на главную страницу

7 Мая 2008 года

История Отечества

Среда

Последний бой

Александр ГЛОДОВ. Брест.



     Наша 294-я стрелковая дивизия 48-го стрелкового корпуса зимой сорок пятого входила в состав 52-й армии и в ее первом эшелоне вела бои за города Радомско, Острув, Ельс вместе с другими соединениями осаждала Бреслау (ныне это польский Вроцлав).
     В первой половине апреля дивизию, переподчиненную командующему 6-й армией, перебросили на другой участок фронта, затем – на третий. 17 апреля 1945 г. около 14 часов дивизию погрузили на автотранспорт, чтобы после форсированного марша ввести в прорыв, созданный другими частями, для развития наступления в составе подвижной группы на Дрезденском направлении.
     В тот день наше наступление было очень успешным. Сбивая незначительные заслоны немцев, мы к вечеру 17 апреля на десятки километров углубились в оборону противника. А дальше случилось непредвиденное и от дивизии в общем-то независящее. Собравшись с силами, противник захлопнул брешь, через которую мы вклинились в его оборону, и отрезал наши тылы. Полки остались без боеприпасов, горючего и всего другого, необходимого для боя. Обстановка была критической. Завязались кровопролитные бои, в ходе которых приходилось экономить каждый патрон, каждую гранату.
     Вскоре штаб дивизии, расположившийся в городишке Вайсенберг, оказался отрезанным от полков. Полки также были изолированы друг от друга.
     Командир нашей дивизии Герой Советского Союза полковник Григорий Короленко, объединив поредевшие спецподразделения – разведчиков, саперов, связистов, химиков, организовал у Вайсенберга круговую оборону. Поскольку исход боя мог решиться в считанные дни, а то и часы, он кодированной радиограммой обратился за помощью непосредственно в штаб 1-го Украинского фронта.
     Нас услышали: вскоре по приказу штаба фронта на помощь дивизии пробилась группировка из подразделений 7-го механизированного корпуса во главе с генерал-майором танковых войск В. Максимовым. Я по приказу комдива встречал Максимова и показывал ему путь на чердак одного из окраинных домов, где располагался наблюдательный пункт Короленко. По дороге нас прицельно бомбили немецкие самолеты. У наших зенитчиков к тому времени почти не было боеприпасов.
     Из беседы на НП я понял, что, прорываясь к нам на выручку, мотострелки, танкисты и артиллеристы-сомоходчики во главе с Максимовым тоже почти полностью израсходовали боезапас. Пополнить же его было невозможно. К тому же бомбардировками с воздуха немцы уничтожили немало наших танков.
     Командир дивизии принял решение ночью идти на прорыв. Штаб фронта предлагал прорываться в западном направлении. Полковник Короленко, оценив со штабом все нюансы ситуации, счел более целесообразным прорываться на восток, в направлении Енкиндорфа. После напряженного ожидания получили согласие. Но тут – я был тому свидетелем – возникли разногласия между Короленко и Максимовым. Кончилось тем, что генерал Максимов решил выводить подчиненные ему подразделения отдельной группой и по другому направлению. С дивизией решил идти только командир тяжелого танкового полка, в котором оставалось семь танков до последнего израсходовавших боеприпасы.
     На прорыв мы пошли в 3 часа ночи 25 апреля 1945 г. путем внезапной бесшумной атаки переднего края немцев. Я был назначен заместителем командира отряда прорыва. Нам тогда очень повезло: на землю лег плотный туман. Осветительные ракеты, запускаемые противником, словно таяли в молоке. Опомнившись, гитлеровцы открыли шквальный бесприцельный огонь. Я был свидетелем того, как одна из пуль отсекла большой палец на правой руке нашего комдива...
     Не стану в деталях рассказывать о подвиге одного из радистов, последней гранатой (действительно последней: ее передал ему я) уничтожившего вражеский пулемет. О мужестве поднимавшего бойцов в атаку фельдшера, старшего лейтенанта медслужбы Эммы (фамилию память не сохранила). Женский голос, подкрепленный, извините, матом, оказался действеннее мужского.
     Часам к 12, неся потери, мы пробились к Енкиндорфу. Благодаря тому, что туман рассеялся, издали увидели его костел. И тут по нам открыли огонь свои же. Мы поспешили отступить, укрыться в траншее, из которой только что выбили врага атакой с тыла.
     Пришлось затем криками убеждать, что мы свои. Переговоры выпало вести мне. Командир стрелкового полка, убедившись, что мы действительно свои, показал мне дивизион «катюш», которому собирался дать команду на наше подавление. Сказал при этом, чертыхаясь, что в стане противника до этого слышалась русская речь.
     А вот генерал-майор танковых войск Максимов, пробивавшийся с подчиненными подразделениями в другом направлении, погиб. После войны я видел его могилу с добротным гранитным памятником в польском городке Болеславец (у немцев он назывался Бунцлау).
     ...В первых числах мая 1945 г. в дивизию поступило распоряжение выделить офицера, хорошо знающего район, в состав смешанной комиссии по расследованию немецких злодеяний. Выделили помощника начальника штаба артиллерии, капитана – осетина, фамилию которого я, к сожалению, запамятовал. Он, возвратившись, рассказывал мне, что штаб дивизии, вырываясь из апрельского окружения, сражался не только с немцами, но и с власовцами. Кажется, капитан называл их красновцами. Так вот: всех, кто при прорыве получил ранения, эти предатели добили. Офицеров связывали проволокой и давили самоходками. Все это было зафиксировано в акте смешанной комиссии.
     А вспомнить былое на склоне лет меня понудили попытки нынешних политических спекулянтов оправдать и обелить предателей. Их бы, конъюнктурщиков от политики, да в ту ночную атаку!


Назад

Полное или частичное воспроизведение материалов сервера без ссылки и упоминания имени автора запрещено и является нарушением российского и международного законодательства

Rambler TOP 100 Яndex