины. Придумали такую обработку металлов, при которой ржавление полностью исключено. Понимаешь, полностью. Даже провалявшийся десяток лет в болоте гвоздь выглядит у нас так, как будто только что поступил с завода-автомата. Более того, мы провели огромную работу по замене металлов на пластик и стеклопластик. Но у компьютера есть такая особенность…
     Августин поднялся со стула, слегка потянулся, словно у него затекли плечи, и остановился перед Фризе.
     – У компьютера есть такая особенность, – повторил Седиков. – Многоступенчатость. Буду говорить упрощенно, не вдаваясь в детали. Он раскрывает все свои новые и новые возможности только после того, как мы осваиваем и развиваем уже полученные с его помощью знания. Новый, более высокий уровень развития науки открывает доступ к следующему, еще более высокому уровню знаний, заложенных в компьютере. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой. И так бесконечно.
     – А коррозия? Коррозия наизнанку?
     – Удачное сравнение. Я думаю, ученые упустили в своих расчетах, какую-то деталь. Какой-то намек не поняли. Вот, например…
     Седиков сделал несколько шагов по комнате и снова остановился перед Владимиром. На лице у него отразилось сомнение, словно он боялся, правильно ли поймет Фризе его слова.
     – Ты, Володя, только не подумай, что я такой же религиозный догматик, как Туле, но Священные тексты иногда дают серьезный повод для размышлений. Дают подсказку.
     Фризе молчал, ожидая продолжения.
     – Мы не обратили внимания на одно свидетельство из «Книги Еноха». Ты знаешь о том, кто такой Енох?
     Владимир кивнул.
     – Я уже заметил: ты много знаешь. Занимался бы наукой, вместо того чтобы выслеживать красивых курьеров. – Августин улыбнулся. Но теперь улыбка у него была грустной. Фризе понимал – у Седикова кошки на душе скребли.
     – Так вот, о Енохе. И ходил Енох перед Богом; и не стало его, потому что Бог взял его. По словам Еноха, Бог и ангелы открыли ему события прошлого, настоящего и будущего во время его странствования по космосу.
     – Ты и правда, как Туле.
     – Помолчи! – попросил Седиков. – Может быть, чего-нибудь и поймешь:
     И отвечал мне тот ангел мира, говоря: «Подожди немного, тогда ты увидишь и тебе будет открыто все, что сокровенно и что насадил Господь духов. И те горы, которые ты видел, – гора из железа, и гора из меди, и гора из свинца, – все они будут перед Избранным, как сотовый мед перед огнем и как та вода, которая стекает сверху на эти горы, и они окажутся слабыми под его ногами. И случится в те дни, что нельзя будет спасти себя ни золотом, ни серебром, нельзя будет тогда ни спастись, ни убежать. И не будет дано тогда для битвы ни железа, ни панцирной одежды; руда не будет пригодна ни на что, и олово не будет годным ни на что и не пойдет впрок, и свинец не будет добываться. Все эти вещи исчезнут и уничтожатся с поверхности земли, когда появится Избранный перед лицем Господа духов.
     – Интересно, да? «Все эти вещи исчезнут и уничтожатся с поверхности земли». Наш случай.
     Седиков скользнул глазами по стене, которая совсем недавно служила экраном. Усталым взмахом руки показал на угасший дисплей и вздохнул:
     – Развитие науки не всегда идет по восходящей. Думаешь, у нас не было современного суперскоростного воздушного флота?
     Фризе так не думал. Но промолчал. Его просто распирало желание побольше узнать про мир, в который он так неожиданно вломился. И он чувствовал, что времени у него совсем мало. Правда его точил червячок сомнения: а зачем, собственно, проявлять особое любопытство, если своим знанием он не сможет ни с кем поделиться?
     – Мы отказались от скорости ради безопасности. Мы от многого отказались.
     – Тише едешь – больше увидишь?
     Августин наконец улыбнулся по-настоящему, открытой, веселой улыбкой.
     – Я назвал так свою фирму, чтобы она напоминала мне о моем отечестве. О неспешных путешествиях на воздушных шарах и дирижаблях по воздуху, на лошадях по земле. Беда все равно случилась, Володя!
     – Вы действительно скачете на лошадях? – Фризе был поражен. Компьютерный городской пейзаж с конными экипажами, который он разгромил в порыве гнева, Владимир посчитал лишь дизайнерским изыском. – Но ты же сказал, что у вас были и скоростные летательные аппараты! Наверное, и по земле вы не всегда мчались на тройках?
     – Не всегда.
     – И так все разом послушно пересели в тарантайки?
     – Не все разом. И не послушно. Но ученые… – Августин оживился, словно вспомнил что-то веселое. – Володя, ты помнишь, как напал на Туле?
     – Еще бы!
     – И что тебя остановило, когда ты замахнулся во второй раз?
     Эпизод с избиением Туле запомнится Фризе на всю оставшуюся жизнь. У него и сейчас волосы вставали дыбом при одном воспоминании о том, как он увидел самого себя с перекошенным от злобы лицом и поднятой для удара деревяшкой.
     – Вот-вот, – усмехнулся Августин. – Кому захочется встретиться взглядом с самим собой? Или, быстро добравшись до дома, наблюдать потом в окно свое второе пришествие.
     – Но как? – начал было сыщик.
     Седиков его остановил.
     – Мы с тобой не ученые. Я не смогу толково объяснить, ты – понять. Прими мою информацию как аксиому. Тем более, что ты все видел сам. Давай лучше вернемся к коррозии. Мы должны были продумать все детали, предусмотреть все варианты. Самые невероятные. В том числе и возможность того, что коррозия начнет свою работу изнутри.
     – Как раковая опухоль?
     – Мы уже давно забыли об этой болезни.
     «Вот бы мне раздобыть рецепт лечения, – мелькнула у Фризе мысль. – Какое было бы благо для нас!»
     – Ваши ученые с раком разберутся сами. И очень скоро, – Августин без всякого напряжения читал его мысли. – Естественный ход прогресса. Если бы я там, в вашем мире, стал делиться нашими открытиями, сколько вопросов возникло ко мне! И не только у ученых. Ты понимаешь, что я имею в виду?
     Фризе понимал, но все равно было обидно. Он вспомнил друзей и близких, которые ушли из жизни, сраженные этой неизлечимой пока в его мире болезнью.
     – Про вас, про ваш мир у нас знают единицы, – сказал с нажимом Седиков, давая этим понять, что разговор об упущенных возможностях закончен. – Посвященных можно сосчитать по пальцам одной руки. Так же, как и у вас.
     – У нас они тоже имеются?
     – А как же! Вот ты, например, – Августин хитро улыбнулся. Улыбка шла к его лицу больше, чем мрачный скепсис. – Шучу. Ты не в счет. Катастрофическое стечение обстоятельств. Недопустимая погрешность.
     – Я один?
     – Не трудись. Цифры врут так же, как календари. Вот ты, например, подошел очень близко к пограничной линии. А посвященным не был. Мы считали, что закрыты глухой стеной. И вдруг такой прокол! Пришлось принимать меры.
     – Так значит это нападение… – Внезапно перед Владимиром возникла фигура молодого парня с пистолетом в руке, его пустые глаза и предупреждающий возглас Дюймовочки. – Это покушение на меня, ваших рук дело?
     – Забудь! Ты обратился не по адресу. Все претензии к своему клиенту. Ты что, не знаешь, как трудно бывает человеку расстаться с деньгами?
     – Не может быть! Не верю. Твой тезка – богатый человек.
     – Богатым бывает еще труднее терять. Даже рубль.
     Разговаривая с Седиковым, Фризе обратил внимание на то, что его собеседник ни разу не употребил никакого незнакомого слова.
     «Какой из этого следует вывод? – спросил себя сыщик. – Седиков очень долго жил у нас. И, наверное, не только в Козицком переулке».
     – И, кстати, твой клиент мне не тезка.
     – Ну да, ну да! Он же Август. А ты Августин! Какая колоссальная разница! Но я все равно не верю!
     – Напрасно. Мы только помогли Августу выйти на нужных людей. На идеальных исполнителей. Существ без биографии, без адреса. Неподвластных дактилоскопической и всем прочим экспертизам. Если бы ты не застрелил одного из них, тебя и твою верную подругу обвинили в фантазерстве. Стрелок, как и его напарник, растворился бы в воздухе. Вот так-то! – Седиков развел руками. И, подмигнув, добавил с восхищением: – А какая смелая твоя малышка! Ты зовешь ее Дюймовочкой?
     – С такой легкостью пойти на убийство? – Фризе пропустил мимо ушей вопрос Августина. Он никак не мог смириться с предательством бывшего клиента.
     «Ну, погоди, сволота! – с ненавистью думал Владимир про владельца «Кофейного клуба». Имей он такую возможность, выскочил бы из-за стола и помчался разбираться с Августом.
     Седиков предостерегающе поднял руку:
     – Остынь. Признаю, получилось не слишком красиво. Но у нас в тот момент не было выхода. Спешили, боялись, что сорвется проект переброса энергии. Наш партнер требовал полной гарантии сохранения тайны. А молчание хранят только мертвые. Ты подобрался слишком близко. Представился случай…
     Фризе никак не мог успокоиться, услышав подробности о заказчике покушения:
     – Да мне и в голову никогда не пришло бы, что история замешана на такой чертовщине! И в страшном сне не приснилось!
     – И все же. И все же! Рано или поздно, Володя, ты бы сопоставил рассказ своего друга, выслеживавшего Лилит, и происшествие с Дюймовочкой. О том, как наш курьер усыпила ее взглядом.
     Фризе с удивлением смотрел на Седикова.
     – Что? – в свою очередь удивился Августин. – Они тебе не рассказали самого главного?
     Фризе внезапно остыл, поняв, что понапрасну тратит силы. Поправить ничего было нельзя. Ему сделалось смешно. Он представил, как Рамодин рассказывает ему про телепортацию Апельсиновой. И свои язвительные реплики по этому поводу.
     – Не рассказали. Словом не обмолвились. Кому хочется выставлять себя на посмешище?
     – Истина, – начал было Седиков.
     СЛОВО ЧЕСТИ
     Опять помещение заполнила музыка. Только теперь это была не лирическая мелодия из «Набережной туманов», а незнакомая Владимиру, сдержанная и в то же время на редкость эмоциональная музыка. Казалось, тот, кто ее написал, заключил мелодию в кулак. Сжал ее, как сжимает пружину затвор в оружии. Спусти ее, и мелодия грянет с небывалой силой и мощью.
     Стена начала светлеть и через несколько секунд превратилась в яркий экран.
     На экране возник просторный кабинет, одна из стен которого, в свою очередь, представляла собой экран, на котором постоянно сменялись цветные картинки. Рассмотреть, что происходит на этом экране, Владимир не смог.
     В кабинет вошел пожилой мужчина в отлично сшитом костюме шоколадного цвета. Фризе никогда не упускал такие детали. Даже сейчас, снедаемый тревогой за свою судьбу, он не смог не отметить того, как идет густой шоколадный цвет белоснежным волосам и загорелому лицу. А усы у мужчины были темные. И это делало его необыкновенно привлекательным.
     Вслед за Седым в кабинет вошла Апельсиновая. Фризе напрягся, но Седиков шепнул ему, не разжимая губ:
     – Это не она. Другая.
     Сыщик снова увидел капельки пота на его лице. И услышал прерывистое дыхание. Подумал: «Что с ним? Сердце пошаливает? Или так волнуется пред очами начальства?»
     Седой произнес короткую фразу. Августин кивнул.
     – Господин Фризе.,– спокойным певучим голосом сказала молодая женщина, – Председатель Совета Хранителей приветствует гостя из Заблудившегося мира.
     Загорелый мужчина улыбнулся Владимиру с огромного дисплея. Сыщику показалось, что в первую очередь улыбнулись его усы.
     Председатель снова заговорил. Фризе уловил в его голосе ту же напевность, что и в речи золотоволосой, так похожей на Лилит женщины. А приглядевшись к его лицу, сыщик сделал для себя еще одно открытие: импозантный, загорелый человек с дисплея был поразительно похож на пожилого мужчину, который подошел к Апельсиновой у витрины часового магазина на Маросейке! Только тот был много старше и не носил таких замечательных усов.
     «Отец и сын, – решил сыщик. – Или все они здесь на одно лицо, как Апельсиновые девицы?» Но, бросив короткий взгляд на Седикова, Фризе отмел эту мысль.
     Председатель закончил говорить и, чуть склонив голову вправо, ждал, что ответит Августин. Сейчас его усы напоминали два вопросительных знака.
     Наверное, ответ Седикова понравился Председателю. Усы изобразили легкую улыбку. Он покивал одобрительно и тут же спросил еще о чем-то. И Фризе догадался, о чем, потому что его лицо стало тревожным. А Седиков беспечно отмахнулся. Но и Председатель и сыщик видели капли пота на лице бывшего руководителя турагентства «Тише едешь – больше увидишь». И вряд ли сделали по этому поводу разные выводы.
     – Председатель просит прощения у господина Фризе за то, что я не переводила разговор, – сказала девушка. – Сеанс связи предельно короткий. Вы знаете, что произошло?
     – Знаю, – неожиданно громко ответил Владимир. – И выражаю сочувствие.
     Председатель кивнул, не дождавшись, пока девушка переведет слова Владимира.
     Экран медленно начал темнеть. Седиков обхватил лицо ладонями и глубоко вздохнул. Фризе услышал в этом вздохе и грусть, и облегчение.
     – Ты заболел? – спросил он.
     – Володя, есть шанс, что ты сумеешь вернуться. – Августин смешно выпятил губы: – Один из.… Впрочем, не буду мелочиться. Еще несколько часов назад к Тетраграмматону имелся доступ. Совет Хранителей навел справки. Да, Володя, у тебя есть надежда выжить. Все в твоих руках. Председатель только что в твоем присутствии дал разрешение отпустить тебя с Богом.
     Фризе почувствовал, как у него перехватило дыхание. Он прошептал сдавленным шепотом:
     – Как?..
     Но Августин остановил его, подняв ладонь:
     – Потом, потом! Ты спрашивал о посвященных. Так вот, про нас знают два ученых в НАСА. В Англии – одна женщина из древнейшего масонского ордена.
     – Женщина – масон?
     Вопрос повис в воздухе.
     – Идем дальше, – продолжал Августин. – В России тоже два посвященных. И оба в Энергетическом ведомстве.
     – Чубайс в их числе? – непроизвольно вырвалось у Фризе.
     Седиков хмыкнул и посмотрел на сыщика с сожалением.
     – Чубайс пешка. Вы этого до сих пор не поняли? Серьезными делами занимаются незаметные тихие люди. – Седиков озорно усмехнулся. – Кто -то из ваших умников говорил: больше всего шума производят маленькие люди-барабанщики. Наполеон, что ли?
     У нас благодаря компьютеру каждому гражданину известно о каждом все. Все! И нет наций, а люди общаются изначально на одном языке, можно избежать неожиданностей. Ты же знаешь, тебе, наверное, успели сообщить, в нашем мире не было Вавилонской башни, нас не лишили прелести общения на одном языке. – Августин опять помассировал левую сторону груди. – Володя, мне делали операцию на сердце. Очень давно. И я, черт возьми, забыл, засадили мне сюда, – Седиков постучал по груди двумя пальцами, — что-то металлическое, или нет? А сейчас сердце вдруг начало побаливать. И с каждым днем все сильнее и сильнее. И связь не работает. Не у кого навести справки.
     – Ты только что разговаривал со своим большим начальником!
     Августин посмотрел на сыщика с укоризной:
     – Ты заметил, сколько минут продолжалась наша беседа?
     – Полчаса, не меньше.
     – Четыре минуты.
     – Ты шутишь? Мне показалось, целую вечность.
     – Четыре минуты. На это хватает емкости одного резервного аккумулятора, сделанного без использования металлов. Председатель заметил, что со мной не все ладно, и спросил, какая требуется помощь. У меня не было времени ответить. Но в Центре посмотрят мою медицинскую карту и поймут, в чем дело. Они-то поймут. Но сюда уже никому не добраться. Ты же видел, что произошло с тем дирижаблем, на котором улетел Туле?
     Фризе хотел спросить: «А какие-нибудь таблетки?», но Августин его опередил.
     – Какие таблетки? Я уже забыл, как выглядят лекарства! Десять лет не принимал никаких таблеток. Если коррозия съела все, то почему она должна пощадить титановые волоски в моем кардиостимуляторе? Или не титановые? – он стукнул ладонью по столешнице, давая понять, что разговоры о здоровье закончены.
     – Теперь о шансе, который отпустила тебе судьба. Прежде всего, следует вернуться на первую квартиру. Туда, где ты устроил побоище, – внимательно посмотрев на Фризе, Августин добавил: – Ну да, ну да! И забавлялся с Лилит. Вот уж не думал, что тебя потянет на синтетику.
     Владимир почувствовал, как лицо у него начинает стремительно покрываться краской.
     Это заметил и Августин:
     – Не огорчайся, Володя. Мало в твоей жизни было суккубов и андроидов? Ну чем, скажи, Лилит хуже Евы, созданной из ребра Адамова? Кстати, Туле считает, что девушке больше нельзя доверять. Твое влияние оказалось слишком сильным.
     Усилием воли Владимир погасил вспышку гнева: имелся более важный вопрос, на который следовало получить ответ. И немедленно. Он видел, как с каждой минутой Августин становится все бледнее и бледнее. А черты его лица обостряются. Сыщику было хорошо известно, что это означает.
     – И как же попасть на первую квартиру? – спросил он.
     – Два этажа вверх по лестнице. На поверхность земли. Мы сейчас в бункере. – Глаза Седикова мечтательно затуманились. – Наверное, там светит солнце. И облака. Плывут облака. Как редко я смотрел на небо!
     – А дальше? Куда идти потом? – жестко перебил Августина Владимир. Ему показалось, что с минуты на минуту Седиков отправится в свое последнее путешествие, путешествие в котором, как бы ты ни ехал – быстро или медленно, – уже ничего не увидишь.
     – Володя, у тебя есть шанс. Я же сказал. Тетраграмматон…
     Речь Седикова стала отрывистой.
     – Слышал. На скрижалях записано. А нельзя ли вернуться к первой квартире?
     – Да не волнуйся ты! Я успею. Так записано… Председатель подтвердил. Ты верно подметил – на скрижалях. Что соответствует догматам Веры. Мне кажется, ты человек верующий.
     – Августин!
     – Ладно. Ты слишком разволновался из-за Лилит. Поехали дальше. Поднимешься наверх – дверь справа. Там их всего две. Прямо и направо. Остановишься у правой. На коврике. Ровно через десять секунд толкнешь дверь. Тогда она откроется. Ни секундой раньше, ни секундой позже. По бетонной дорожке пройдешь через лес. Метров триста, не больше. Остановишься у дверей двухэтажного здания. На известняковой плите. Процедура та же. Стоишь десять секунд!

     Продолжение следует