на главную страницу

26 Сентября 2007 года

Классика жанра

Среда

ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ — СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Беседу вел Игорь ЯДЫКИН.



Мы закончили публикацию романа «С кратким визитом». Когда в «Красной звезде» появились первые его фрагменты, читатели попросили познакомить их поближе с автором этого произведения. Впрочем, слово «познакомить» вряд ли подходит к Сергею Александровичу Высоцкому, одному из основателей современного российского детективного жанра. Читатели со стажем сразу вспомнят созданного его воображением сыщика Корнилова, перед многомерным образом которого меркнут многие другие следователи. Сергей Высоцкий – автор более чем 30 романов и повестей, изданных в том числе в Болгарии, Чехии, ФРГ, Китае и других странах. В их числе «Среда обитания», «Не загоняйте в угол прокурора», «В интересах следствия», «Анонимный заказчик», «Ищейка», «Третий дубль», «Дамы просят крови», «Автопортрет на фоне криминала»… Фильмы, снятые по повестям и романам Высоцкого десятилетия назад, до сих пор не сходят с экранов. Только за последнее время мы снова увидели киноленты «Пропавшие среди живых» и «Три ненастных дня».
  Сергей Александрович прошел замечательную журналистскую школу: редактировал ленинградскую газету «Смена», работал заместителем главного редактора «Комсомольской правды» и затем – «Огонька», был основателем и первым главным редактором журнала «Человек и закон». Он лауреат более полутора десятков различных литературных премий. Но жизнь самого Сергея Высоцкого начиналась с личной и общечеловеческой трагедии, через которую он прошел со всем своим поколением.

     – Сергей Александрович, знаю, что вы пережили блокаду.
     – Да, я блокадник.
     – А сколько вам тогда было, какой запомнили войну?
     – В сорок первом году, когда началась война, мне было 10 лет. У меня даже сохранились блокадные документы. Самое интересное, что в эвакуационном удостоверении, выписанном на мою маму, меня и еще одну девочку, которая жила с нами в квартире и у которой умерла мама, пунктом назначения значилось: Армянская ССР. На дворе был июль 1942-го. Армения была отрезана от Ленинграда. Каким же образом мы могли туда попасть? Но само это слово – «Армения» — меня, мальчишку, соблазнило.
     После тяжелой блокадной зимы, когда в городе уже осталось мало народа, нас, учеников, собрали в одной из школ и там раз в день кормили соевым супом. В этой школе я встретил знакомого мальчика, который сказал, что они эвакуируются в Армению. А я дальше пригородов Питера нигде не был. Как же, Армения! И я уговорил маму: давай, мол, туда отправимся.
     Причем к тому времени в Ленинграде было уже три прибавки хлеба, от голода в конце 1942 года почти не умирали. Обстрелы были, но от голода не умирали. Но нас собрали и через Ладогу на барже переправили на Большую землю. И здесь меня спасло, как ни странно, полное неприятие пищи в пути. На Московском вокзале нас накормили макаронами по-флотски. А я почему-то не мог есть. Только пил кипяток. А мама ела… В итоге у нее – голодная дизентерия. И в Молотове, нынешней Перми, станция называлась Пермь-2 (десять суток мы туда добирались), ее сняли с эшелона, а меня направили в детприемник. Одна из моих тетушек эвакуировалась с нами – ехала в том же эшелоне. И когда маму сняли с поезда, а я вытаскивал на перрон вещи, она прибежала из соседней теплушки и закричала: «Поедешь со мной!» Но мне уже 11 лет было: тетка начала заносить вещи в теплушку, а я – из теплушки. Кончилось тем, что поезд ушел, я остался на перроне с вещами, попал в детприемник, где у меня обнаружилась цинга.
     Когда умерла мама, меня отпустили на время из детприемника. У меня с собою был офицерский планшет с документами и какими-то деньгами. Из больницы пошел на рынок. А на рынке (был уже конец июля, но место ведь северное) продавалась земляника. И я купил небольшое лукошко. Вышел с рынка, сел и эту землянику умял. За одни присест. Утром проснулся в детприемнике, а уже никакой цинги нет. И до сих пор половина зубов у меня своя. За одну ночь лукошко пермской земляники вылечило.
     После маминой смерти я еще три года пробыл в детском доме в селе Сива, расположенном в 40 км от ближайшей станции Верещагино.
     Только потом, уже став взрослым, я узнал, что село Сива и земли вокруг принадлежали Всеволожскому, директору императорских театров, супругу актрисы Савиной. Красивейшие места, лесистая гора Чугайка, которая упоминается даже в полном варианте песни о том, как ямщик умирал в степи глухой. Там, в этой знаменитой песне, оказывается, еще есть продолжение.
     – И уже в детском доме, как нам известно, состоялись ваши первые литературные опыты?
     – Моим первым литературным произведением, если его можно так назвать, стал дневник, который я вел в последний год моей детдомовской жизни. Начал его в 45-м, и он как раз пришелся на конец войны. Я описывал все свои мысли, разговоры со сверстниками и друзьями, циркулирующие вокруг слухи… Ведь радио тогда никто не слушал. Все передавали из уст в уста. И вот в этом дневнике я и описывал свою детдомовскую жизнь и свои впечатления от нее, с упором на то, какая стоит погода. Последняя, наверное, и определила то, что после детдома я поступил в арктическое училище на гидрометеорологическое отделение. Ну и еще, может быть, я выбрал это училище, чтобы не стать… «спекулянтом».
     – Стоп, с этого момента поподробнее.
     – У меня в Питере оставалась бабушка, с которой я все время был в переписке. Она провела там всю блокаду. И когда я решил завести дневник, как раз пришла посылка от бабушки, и в этой посылке – журнал «Костер», выпуск которого тогда только-только возобновили, со статьей о дневниках. Я пришел в спальню, в комнату человек на двадцать в здании бывшей школы. Там как раз находилась директриса. Директрисой была Викторина Ивановна, красивая молодая женщина, энергичная, но очень нервная и вспыльчивая. А ее заместительница, которую мы звали Верушкой, старенькая уже, по нашим тогдашним детским представлениям, наоборот, была очень доброй и отзывчивой. И вот сидит наша Викторина, смотрит на журнал и на все остальное, что прислала бабушка в посылке, и говорит: «Ну, бабушка сделает из тебя спекулянта!» После этого я поклялся в своем дневнике: «Я никогда никаким спекулянтом не буду, я хочу быть летчиком или ученым».
     С Викториной у меня постоянно возникали трения. Она, например, хотела, чтобы я пел в хоре. А я не хотел петь в хоре. У меня и слуха-то не было, хотя я тогда об этом и не знал. Она даже меня запирала в своем кабинете на сутки: пока не согласишься петь в хоре – не выпущу. Потом отходила, приносила поесть… Но вот эта ее фраза, что «бабушка сделает из тебя спекулянта» надолго и прочно запала мне в голову. Ведь я жил в детдомовском коллективе с его весьма определенными понятиями о таких вещах…
     Я вернулся в Ленинград в сорок пятом и через год, в сорок шестом, жил уже у тетушки в деревне. В войну они были в оккупации. Страшные, голодные годы. И когда только появилась первая картошка-скороспелка, тетушка решила продать мешок на станции Сиверской, в девяти километрах от деревни. Я ей тогда помогал.
     Сиверская до революции была курортным местом Питера. И вот тетя, продавая картошку-скороспелку, куда-то отлучилась. А я стою. И вдруг вижу: идут сама Викторина и Верушка. Видимо, они работали по соседству в пионерском лагере или за город вывезли уже другой детдом. Я обомлел. Сразу подумал: директриса увидит меня сейчас и скажет: «Вот ты и стал спекулянтом!»
     И спрятался под прилавком. Они прошли. Думаю, а вдруг все-таки увидели. И когда в тот год поступил в Арктическое училище, в первое же увольнение пошел к Верушке. У меня был ее адрес. Она жила на улице Рубинштейна. И я «при полном параде» нанес ей первый визит. А там у нее Викторина. Сидят, пьют чай. Обрадовались… А я в форме! Пришел показать, что не стал спекулянтом.
     А дневник мой был позднее напечатан под названием «Выжидание» из-за постоянной мучавшей нас мысли: когда, когда же мы наконец вернемся назад в Ленинград.
     – Тема блокады прошла и через другие ваши книги?
     – Несколько моих вещей целиком посвящены блокаде: «Увольнение на сутки», несколько рассказов, «Неизвестный голландский мастер», по поводу которого я получил очень много писем, и ругательных в том числе, потому что там описывается подлинная история. Чтобы выжить, мама продавала вещи, старинные книги, которые у нас были, картины некоему дяде Коле, который жил на Васильевском острове, на Среднем проспекте. Я уже был «ученым» и не указал в книге точный адрес, тем не менее, хотя этого дяди Коли уже не было в живых (но дочь осталась), туда начал ходить народ и писать на стенах, на лестнице: «Душегуб».
     Рассказ был сначала опубликован в «Огоньке». Это два миллиона читателей! Я получал письма даже из тюрьмы, из лагерей.
     – То есть вы вернулись-таки в родной город?
     – Да, я вернулся в Ленинград, там у меня остались бабушка, тетушки. По отцовской линии у меня были люди городские, а по материнской – крестьяне, Антоновы. Дед мой да и мама родились в 800 метрах от имения Набоковых Выра. И девчонкой мама у него работала. Вместе с сестрами осенью они убирали листья в парке, а мать еще работала постоянно и даже один год жила с Набоковыми в Питере.
     А дед по отцу был священником. Вообще, я в принципе не должен был родиться в России. В 1912 году деда, который был священником в соборе Святой Екатерины, послали в Америку. Дали приход. И он там полтора года пробыл. Вернулся в 1914 году за семьей. В это время началась война и ему сказали, что путь в Америку закрыт. Всюду немецкие подводные лодки…
     Он стал полковым священником. Потом был арестован. Несколько лет назад в ФСБ в Питере, на Литейном проспекте, мне показали уголовное дело деда. В нем меня наиболее поразила анкета с ответами на обычные вопросы: кто вы? ваши родители? дети? Есть и такой вопрос: «Отношение к советской власти?» Так вот, сидя в тюрьме уже в ожидании приговора, он собственноручно написал в графе: «Отношение к советской власти»: «Подозрительное в силу ее безбожия».
     А вообще, все предки деда и бабушки были священнослужителями. Когда умер наместник Польши великий князь Константин, мой далекий предок Высоцкий сопровождал его тело в Петербург. Тело везли конным ходом и все время служили службы. А у бабушки фамилия была Якушевская, ее отец был директором церковного училища в Могилеве, а мать – учительницей французского языка.
     – А вы писали когда-нибудь об этом?
     – Писал. Однажды мне надоело сочинять детективы. Я написал роман от первого лица, от имени Высоцкого Сергея Александровича, который опубликовала «Роман-газета» 4 года тому назад и тоже в № 19, в том, где позднее будет опубликован полностью роман «С кратким визитом». Назывался тот роман «Автопортрет на фоне криминала». Это чистый детектив. На 80 % там – реальные события, ну а на 20 % – творческий вымысел. В нем присутствуют узнаваемые люди, авторитеты криминальные питерские. Фамилии я не назвал, но они узнаваемы. Один из числа богатейших людей Питера сегодня сидит, получил большой срок.
     И там, в этом романе, я как раз описываю, как добрался до архивов, разыскивая деда. Как мне вручили уголовное дело в ФСБ. И как в описи исторического архива, работая над книгой о Кони, вышедшей в серии ЖЗЛ, я нашел деда: «Высоцкий Никифор Петрович… О выдаче путевого пособия священнику отцу Никифору Высоцкому для поездки к месту службы в Америку». И приписка: «Дело отсутствует, присоединено к делу такому-то». А такого-то дела мы не нашли. Видимо, когда деда арестовали, дело куда-то затребовали, и оно кануло в Лету.
     – Ну что ж, раз уж разговор пошел о делах, продолжим наш читательский «допрос» писателя Сергея Высоцкого. Как вы пришли к детективному жанру? Начали, как мы уже знаем, с дневника…
     – Первая моя повесть называлась «Спроси зарю» и была опубликована в журнале «Молодая гвардия», а затем выпущена в издательстве «Молодая гвардия» тиражом 100 и 150 тысяч экземпляров с интервалом в несколько месяцев. Тиражи тогда были большие, например «Роман-газета» выходила тиражом 300 тысяч экземпляров, а моя повесть «Среда обитания» была выпущена в ней тиражом почти в 3 миллиона.
     Но вернемся к моей первой повести. «Спроси зарю» нельзя назвать детективом. Книга была навеяна поездкой в США. Но она – остросюжетна. Я считаю, что сюжет – одно из основных достоинств прозы. Есть, конечно, и бессюжетная проза…
     Но самое интересное заключается в чем? В повести «Спроси зарю» я описал в том числе и места, где родилась моя мать. Но тогда еще я не знал о Набокове. Знал, что существует такой писатель. Но ничего его не читал. У нас в Советском Союзе он был почти неизвестен. Впервые его книгу мне привез Илья Глазунов из-за границы. По-моему, «Лолиту». А я описываю в «Заре» родные мамины окрестности, Рукавишников лес. Он и сейчас существует. Прекрасный, грибной лес у деревни Грязно, где мать родилась, и у Выры – фамильного имения Набоковых. От имения сейчас ничего не осталось, ни одного камня от фундаментов. Так вот, я не знал, что Рукавишников лес назван в честь дяди Набокова, знаменитого промышленника Ивана Рукавишникова, который оставил в наследство Набокову имение в селе Рождествено, которое находится неподалеку. И назвал одного из героев Рукавишниковым. И только потом узнал, что это имеет отношение к Набоковым.
     Еще тогда тетушки мои, которые обитали в деревне, были живы. Но, к сожалению, обычно мы сильны задним умом и начинаем расспрашивать тогда, когда уже почти некого расспрашивать. А ведь тетка рассказывала мне о барине, который расплачивался с ними за уборку листьев: «по десять копеек давали». А еще рассказывала, как у них пала корова, и семья выжила только благодаря тому, что барин приказал управляющему со своего скотного двора дать деду корову. Потом на поле деда всегда была полоска «для барина». Не знаю, отдавал или не отдавал он урожай с нее, но всегда выращивал в знак признательности, как теперь оказывается, к Набокову.
     Словом, вышла у меня повесть «Спроси зарю». А потом я стал главным редактором журнала «Человек и закон». Его первым главным редактором. И собственно, журнал и основывал.
     – И все-таки, что вас подтолкнуло к детективу?
     – Во-первых, я еще и учился в Ленинграде на юридическом факультете университета…
     – Том самом?..
     – Том самом. Правда, окончил три курса: параллельно поступил в Высшую партийную школу на отделение журналистики. То есть у меня появилась какая-то юридическая база. А в журнале «Человек и закон» материал сам шел в руки. И как-то один хороший журналист, человек и писатель Григорий Политыка мне говорит:
     – Сергей Александрович, а почему вы не напишете детектив? У вас же сколько материала.
     – Я подумал, а почему бы действительно не написать детектив. И написал первый полномасштабный роман «Пропавшие среди живых», основанный на ленинградском материале. С героем – начальником питерского уголовного розыска. У него есть два совершенно конкретных прототипа. Один из них — Михаил Иванович Михайлов. Он и сейчас там живет, только уже не работает в уголовном розыске. Он и Владимир Федорович Чванов – московский сыщик. Кое-что навеяно и встречами с тогдашним начальником уголовного розыска МВД – Карпец Игорем Ивановичем. То же наш, питерский. Он, к сожалению, умер. Очень интересный человек, профессор, мудрый мужик. Роман «Пропавшие среди живых» я написал на вполне конкретном деле об угоне машин в Ленинграде. Была там тогда банда угонщиков. Когда я познакомился и подружился с питерскими сыщиками, оказалось, что в том году, который я отдал роману, в Питере угнали 12! автомобилей.
     Потом по этому роману была снята кинокартина на «Ленфильме». Называлась она также «Пропавшие среди живых». Этот фильм довольно часто показывают по ТВ. Он интересен еще и тем, что Павел Кадочников впервые в своей карьере сыграл в нем отрицательную роль. Всегда положительный персонаж, красавец, здесь он сыграл роль бандюги Федяши Кашлева. На мой взгляд, это не просто детектив, а очень серьезный фильм с философским и нравственным планом. Когда на «Ленфильме» уже готовый фильм обсуждал художественный совет, один крупный режиссер, лауреат всяческих премий, встал и сказал, что этот фильм – неправдивый, в нем есть вещи, которые в жизни не случаются. И рассказывает, что он, народный артист СССР, лауреат многих премий, однажды пришел в гостиницу «Ленинград», а его, при всех его заслугах, туда не пустили. А в нашем фильме жулики и бандиты спокойно снимают «люкс» и играют там в карты.
     Тут работники уголовного розыска, которые также были приглашены на просмотр, смеялись. Дело, описываемое в фильме, ко всему прочему, вел следователь по особо важным делам из Москвы. Он и говорит: «Я ведь тоже жил в гостинице «Ленинград» и знал, в каком номере осели эти бандиты. Однажды прихожу, мои вещи за дверь выставлены, и мне говорят, что мой номер занят».
     Первым моим героем был подполковник, затем полковник Корнилов. Девять романов я прошел с этим героем…
     – Кстати, откуда, Сергей Александрович, у нас в России пошла традиция «многосерийных» детективов?
     – Могу сказать только за себя. Привыкаешь и жалко расставаться со своим героем. А откуда пошло? Ну возьмите вы Сименона с его Мегрэ, колоссальная серия. Я недавно узнал, что по всем романам о Мегрэ после войны были сняты телевизионные фильмы. Но в договоре был пункт о том, что после того, как фильмы будут показаны по ТВ, они уничтожаются. И фильмы уничтожили. У нас, слава богу, пока не уничтожают. На этой неделе наше телевидение покажет вновь фильм «Три ненастных дня», снятый тоже в Питере. Там Корнилова играет Юрий Яковлев. Вообще в разных фильмах Корнилова играют разные актеры: Юрий Яковлев, Анатолий Кузнецов, Петр Вельяминов, Эрнст Романов…
     – То есть за основу своих произведений вы берете реальные события…
     – Нет, в первом своем романе я действительно опирался на реальные события. Во втором они тоже присутствуют. А потом… зачем? Я уже как бы поднаторел. Консультанты меня научили многому. И я стал использовать авторское воображение. Кстати, любопытная деталь. В советское время, для того чтобы напечатать детектив, надо было получить визу пресс-бюро МВД. Там в основном рассматривали текст с точки зрения устава внутренней службы. Какие-то даже политические вещи их не интересовали. И давали визу. А обычный цензор в издательстве, видя добро МВД, роман уже не читал. И детективы проходили. Не только мои. Аркадий Адамов, например, первым написал о наркотиках, о том, что они нашли почву у нас. И все это прошло.
     – И у вас на этот счет была «Белая дурь»?
     – Честно говоря, название мне это не нравилось. Роман я назвал «Воры носят фрак». Мой новый герой, частный сыщик Фризе, вел следствие в Чехословакии. О наркотиках там было мало сказано, но журнал «Смена» напечатал его под названием «Белая дурь», хотя я и возражал против этого. К моему новому роману под простеньким названием «С кратким визитом» редакции отнеслись с пониманием, в том числе и «Красная звезда».
     – Изменилась ли сегодня функция детектива? В прошлом преступность, конечно, была не столь масштабна, повседневна. И люди с удовольствием читали детективы, подогревая свое воображение. Почему и сейчас у нас популярен этот жанр, когда за окном сплошной детектив? Легче ли в этом смысле вам сегодня работается?
     – Я как-то стараюсь абстрагироваться от того, что происходит на улице, в криминальной действительности. Потому что сейчас любое криминальное дело – это детектив, который в прошлом и не снился. Не описывать же его.
     У нас сейчас очень много так называемых детективов. Но это не детективы. Это просто романы о бандитах и сыщиках. В советское время, если вы помните, существовал даже профсоюзный конкурс на лучший роман о рабочем классе. Были в ходу такие определения, как «производственный роман», «деревенская проза», «рабочая проза». Многие из нынешних романов – это производственная проза о «работе» бандитов. Детектив как жанр предполагает какую-то загадку. В каждом классическом детективе есть загадка, которую сыщик должен разгадать. Тот же Мегрэ, Шерлок Холмс. Я очень люблю романы Рекса Стаута, их юмор. Когда-то Сомерсет Моэм посвятил целую страницу своих воспоминаний детективу. И говорит о том, что первым литературным произведением был как раз детектив. Это была история об охоте на мамонта, которую рассказал в кружке своих соплеменников при свете костра один из охотников. Это было увлекательное повествование, как он выслеживал этого мамонта, завлекал его в ловушку. Это и был первый детектив.
     А насчет того, что детектив взбадривает, то Владимир Солоухин, которого я хорошо знал, в своих воспоминаниях пишет (перенеся операцию), что на первый случай, попав в больницу, он запасся тремя-четырьмя хорошими детективами, чтобы успокоить нервное напряжение. То есть настоящий детектив успокаивает. Читатель знает, что кончится все в общем-то благополучно. Сыщик должен найти бандита. Бывают, конечно, и трагические вещи… А сейчас читаешь: о вспарывании животов, отрезании голов… Честно говоря, меня такое не вдохновляет.
     – Из-за успехов детектива как жанра мы наблюдаем сегодня две тенденции. Туда рванули люди, которые раньше не писали ничего, люди случайные, и одновременно серьезные писатели, которые раньше предпочитали иную прозу. Как вы к этому относитесь?
     – Вы правы. Одно издательство, не буду его называть, уже в наше время в течение ряда лет выпускало мои книги большими тиражами – по 80, по 90 тысяч экземпляров, в большом формате и малом. А потом они мне сказали: ты, мол, сдаешь нам один роман в год, а одна дама – как минимум шесть, а то и восемь. Нам ведь надо вкладывать деньги в раскрутку, рекламу. И что, мы будем раскручивать твой единственный роман?
     Эта дама пишет, кстати, в основном приличные, серьезные романы, но есть же дамы, которые пишут не по 6-8, а по 12 романов в год, и несколькими сериями.
     Так вот, если раньше «нераскрученные» детективы издавались 150-тысячными тиражами и, помню, очередь за ними в «Лавке писателя» стояла, то сейчас их издают тиражом 3-4 тысячи экземпляров. И очередей я больше не вижу.
     – Сегодня детективы рванулись на телеэкраны. Вы их смотрите?
     – Смотрю только «Улицы разбитых фонарей». Они привлекают, как ни парадоксально, своей затрапезностью. Настоящие менты, забитые жизнью, бедненько одетые, способные и выпить вопреки уставу… Потому и смотрятся.
     А вообще сейчас сыщики какие-то гладкие, стильно одетые, ездят на «мерседесах» или «хаммерах». Детектив показывают – сплошные говорящие головы. Одна голова сменяет другую… Можно включить после паузы в пять серий, а они все еще на экране. Но есть, правда, и хорошие. Мне очень нравится (снятый, кажется, по повести Устиновой) фильм «Тонкая штучка», где играет дочь Марка Захарова и еще несколько прекрасных актеров. Играют с юмором. И вообще Устинова пишет прилично.
     Знаете, был такой питерский поэт Вадим Шефнер. У него есть очень глубокие, философские стихи. Мне дорог один стих, который я время от времени себе напоминаю:
     Уже не помнят Ляду Мега,
     Уже забыли наповал.
     А как он бегал, как он бегал,
     Какие скорости давал…
     Но славу в ящик не уложишь.
     Она жива, она жива.
     К тем, кто сильнее и моложе,
     Она уходит, и права.

     Здесь все сказано. Приходят молодые. И может быть, из этого моря детективных книжек в свое время составят антологию весьма приличных отечественных детективов.
     – Как вы заметили, сейчас на детективной ниве появилось особенно много дам.
     – Да, некоторые дамы постоянно мелькают на экране со своими мопсиками, и кажется, уже в каждой семье есть их книжки. Но есть, повторю, среди них и хорошие авторы.
     – Сейчас на ТВ много программ правового воспитания. Тот же «Человек и закон», «Суд идет». Правда, не понять, насколько реален этот экранный суд. Как вам нравится юридический всеобуч?
     – Считаю, на экране должна быть документалистика. Чтобы зритель знал, что это реальная вещь, а не фарс. Или делать чисто художественное кино. Художественное кино также воспитывает. Только не нынешние детективы типа «Бригад». Они несут негативное воздействие, на молодых людей особенно. Видно же, что все это – «ни Богу свечка, ни черту кочерга!» Когда на экране появляется блондинка и каждую ее фразу прерывает писк, потому что она матерится, какие фильмы о законе могут с этим конкурировать? Все будут смотреть ее. Она свободна, раскованна, ничем не стеснена. Она матерится, и скоро все будут ей подражать.
     – Вы упомянули Сименона. Помню, когда я служил в «Красной звезде», году в 91-92-м, главный редактор попросил найти что-нибудь неопубликованное из Сименона. Теперь же мы предпочитаем произведения своих авторов. Значит, качество отечественного детектива растет?
     – Я не готов судить, потому что мало читаю современной литературы. Как-то ударился отчасти в древнюю литературу, отчасти – в зарубежную. Из наших читаю Пронина, Хруцкого. Вижу, что вырос уровень традиционных детективистов. Марининой прочитал несколько книжек. В доме творчества, в библиотеке нет денег на литературу. Какие-то меценаты подкидывают уже прочитанные детективы, собрались горы книг.
     – Вы сказали, что детектив может воспитывать. Кроме этого, еще функции он может выполнять?
     – Если автор ставит перед собой какие-то нравственные задачи, то детектив может оставить добрый след в душе читателя. А вообще-то детектив сегодня – скорее спасительное средство от напастей жизни. По себе знаю, что есть такие детективы, тот же Рекс Стаут с Арчи Гудвином, которые я перечитываю, когда возникает напряженное состояние. С ними как-то уютнее.
     Я и сам так и для этого пишу. Хочу, чтобы детектив, со всеми его острыми коллизиями, успокаивал. Не как снотворное средство, для этого существуют другие книги. Чтобы он успокаивал человека верой в справедливость, в то, что она в конечном итоге восторжествует.
     Из детективов, кстати, многое заимствуют. Теперь воры стараются «пальчики не оставлять». Потому что в каждом фильме этому учат. Появляются новые науки, например, розыск преступников по запаху. Сейчас идет американский сериал «C.S.I. Место преступления». Я посмотрел много серий. В первую очередь с профессиональной точки зрения интересно, насколько далеко у них шагнула криминалистика. В первых сериях и актеры были интересные. Тем не менее почти половину времени занимают сцены в морге!.. Можно ведь обходиться и без них.
     Тот же Сименон. Мне кажется, что Сименон – это Бальзак середины прошлого столетия. Как Бальзак дал целый срез французской жизни, так и у Сименона показаны разные слои общества, и везде есть нравственные посылы. У него нет проходных романов, не говоря уже о его серьезных книгах без Мегрэ.
     – А может быть, уничтожая в свое время фильмы о Мегрэ, надеялись, что книги о нем будут жить дольше?
     – Я когда узнал о судьбе фильмов из книги «Воспоминания о Мегрэ» – последней, посмертной книги, где писатель откровенен до предела, то попытался понять мотивы Сименона. Но конца их так и не понял.
     – Ваши романы часто публикует «Роман-газета». Это стало уже традицией.
     – К «Роман-газете» у меня очень нежное отношение. Роман «С кратким визитом», который выйдет в 19-й книжке журнала в юбилейном, 80-м для этого издания году, будет уже моим пятым произведением, изданным в «Роман-газете». У нас были громадные тиражи. Но «Роман-газета» в первую очередь — это своего рода знак качества. Когда «Белая дурь» была напечатана в «Роман-газете», я вскоре получил проект договора из Шанхая. То есть после опубликования в «Роман-газете» произведение получает мировую огласку, прессу. По крайней мере так было.
     – Беседуя с вами о Питере, испытываю ностальгию. Я ведь тоже когда-то учился в Ленинграде, в Военно-космической академии. Петровская сторона, стадион…
     – Тучков мост… А вы знаете, если сойти с Тучкова моста на Васильевский остров, то увидите рядом с ним огромный собор. Там когда-то служил мой дед. Он сегодня почитаем во всех поминальниках, книжках, списках страдальцев за веру. А мы жили тут же, в Тучковом переулке…
     У меня есть реликвия – толстый справочник «Весь Петербург» за 1916 год. Предреволюционный. Там упоминаются и дед, и другие родственники… И есть справочник «Весь Ленинград» за 1931 год. Год моего рождения. Там упомянут папа.
     – Читатели спрашивают, почему вы назвали роман «С кратким визитом» открытым? Что это такое?
     – Это понятие ввел итальянский ученый и писатель Альберто Эко, автор знаменитого романа «Имя Розы» и других произведений. У него есть даже книга «Открытый роман», в которой просматривается место этого понятия в мировой литературе.
     Не уводя читателя в дебри теоретических рассуждений, скажу: открытый роман предоставляет читателю возможность присоединиться к автору и дать волю своей фантазии. Иными словами, додумать события, которые автор только обозначил, не расставив точки над «i».


Назад

Полное или частичное воспроизведение материалов сервера без ссылки и упоминания имени автора запрещено и является нарушением российского и международного законодательства

Rambler TOP 100 Яndex