ОСЕНЬ 1957 ГОДА. В разгаре - итоговая проверка. Первая в моей солдатской жизни. «Трясла» наш гвардейский мотострелковый полк, который дневал и ночевал в эти дни на стрельбище, окружная инспекция. Проверяющие буквально выворачивали нас наизнанку, словно поставили перед собой цель завалить полк. Но это еще не все. Окончательная оценка зависела не столько от числа проделанных нами дырок в мишенях, сколько от того, как полк «покажется» командующему, приезда которого ждали со дня на день.
     В ту пору войсками нашего Прибалтийского военного округа командовал Герой Советского Союза генерал армии Александр Васильевич Горбатов - личность более чем неординарная. Чтобы узнать, что это был за человек, прочитайте его книгу «Годы и войны». Проглотите на одном дыхании. В перестроечные годы об Александре Васильевиче даже сняли художественный фильм, «Генерал» называется. Там его играет известный актер Владимир Гостюхин. Такого внимания деятелей художественного кинематографа не удостаивались даже куда более известные военачальники.
     О силе воли Горбатова говорит хотя бы тот факт, что еще в детстве давший слово не пить и не курить, он за свою долгую жизнь не выкурил ни одной папиросы, а первый бокал вина выпил лишь в 53 года. И тот только по случаю Победы - 9 Мая1945 года. О его же порядочности и щепетильности ходили легенды. Однажды во время войны над командармом Горбатовым, совершившим, как было истолковано, «поступок сомнительного свойства», а на деле уступившим слезной просьбе делегации донецких шахтеров и в нарушение существовавшего постановления правительства выделившим горнякам несколько десятков вагонов крепежного леса, без чего был невозможен ввод в строй разрушенных немцами шахт, нависла серьезная угроза.
     Для разбирательства Сталин выслал специальную комиссию. По возвращении в Москву руководитель комиссии доложил Верховному Главнокомандующему, что командарм не имел личной выгоды и мало того, дабы не подставить «причастных к нарушению» подчиненных, всю вину взял на себя. И тот простил «ослушника», с сочувственной иронией заметив: «Горбатова только могила исправит». Согласитесь, почти похвала.
     Прошедшего в Первую мировую войну добротную унтер-офицерскую школу командующего не меньше чем боеготовность и боевая подготовка волновал солдатский быт. При ознакомлении с ним он не гнушался заглянуть и на продсклад, и в варочный цех солдатской столовой, и в ротную кладовую, и уж в совсем интимные места - помещения, мягко говоря, личной гигиены.
     Так что в ожидании его визита казармы вылизывались от подвала до конька крыши. Но стараниями людей руководило не только стремление блеснуть чистотой перед высоким начальством. Внутренний порядок, до какого блеска его ни доводи, на полученную по боевой подготовке оценку в сторону ее повышения повлиять не мог. Зато из-за запущенной казармы, застиранного солдатского белья и уж тем более недовеса в столовой командующий мог тут же с таким трудом добытую полком на проверке «четверку» обратить в «удочку».
     Потому-то те же интенданты, как ни чесались у кого-то из них руки, не отваживались что-либо прикарманить. Знали: докатится до командующего - а «система оповещения» работала безотказно - выйдет себе дороже. Нам же, солдатам, благодаря такой постановке дела всегда на обед выпадали положенные сорок шесть граммов отварного мяса. Это, конечно, не та в двадцать пять золотников - вдвое с лишним больше нашей - мясная порция, что получал в царской армии рядовой Александр Горбатов, но все же...
     ПОНЯТНО, что полковая школа, где из меня делали сержанта, к инспекции готовилась с превеликим тщанием. И на проверке у нас дела шли заметно лучше, чем в линейных ротах. Твердо шли на привычную «пятерку».
     И вот инспекционная проверка достигла кульминационной точки: в ворота городка въехал генеральский зим. Полк затрясло как в лихорадке. В казармах остались только командиры подразделений, дежурные по ротам и по одному дневальному у тумбочки. Остальных разогнали с начальственных глаз долой: «Личный состав полка находится на занятиях».
     Наша школа сержантов укрылась в инженерном городке. С потаенных НП мы наблюдали, как за обходившим городок командующим, который в свои шестьдесят шесть лет сохранил молодецкую стать, еле поспевала многочисленная свита. Передвигался генерал от казармы к казарме кратчайшим путем - не по плацу и дорожкам, а срезая углы и бодро перескакивая в аршин высотой частоколы. Далеко не всем из сопровождающих лиц, годившимся командующему в сыновья, удавалось проделывать это с такой легкостью.
     ВЕЧЕРОМ, когда мы стояли на поверке, перед строем появился как всегда сумрачный и непроницаемый начальник школы. Следом - остальные офицеры.
     - Товарищи курсанты, товарищи сержанты, завтра утром нам предстоит выдержать серьезный экзамен. Скажу откровенно, командующий остался недоволен положением дел в полку, и мы должны сделать все, чтобы он изменил свое мнение.
     За тридцать шесть лет армейской службы я, кажется, не встречал другого офицера, который бы так органично, как наш начальник школы, сочетал в себе аналитический ум, потрясающую эрудицию - от литературы и искусства до мало кому тогда ведомого космоплавания, жесточайшую требовательность в сочетании с по-уставному суховатой тактичностью в обращении с подчиненными. Без повышенных тонов, мата и «тыканья». Его уважали, но еще больше боялись и старались держаться от него подальше. Даже офицеры, которых он держал от себя на расстоянии. Скорее всего, так поступал он для того, чтобы вышколенные им таким образом подчиненные не позволяли себе никаких вольностей при обращении к ним более высоких начальников, чем он: «Так точно, никак нет».
     Методист, каких еще поискать, он обладал редкой способностью объяснять сложные вещи простым языком, образно и кратко. Природу современного боя, например, я усвоил из его лекций по тактике. Позже более пространные училищные лекции, которые читали кандидаты наук, мне по сути ничего не прибавили.
     Если бы не пресловутая пятая графа, его служебная карьера, возможно, складывалась бы куда удачнее. При таком интеллекте он мог бы стать крупным военным ученым. А так Омское пехотное училище, которое окончил в 1941 году и где потом всю войну ковал для фронта, для победы младших лейтенантов, и послевоенные курсы «Выстрел». В академию, как ни бился, не попал. Зато занятия по командирской подготовке командир полка, сам в недавнем прошлом старший преподаватель Военной академии имени М.В. Фрунзе, поручал проводить ему, а не другим офицерам, пусть и с академическими ромбиками.
     Знающий себе цену и действительно заслуживающий гораздо большего, он использовал любую возможность, чтобы привести свое положение на карьерной лестнице хотя бы в приблизительное соответствие с заложенными в него природой потенциальными возможностями. В редкие минуты находившего на него откровения он наставлял нас, будущих сержантов:
     - Кто-то из вас станет офицером. Запомните, служебный рост для офицера - цель жизни. Иначе незачем надевать погоны. Но чтобы ее достичь, надо уметь показать себя. Накоротке приехавший в часть начальник не прикажет вам повести подразделение на стрельбище или на тактическое поле. Для показа в таких случаях удобнее плац, спортгородок. И здесь вы можете выступить во всем блеске.
     И школа, нужно сказать, блистала. Вплоть до показных занятий - опять же по строевой подготовке и гимнастике - на окружных совещаниях отличников боевой и политической подготовки. В строевом отношении, хотя нас не подбирали ни по росту, ни по весу, мы нисколько бы не уступили почетному караулу. Причем ружейные приемы мы выполняли с автоматами, а это куда сложнее, чем с карабином. Посмотришь, бывало, со стороны - десятки автоматов, будто связанные невидимыми нитями, описывают замысловатые виражи над курсантскими головами и с резким коротким лязгом бьют по бляхам поясных ремней.
     ТАК ВОТ, буквально за каких-то полчаса до вечерней поверки начальник школы все-таки сумел «подкатиться» к суровому командующему и уговорить его утром посмотреть строевую выучку его школы.
     Наутро на плацу, как и ожидалось, мы блеснули.
     - Ну а теперь я посмотрю, как вы управляетесь на поле боя.
     Вот вам и «не прикажет накоротке приехавший начальник повести подразделение на стрельбище или тактическое поле».
     - Вон там, за тем леском, из-за домиков показалось десятка два солдат противника. Ваши действия? - и командующий показал на командира первого взвода старшего лейтенанта Александра Кайдаша.
     Офицер, твердо усвоивший, что основной вид боевых действий Советской Армии - наступление, выхватил пистолет и, подобно альпертовскому комбату, поднял его над головой. Не доставало только «За Родину, за Сталина!»
     - Взвод, к бою! В атаку вперед!
     Едва успела атакующая цепь перепрыгнуть через ограждающий плац частокол, как командующий тут же охладил наступательный пыл:
     - Остановите.
     - Взвод, стой!
     Как требует устав, цепь по команде «Стой!» должна не просто остановиться, но и залечь, изготовившись к стрельбе.
     - Зачем вы, командир взвода, повели людей в атаку? Ведь в бою вас по одному перестреляли бы. Следовало бы залечь и с места перещелкать вражеских солдат. Или вот - посмотрите...
     Надо же такому случиться: курсант Ростислав Бондар, которого мы за его «метр с пилоткой» звали Ростиком, вместо того чтобы укрыться за деревом, лег с левой стороны от него, весь открытый противнику.
     - Первая же пуля ему. Ну а теперь вы, - обратился командующий к Витьке Макаревскому, - доложите мне обязанности солдата в бою.
     И тот застрочил как из пулемета - слово в слово по БУПу, боевому уставу пехоты.
     - Довольно. Все верно, но запомните: у солдата в бою две обязанности - врага бить, а самому жить. Если кто-то вам скажет, что не так, сошлитесь на меня. Что я вам скажу: учиться воевать вам, как я вижу, надо еще очень много, а вот за строевую выучку вам мое отеческое спасибо.
     - Служим Советскому Союзу!
     Надо было видеть нашего начальника школы. Он, наверное, проклинал тот день и час, когда черт дернул его продемонстрировать командующему войсками до сих пор безотказно приносившее победные очки строевое, как бы сегодня сказали, шоу. Недобро на него смотрели и командир полка, и командир дивизии.
     Но на этом злоключения не кончились.
     ГДЕ-ТО ЗА ПОЛМЕСЯЦА до проверки на дверь, ведущую в умывальник и туалет, старшина Сергей Шабалкин навесил замок. Лишенные не бог весть какого казарменного комфорта, теперь по нужде мы вынуждены были бегать к воздвигаемому на лето вдали от жилья дощатому, на несколько десятков «посадочных мест», дурно пахнущему сооружению.
     Тем временем в казарме, в умывальнике и смежном с ним туалете шпаклевали, скребли, драили, красили. Раковины и вделанные в цементный пол унитазы, некогда эмалированные, а теперь облупившиеся, закрашивали в несколько слоев белой эмалью, «вафельные» подставки для ног покрывали черным печным лаком. И хотя к началу проверки все высохло, доступ туда по-прежнему был закрыт: «Только после командующего».
     В нашу казарму командующий вошел, как рассказывал потом дежурный по школе сержант Генка Самойлов, «уже заведенный». Первым помещением по ходу движения оказался умывальник: сияющие эмалью раковины, начищенные до блеска латунные краны, на свежевыкрашенных стенах - ни пятнышка, ни подтека. Одно слово - блеск! Однако командующий недовольно поморщился:
     - И вы хотите меня убедить, что умывальником кто-то пользуется?
     Начальник школы что-то невнятно пробормотал...
     Окончательно командующего вывел из себя туалет, куда кавалькада перетекла из умывальника. Особенно - сверкающие черным лаком подставки для ног. Наступи на них босиком, не говоря уже о пыльных солдатских «кирзачах», и то останется матовый след. Тут же они девственно отливали чернью, словно вороненая сталь...
     - И туалетом, скажете, кто-то пользуется?!
     Командующий было развернулся к выходу, чтобы устроить на улице разнос «очковтирателям», как из-за стенки, за которой размещалось еще два ряда кабин, раздался голос заглянувшего туда начальника штаба полка подполковника Демченко:
     - Товарищ командующий, можно вас?.. Смотрите, пользуются...
     В одной из кабинок восседал орлом над унитазом Леха Кухарский, разгильдяй на всю школу, которого начальник давно обещал «сгноить на гауптвахте», а затем выгнать в полк рядовым. Никто бы из нас на такое не решился, но Леха, хотя это грозило ему карами небесными, «удобствам на улице» предпочел пахнущий свежей краской туалет в родной казарме, куда проник через окно.
     Смутившийся командующий кивком головы извинился перед Лехой. Но, судя по тому, каким взглядом окинул внутренне торжествующую свиту, даже такой «наглядный довод» его не убедил. На выходе из умывальника он просунул согнутый указательный палец в ввернутое в притолоку кольцо, потряс им и жестко выговорил начальнику школы, мысленно уже прощавшемуся с завоеванной на проверке пятеркой.
     - Тут же замок висел! И вы еще пытаетесь меня убедить, что этим заведением у вас кто-то пользуется.
     Потом с убийственным сарказмом добавил:
     - А солдату, - кивнул в сторону туалета, - от моего имени объявите благодарность... За попытку спасения командира, хотя и неудавшуюся.
     НАШ НАЧАЛЬНИК был исключительно исполнительным офицером. Но командующего войсками он все-таки ослушался: благодарности Лехе не объявил, зато обеспечил ему окончание школы с отличием и присвоением воинского звания младший сержант. А злополучные кольца были тут же вывинчены, и умывальник с туалетом больше «на техобслуживание» на замок никогда не закрывались.
     В итоге в ту осень нашей сверхотличной школе пришлось довольствоваться четверкой. Всему виной - о том говорили вполне определенно - был приезд проницательного командующего.