К 65-ЛЕТИЮ КУРСКОЙ БИТВЫ
И вдруг рация ожила:
- «Восемнадцатый»! Я «Тридцать шестой»! Прием!
- «Тридцать шестой», я «Восемнадцатый»! Прием!
- Немецкие танки и пехота ворвались на наши позиции! Веду бой в окружении...
- «Тридцать шестой»! «Тридцать шестой!» Ответь «Восемнадцатому»! «Тридцать шестой»!
Но «Тридцать шестой» уже не отвечал.
- Что там, майор? – заволновался комполка.
- Похоже, «Тридцать шестой» узел обороны подавлен противником, - ответил Вологжин, глядя на карту. – Надо бы накрыть их нашей артиллерией.
- Вот сволочи! – воскликнул комполка. – И мои тоже не отвечают: нет связи.
В углу связисты на разные голоса вызывали батальоны, полковую артиллерию.
Ветер слегка отнес дым и пыль, стало видно всхолмленное поле, горящие там и сям немецкие танки, но горело не так уж много, если иметь в виду минные поля, заградительный огонь тяжелой артиллерии и «катюш», частую стрельбу противотанковых пушек и минометов.
Минное поле перед позициями полка тяжелые немецкие танки, идущие впереди, уже почти миновали. Видно было, как «тигры» останавливаются на какое-то время, стреляют и движутся дальше. Звонкие выстрелы их пушек, как и выстрелы противотанковых орудий, пулеметная и автоматная стрельба медленно, но неумолимо накатывались на позиции первого батальона. Но танки полегче отстали, бронетранспортеры тоже, выбывало из строя их все больше и больше, и, судя по всему, на них артиллеристы и сосредоточили весь свой огонь, рассчитывая, что «тигров» и «пантер» возьмут на себя другие.
«А ведь они все-таки прорвутся, сволочи, - думал Вологжин, поворачивая стереотрубу из стороны в сторону. И уточнил: - Если им ночь не помешает».
И тут налетели немецкие пикировщики. Они развернулись в карусель и, кидаясь вниз друг за другом, стали перепахивать бомбами первую линию обороны дивизии. Их было много – штук, может быть, пятьдесят. Сверху их прикрывали истребители.
- Где «соколы»? – кричал в трубку подполковник Лысогоров. – Фрицы по головам ходят, а их черти где-то носят!
Немецкие летчики, точно услыхав подполковника, перенесли атаку на вторую и третью линии. Несколько бомб упало вблизи КП подполковника Лысогорова.
Отбомбившись, немцы улетели. За ними погнались наши истребители. Над полем боя появились штурмовики Ил-2, но немецкие танки они не остановили, хотя им и удалось зажечь некоторые из них.
- Майор! Вологжин! – отвлек Вологжина от наблюдения за полем боя подполковник Лысогоров. – Смотри! - и он показал рукой направо. – Они прорвались через первую и вторую линии! Через пятнадцать-двадцать минут выйдут на наши тылы.
Вологжин глянул в указанном направлении. Действительно, с десяток танков и бронетранспортеров каким-то образом проскочили и минные поля между двумя узлами обороны первой и второй линий, и простреливаемое перекрестным огнем пространство. И теперь по полевой дороге катили вдоль оврага к третьей линии, где стояли резервные танки Вологжина, минометные и гаубичные батареи, где располагался медсанбат и склады боеприпасов. По этим танкам било всего лишь одно орудие из третьей линии, точно все остальные были уничтожены пронесшейся над оборонительными порядками дивизии полковника Каплунова бомбежкой.
- Ну, я пошел, - сказал Вологжин. И, прихватив планшетку и танкистский шлем, выбрался из блиндажа в ход сообщения, затем уже наружу, открытый взору всех, кто смотрел на это поле, перепаханное воронками от бомб, с редкими кустиками почти сгоревшего овса, и, пригибаясь, побежал к своим танкам, стоящим в укрытии в трехстах метрах от КП полка.
* * *
Торча по пояс из люка тридцатьчетверки, Вологжин коротко скомандовал механику-водителю:
- Вперед!
Тяжелая машина дернулась и выбралась из-под навеса. Почти одновременно с ней – еще три машины, расположенные в линию.
- Атакуем с ходу прорвавшиеся танки и бронетранспортеры противника! – монотонно передал Вологжин по рации. – Разворачиваемся фронтом. Сближаемся на самое короткое расстояние. По танкам – бронебойным, по бронетранспортерам – фугасным! Полный вперед!
Убедился, что все командиры танков поняли его команду, опустился на командирское сиденье и захлопнул за собой крышку люка.
Тридцатьчетверки были новехонькими, с увеличенной башней, где помещались наводчик, заряжающий и командир танка, с орудием в восемьдесят пять миллиметров, с утолщенной броней. Теперь командиру танка – взвода, роты или батальона – не нужно было отвлекаться на стрельбу, он мог следить за полем боя и командовать не только своим экипажем, но и другими, если того требовала его должность. Таких танков в Красной армии было еще не так уж много: их начали выпускать лишь в начале этого, 1943 года, и когда батальону Вологжина вручали всего лишь четыре машины, присутствовал сам командующий бронетанковыми войсками фронта и представитель завода-изготовителя.
Представитель, человек весьма пожилой, с усталым отечным лицом, в толстых очках, в командирской форме с погонами полковника, но на военного нисколечко не похожий, отозвал Вологжина в сторону и попросил умоляющим голосом:
- Вы, товарищ майор, пожалуйста, очень вас прошу, постарайтесь в боевой обстановке выяснить все слабые и сильные стороны этого танка и, если вас это не затруднит, напишите на завод о своих впечатлениях. Вот вам адрес и моя фамилия, - и представитель протянул Вологжину блокнот в кожаной обложке с пистончиками, из которых торчали карандаши.
- Но ведь цензура... – начал было Вологжин, но представитель перебил его, замахав руками:
- А вы через особый отдел дивизии. Они предупреждены. Так и дойдет вернее и... Короче говоря, очень вас прошу. Для нас, сами понимаете, ваш отзыв чрезвычайно важен. Главное, попробовать его против «тигров» и «пантер». Ну и вообще...
- Конечно, - согласился Вологжин. И добавил: - Если, конечно, в первом же бою меня...
- Да-да, я понимаю, но будем надеяться, товарищ майор. – И, пожимая Вологжину руку, пробормотал скороговоркой: - Желаю вам удачи и дожить до победы.
- И вам того же, - произнес Вологжин, тиснув мягкую ладонь представителя.
Этот разговор, как и получение новых танков, случился чуть более двух месяцев назад. На новые танки Вологжин посадил лучшие экипажи, гонял их по пересеченной местности, учил стрелять и с остановки, и с ходу, и днем, и ночью, и против солнца, и против ветра. Танки вели себя хорошо, экипажи действовали слаженно, единственного трофейного «тигра» превратили в решето, стреляя с различных расстояний.
Но это на учениях, то есть без противодействия противника. Для большинства же танкистов из его батальона предстоящий бой будет первым настоящим боем, хотя ненастоящих боев не бывает вообще. Зато бывают бои, что называется, ствол на ствол, а бывают, когда на один твой ствол приходится десять вражеских. Сегодня, похоже, им предстоит именно такой бой. Тут только успевай крутиться. Но, как говорится, «черт не выдаст — свинья не съест».
Прорвавшееся танковое подразделение немцев вели за собой один «тигр» и две «пантеры». Других «тигров» видно не было. О «пантерах» же было известно, что будто бы немцы скопировали их с нашей тридцатьчетверки, то есть борта сделали не прямоугольными, а скошенными, башню тоже, пушку поставили калибра 75 мм с чудовищно длинным стволом, двигатель бензиновый, скорость по ровной местности около пятидесяти, но она тяжелее тридцатьчетверки и, следовательно, менее поворотлива. Это все, что знал о своем противнике Вологжин. И он тут же приказал:
- Огонь сосредоточить по головным машинам! Целиться под обрез башни! Расстояние – триста метров!
Танк Вологжина несся на полной скорости. В смотровую щель было видно, как разворачиваются им навстречу «тигр», «пантеры» и несколько штук Т-IV. Расстояние до них было еще метров восемьсот, и оно стремительно сокращалось.
Вологжина мотало вместе с машиной, однако он, вцепившись в стальные скобы, прижавшись лбом к резиновому обрамлению дальномера, не отрывал глаз от головной машины противника, постепенно выраставшей и заполнявшей все пространство белым крестом и черной дырой орудийного ствола.
Вот из этой дыры вырвалась огненная струя выстрела, и танк на несколько секунд укрыло белым облачком дыма. В то же мгновение звонко чиркнуло по башне, встряхнув ее, и от этого звона Вологжину заложило уши.
Он хрипло выкрикнул:
- Механик, не рыскай, держи курс на головного! Наводчик! Прицел под основание ствола! – и снова поймал в перекрестие дальномера башню «тигра», ожидая выстрела. И тут «тигр» вдруг сел на правую сторону, попав то ли в замаскированный ход сообщения гусеницей, то ли в яму-ловушку, а из его недр выплеснуло пламя.
Вологжин, так и не поняв, кто же поразил фрица, оглядел поле боя, увидел, что танки его целы, а одна из «пантер» дымит, опустив орудийный ствол, приказал держать курс на вторую «пантеру». Орудие дернулось и откатилось назад, выбросив гильзу и отработавшие газы.
Они ли попали в нее, или кто-то другой, или все сразу: дистанция была менее трехсот метров, но фриц полыхнул огнем и дымом и, разваливаясь на куски, стал превращаться в черное облако. И хотя все это длилось какие-то мгновения, Вологжину они показались вечностью.
Дальше все слилось в один длинный и непрекращающийся стон и грохот. Машину мотало из стороны в сторону. Она то вертелась на одном месте, то срывалась и неслась куда-то на полном ходу, то замирала на несколько мгновений, и тогда рядом в железном чреве орудия взрывался пороховой заряд, выбрасывая тяжелый снаряд. А однажды танк врезался в борт с белым крестом на нем, и от удара в глазах Вологжина долго мелькали красные молнии. Просто удивительно, что он умудрялся при таком движении следить за полем боя и командовать. Почти без пауз стрелял танковый пулемет, иногда ему вторил курсовой, спаренный с орудием, метались впереди немецкие солдаты, в наушники врывались голоса то механика-водителя, то пулеметчика, то командиров остальных танков, то он сам отдавал какие-то приказания, и надо думать, вполне соответствующие обстановке, но ни одного слова из своих приказов не помнил.
Потом машина прокатила немного и встала борт о борт с немецкой «пантерой», и Вологжин, откинув стальную крышку люка, высунулся из башни, глотнул свежего воздуха и закашлялся. И только откашлявшись и отдышавшись, огляделся.
Неширокая лощина, пролегшая между двумя грядами с довольно крутыми склонами, на которых были оборудованы узлы обороны третьей линии, и по которой немцы пытались прорваться в наши тылы, представляла из себя нечто похожее на выставку разбитой немецкой техники. Тут были и танки, и бронетранспортеры, и тягачи на полугусеничном ходу с противотанковыми пушками на прицепе. И даже две самоходки, которые Вологжин проглядел, и мотоциклы, и трупы, трупы, трупы. Среди этого железа стояла наша тридцатьчетверка за номером 208, и возле нее возился экипаж, натягивая перебитую гусеницу. Еще две тридцатьчетверки остановились неподалеку от танка Вологжина, и командиры этих танков тоже оглядывали поле только что отгремевшего боя.
Вологжин вспомнил, что командир подбитого танка старший сержант Арапников доложил ему о перебитой гусенице, потом что-то о наседающих фрицах, но Вологжин был слишком занят движением, стрельбой, чтобы искать в этой кутерьме подбитый танк. Он помогал экипажу, попавшему в беду, тем, что бил все, что попадалось ему на пути, уверенный, что кто-то из своих же прикроет раненый танк. Как потом оказалось, не одни они вели бой с прорвавшимися танками, а и артиллеристы узлов обороны. И даже пехота.
Оглядевшись и не заметив опасности, Вологжин стянул прилипший к мокрым волосам шлем, и свежий ветерок приятно охватил его разгоряченную голову.
Солнце уже село за далекие холмы, однако чистое небо светилось голубоватым сиянием, и от этого сияния контуры предметов в лощине обозначились резче, приобретя зловещие очертания, к небу тянулись черные дымы, догорали три-четыре немецких танка и бронетранспортера, самоходки стояли косо, подорвавшись на минах. Постепенно мрачные очертания приобрели и покатые холмы, и ближайший лесок, небо на глазах тускнело, сияние на западе замещалось розовато-желтыми разводьями вечерней зари.
Хотя в голове у Вологжина продолжало гудеть, но все-таки он уловил, что бой затихает по всей линии обороны, что немцам не удалось прорваться через порядки дивизии полковника Каплунова, и приказал экипажам возвращаться на исходные позиции. А сам соскочил на землю, подошел к израненной «пантере», похлопал по ее крутой и еще горячей броне, обошел, отыскивая дыру от снаряда, думая при этом, что сегодня же надо будет отписать представителю завода о том, как вел себя новый танк в бою. И не только его собственный, но и все остальные. А то неизвестно, удастся ли сделать это завтра.
* * *
Всю короткую летнюю ночь немцы обстреливали позиции дивизии полковника Каплунова из орудий и минометов, их пехота то в одном месте, то в другом пыталась просочиться в ее тылы; некоторые «тигры», вырвавшиеся вперед, горбились черными глыбами среди минных полей, по ним с разных сторон били наши орудия, «тигры» огрызались; немецкие саперы ползали по минным полям, обезвреживая наши мины, готовя проходы для танков, и по всему по этому от зари до зари не прекращались стычки по всей линии обороны не только дивизии Каплунова, но и соседних.
Майор Вологжин дважды пытался соснуть, привалясь к бревенчатой стене блиндажа, и оба раза просыпался от близких разрывов мин и снарядов.
- Лютует фриц, мать его... – ругался рядом подполковник Лысогоров. – Пытается взять на измор. Давай, майор, попьем чайку. Хрен тут поспишь при такой немецкой музыке.
Они сидели и пили чай из эмалированных кружек с отбитой там и сям эмалью.
- Мои разведчики только что вернулись из поиска, - говорил между глотками чая Лысогоров. - Приволокли языка, эсэсовца, ефрейтора, а по-ихнему какой-то там хрен-его-знает-фюрер. Говорит, что с утра немцы опять попрут вперед. Там у них целый танковый корпус СС перед нашими позициями толчется. Так что завтрашний денек пострашнее нонешнего будет.
- Уже не завтрашний, а сегодняшний, - поправил Лысогорова Вологжин и, глянув на часы, уточнил: - До рассвета осталось чуть больше часа.
- А здорово вы им врезали! – оживился Лысогоров. - Честное слово! Четыре танка на такую армаду! Если бы своими глазами не видел, не поверил бы.
- Ну, во-первых, не мы одни старались. Ваши тоже лупили их в хвост и гриву, - не согласился Вологжин. – Во-вторых, эти танки хоть и называются тридцатьчетверками, а, по существу, совсем другие машины: и броня помощнее, и орудие посильнее. Ну и... в-третьих, опыт, выучка...
- Да-да, разумеется, - согласился Лысогоров. – Но ведь и фрицы не лыком шиты.
Вологжин усмехнулся.
- Будем считать, что нам повезло на этот раз больше, чем им.
И оба уставились в темноту, слабо освещаемую горящим фитилем в снарядной гильзе.
Едва допили чай, как ожили телефоны восстановленной связи. Пришло сообщение, что в первой линии остались лишь редкие очаги обороны, противотанковые узлы либо уничтожены, либо заняты противником; на второй линии практически уничтожена артиллерия и оба танка, прикрывающие проход между двумя узлами обороны.
- Это на правом фланге, - ткнул в карту Лысогоров. – Там, где вчера прорвались немцы, и которых вы... Я думаю послать туда взвод пэтээрщиков, пару орудий из резерва, ну и... хотя бы один из ваших танков... было бы весьма кстати.
- Я распоряжусь, - сказал Вологжин и добавил: - И вообще, судя по всему, мне здесь делать больше нечего. Если понадоблюсь, я в своей машине. Связь по рации... Буду действовать по обстановке.
И Вологжин тиснул руку подполковнику, тряхнул за плечо рядового Сотникова, пулеметчика из экипажа своего танка, лет девятнадцати, выполнявшего роль ординарца и связного. Тот вскочил, как очумелый, вытер мокрый рот и уставился на Вологжина испуганными глазами.
- Пошли, - велел Вологжин. – В танке доспишь.
Захватив автоматы, они выбрались из блиндажа в ход сообщения.
Небо уже начало светлеть. На его фоне прорисовывались темные горбы холмов, купы деревьев, изодранных бомбами и снарядами, уродливый контур какого-то одинокого строения. Но в низинах темнота сгустилась еще больше, а от недалекой реки уже наплывала тонкая кисея тумана.
Менее чем в километре слева и справа шел бой. В темноте вспыхивали огненные трассы, пересекались и гасли, короткие зарницы орудийных выстрелов сменялись грохотом разрывов. Впереди же, перед позициями полка Лысогорова, уже с полчаса было тихо – так тихо, будто все вымерло. И это настораживало.
Потом от реки возникли звуки движения, шаги множества людей, понукание ездовых, лошадиный храп, тряский перестук колес. И Вологжин догадался, что это выходит на полупогибшую позицию подкрепление, о котором говорил Лысогоров. Он подождал, покуда последнее орудие проследовало мимо, скорым шагом миновал открытое пространство и, ответив на оклик часового паролем, протиснулся в узкий лаз, прикрытый дубовыми ветками с уже увядшей листвой. Тонкий луч фонарика вырвал из мрака зеленую глыбу танка, сапоги спящего под его днищем экипажа.
- Младший лейтенант Самарин! – окликнул Вологжин.
- Я! Я - младший лейтенант Самарин! – откликнулся юношеский голос из-под самого днища, затем засучили ноги в сапогах, и под свет фонарика выбрался из-под танка в сущности еще мальчишка, белобрысый и курносый, поморгал заспанными глазами, приложил руку к шлему, доложил:
- Товарищ майор! Экипаж танка отдыхает. Все на месте, больных и раненых нет.
- Ужинали?
- Так точно, товарищ майор!
- Боеприпасами и соляркой заправились?
- Так точно! Еще вчера вечером.
- Вода, сухпай на три дня...
- Все имеется в полном комплекте, товарищ майор!
- Хорошо. Поднимайте свой экипаж и выходите вот на эту позицию, - показал Вологжин на свой планшет, сквозь целлулоид которого виднелся кусочек карты. Это чуть левее того места, где мы вчера вели бой с прорвавшимися танками противника. Здесь замените экипажи старших сержантов Прохоренко и Гамаева. Если их машины в укрытии и не способны вести бой, вытащите машины и поставьте в стороне, а сами займите место одной из них. Но если хотя бы один из танков может стрелять... Короче говоря, действуйте по обстоятельствам. Ваша задача – выбивать «тигры» и «пантеры». Остальные оставляйте пэтэа и пехоте. Все ясно?
- Так точно, товарищ майор. А как же взвод?
- Я останусь при взводе, - ответил Вологжин. - Должен же я чем-то командовать, майор все-таки.
- Понятно, товарищ майор. Разрешите выполнять?
- Выполняйте. Чтобы через пятнадцать минут были на позиции... пока еще темно... И запомните: главное – маневр и огонь. Без спешки. Без суеты. Да, и вот еще что: если там есть наши раненые танкисты, посодействуйте, чтобы их отправили в тыл.
- Есть через пятнадцать минут быть на позиции! Есть посодействовать отправке раненых! – громким полушепотом откликнулся младший лейтенант Самарин.
Вологжин, стоя в стороне, смотрел, как выбирающийся из капонира танк смял прикрывающие вход ветки деревьев, развернулся и на малом ходу, едва урча, утонул в жидких сумерках. Он покусал нижнюю губу и пошагал к своему танку.
* * *
Туман еще более сгустился, хотя и укрывал землю тонкой пленкой, так что казалось, будто невысокие холмы, купы деревьев и кустов, развалины какого-то дома висят в воздухе и даже движутся куда-то, но еле-еле, как бы крадучись, точно хотят незаметно уйти от того, что ожидает их с восходом солнца. А солнце все еще покоилось за горизонтом, алая заря пламенела и разрасталась, а само небо посветлело настолько, что на нем остались лишь самые крупные звезды, да и те лишь в сумеречной стороне неба, то есть там, где таились скопившиеся за ночь бронированные полчища немцев.
Отсюда, с вершины холма, в котором были укрыты танки Вологжина, позиции второй и третьей линии обороны пока лишь угадывались в рассветных сумерках. Судя по тому, что стрельба велась справа и слева от позиций полка Лысогорова, немцы будут наступать именно здесь, то есть по следу прорвавшейся вчера в наши тылы немецкой колонны и благополучно здесь погибшей. И место удобное для прорыва, и грунтовая дорога, и впереди никаких естественных препятствий, а небольшая степная речушка поворачивала за спиной у Вологжина на север, следовательно, наступать можно, не форсируя этой речушки, на другой стороне которой располагалась следующая линия нашей обороны.
Впрочем, это всего лишь его, майора Вологжина, предположения, а на самом деле он ничего не знает о конкретных планах противника, кроме одного: немецкие танковые корпуса рвутся к Курску с севера и юга, чтобы окружить и уничтожить войска Центрального и Воронежского фронтов и все, что стоит ему в затылок. А у него, майора Вологжина, и тех немногих танков его батальона, что зарыты в землю в пределах видимости, одна задача – способствовать тому, чтобы немцы не прорвались сквозь порядки полка подполковника Лысогорова. Если же учесть, что немцы вчера прорвались через многие позиции других полков и дивизий, что вряд ли они утратили свою пробивную силу, выстоять дивизия полковника Каплунова под их таранным ударом не сможет. Но ослабить этот удар обязана, не считаясь ни с какими потерями живой силы и техники.
Вологжин глянул на светящийся циферблат швейцарских часов, снятых с какого-то убитого немецкого офицера еще в августе сорок первого. Часы показывали три часа десять минут. И почти тотчас же вершины холмов с их меловыми выступами ярко вспыхнули, а вдали, там, где были немцы, замерцали сполохи выстрелов артиллерийских орудий. И Вологжин поспешил вниз по крутому скату холма, а сзади его уже догонял слитный и тяжелый гул первых разрывов немецких снарядов.
Артподготовка еще не закончилась, когда в воздухе появились «юнкерсы» и начали утюжить минные поля, которые за ночь успели восстановить наши саперы и на которых уже подорвалось несколько немецких танков. Другие самолеты бомбили узлы обороны, сосредоточенные в основном на скатах холмов и возвышенностей.
Затем пошли танки.
Отрывистые выстрелы наших противотанковых пушек слились с выстрелами немецких танков и самоходок, издалека заговорила наша же дальнобойная артиллерия, «катюши» в течение нескольких минут выплескивали в небо дымные струи огня, в небе гудели наши и немецкие самолеты, окрестности затягивало дымом и бурой пылью. и весь этот грохот, то усиливаясь, то на некоторое время ослабевая, топтался на одном месте, протягивая свои пыльные лапы в ближайшие наши и немецкие тылы.
Через два часа ожесточенного боя немецкие танки прорвали вторую линию обороны полка Лысогорова как раз в том месте, где вчера четыре танка Вологжина вели свой первый и вполне успешный бой. Возникла угроза, что они могут прорвать и третью линию и уж, во всяком случае, выйти на тылы второй.
- Товарищ майор! – окликнул Вологжина, снова наблюдавшего за полем боя с вершины холма, старший сержант Семенков. – Вас вызывает «Семнадцатый».
Вологжин и сам уже успел оценить прорыв немецких танков и мотопехоты через порядки второй линии обороны, поэтому, сбегая с холма, крикнул сержанту:
- По машинам! Командиров танков — ко мне! – и, достигнув своего танка, взял из рук радиста шлемофон и прижал к уху.
- «Восемнадцатый» слушает.
- Майор! Фрицы опять прорвались там же, где и вчера. Нужна твоя помощь, - услышал Вологжин голос подполковника Лысогорова.
- Понял. Выступаю.
И посмотрел на командиров своих танков, стоящих рядом.
- Идем с интервалом в тридцать метров вдоль оврага. После рощи выходим на скат вон той высоты и там становимся в засаду. Как только немцы подойдут на триста — четыреста метров, расстреливать в первую очередь «тигры» и «пантеры». Далее по обстоятельствам. В случае моей гибели командование взводом берет на себя старший сержант Семенков. Все. По машинам.
* * *
Это место на склоне гряды, образованной когда-то движением ледника, Вологжин присмотрел давно. Здесь дожди и ветра прорыли неглубокую щель, в которую танк помещался по самую башню. Правда, было одно неудобство: если танк поднять повыше, ему приходилось стоять в наклоненном положении, что сужало сектор обстрела, но если немного расчистить площадку от камней, подровнять ее, то лучшего места для засады не найти. И Вологжин велел еще недели две назад такие площадки подготовить. Однако подготовили лишь одну — помешали другие заботы. Вологжин сам въезжал на своем танке на эту площадку и примеривался, как отсюда, с высоты метров примерно в тридцать, вести огонь вниз, по дороге, если на ней окажутся танки противника. Выяснилось, что надо немного опустить нос, тогда будет в самый раз: сверху даже «тигра» можно раздолбать любым снарядом. А им снизу ничего не светит, потому что с дороги видны лишь ствол орудия и часть башни – он сам проверял.
Сейчас не было времени готовить площадки для других танков, и он приказал старшим сержантам Арапникову и Семенкову оставаться внизу, в промоинах, укрыться от авиации маскировочными сетями и действовать из-под них короткими наскоками: выскочил, пару выстрелов, откатил назад, сменил позицию, снова вперед - и так до полной победы.
Он так им и сказал: «До полной победы». А что он еще мог им сказать? Не маленькие, сами поймут, до какой черты им стоять на этом месте.
А сам повел свой танк наверх. И неожиданно встретил там, на подготовленной площадке, артиллерийских корректировщиков. Впрочем, сразу и не разобрались, кто такие: трое в нашей форме, один офицер. Может, немцы? Всякое может быть.
Офицер вскочил, замахал руками, заорал:
- Куда претесь, черти! Не видите, что ли, занято?
- А ну дай очередь над их головами, - приказал Вологжин пулеметчику. – Пониже, пониже. Вот так, пусть землю понюхают. – И, откинув крышку люка, высунул автомат и крикнул: - Кто такие?
Офицер поднял голову от земли, ответил:
- Старший лейтенант Каблуков из сто седьмого артполка. Ведем корректировку огня своих батарей.
- Документы! – приказал Вологжин, не отводя автомата от прижавшихся к каменному днищу сухого русла людей. – И своему механику-водителю:
- Прутников! Возьми у них документы.
Офицер встал, протянул свое удостоверение.
- Вы за это ответите, - сказал он. – У меня приказ командования. Я должен корректировать огонь: вон они прут как, а вы – документы! Какие к черту документы, - все более накалялся его крик. – Под трибунал захотели?
Вологжин соскочил с брони, подошел к старшему лейтенанту.
- Не ори! Эту площадку мы давно подготовили для танка. Так что придется потесниться, товарищ старший лейтенант Клецков, - и Вологжин вернул удостоверение офицеру.
- Но вы же стрелять будете – и вас сразу же засекут. А наше дело тихое.
- Ничего, подниметесь повыше – дальше виднее будет. А там бой рассудит. И поторопитесь: мне машину надо установить.
- Ладно, так и быть, - сдался старлей. – Пойдем ребята наверх. А то нас тут прихлопнут вместе с этим утюгом.
И корректировщики, пригибаясь, чтобы не было видно со стороны, полезли выше со своей рацией, а экипаж, поставив танк на место и натянув над ним сеть, приготовился к бою.
Едва заняли позиции – вот и немцы. Впереди мотоциклисты, за ними бронетранспортеры – разведка. А уж за ними... в пыли и дымной пене разрывов наших снарядов надвигалось целое полчище «тигров», «пантер», средних танков, самоходок, а среди них выделялись огромные «фердинанды», они же «элефанты», восьмидесятитонные чудовища с толстенной броней и мощной пушкой.
С противоположного холма открыли огонь противотанковые пушки и минометы. С бронетранспортеров посыпались панцергренадеры. Многие из них кинулись туда, где скрывались танки Вологжина: промоина была заметна с дороги, она обозначалась кустиками терна, крупными валунами и грудами камней, которые когда-то стаскивали с полей, расчищая пашню.
Противопехотные мины, которыми была напичкана лощина, и огонь из танковых пулеметов отбросили немцев назад.
Вологжин медлил открывать огонь. Вот когда немец подставит свои борта, тогда уж наверняка, тогда только успевай заряжать. К тому времени немецкая разведка прошла по дороге, даже колесные бронетранспортеры прошли, и прошли они над минами, рассчитанными на танки. Но танки пройти не смогут. И вот когда они встанут...
А наша полковая артиллерия почему-то перестала стрелять, дым и пыль отнесло в сторону, и открылось жуткое и одновременно величественное зрелище: танки, танки и танки, докуда хватал глаз. Впереди «тигры» и «пантеры», за ними «фердинанды», далее все остальное.
Вологжин глянул вверх по распадку, но корректировщиков там не увидел: то ли это действительно не наши, то ли еще не устроились на новом месте. Черт их разберет! И он связался с полком, чтобы выяснить, должны тут быть наши или не должны.
Долго не отвечали, наконец сказали: должны. Ну и слава богу, а то как-то тревожно и не знаешь, что делать.
* * *
Немцы встали, едва первый «тигр» нарвался на мину. И сразу же по замершим танкам с двух сторон открыли огонь наши противотанковые орудия и минометы. Вновь заговорила дивизионная артиллерия, расположенная километрах в трех-четырех от линии фронта. Немецкие танки открыли огонь по высотам, танки полегче пошли в атаку на позиции полка подполковника Лысогорова, за ними бронетранспортеры с пехотой. Загромыхала немецкая артиллерия. Появились бомбардировщики. Вновь все затянуло пылью и дымом.
Вологжину вести огонь по танкам противника было не с руки: расстояние больше километра, попасть, конечно, можно, но лучше поберечь снаряды для ближнего боя. В ожидании, когда авиация проложит путь через минные поля, немецкие танки стали маневрировать, двигаясь то вперед, то назад, лишь бы не стоять на месте. Даже «тигры» - и те вынуждены были шевелиться, чтобы не стать неподвижной мишенью, потому что, хотя снаряды советских шестидесятидвухмиллиметровых противотанковых орудий в лоб их стомиллиметровую броню не брали, однако корму, менее защищенную, вполне могли разворотить.
Но вот немецкая авиация мелкими бомбами проутюжила узкую полосу в минном поле, танки двинулись вперед, и через несколько минут головные «тигры» вошли в зону, наиболее удобную для стрельбы с той позиции, которую занимал танк Вологжина. До ближайших целей было не более четырехсот метров, до дальних — семьсот–восемьсот. Но все немецкие танки вынуждены втягиваться в узкую горловину, пробитую в минном поле авиацией, а это лишало их маневра.
«Тигры» ползли еле-еле. Они и по хорошей-то дороге могли развить скорость не более тридцати километров в час, а по местности, изрытой воронками от снарядов и бомб, едва вытягивали пятнадцать.
- Спокойно, Андрюша, - говорил Вологжин своему наводчику, двадцатидвухлетнему парню из Ижевска. – Он только по названию тигр, а на самом деле шакал, да и только.
Орудие дернулось, отскочило назад. Взрыв порохового заряда в метре от головы... это и сравнить не с чем. Особенно первый выстрел. Затем наступает некоторое привыкание: ты будто бы глохнешь, в голове стон и гул, да и во всем теле не лучше, но деваться из этой тесной коробки все равно некуда, так что терпи и делай свое дело.
После выстрела на какое-то мгновение Вологжин не только оглох, но и ослеп. Вернее, глаза его сами собой закрылись, веки плотно сжались, и тело сжалось, но длилось это недолго. Он открыл глаза и увидел, что «тигр» горит.
- Молодец, Соболев! – похвалил он наводчика. – Теперь давай второго.
Второй в это время медленно объезжал своего горящего собрата. И объезжал не с той, а с этой стороны, явно не представляя, откуда пришла смерть головному танку. За ним тянулись остальные, «нюхая» воздух длинными стволами своих орудий, увенчанных «хищными ноздрями» дульных тормозов.
- Дай ему продвинуться еще метров тридцать-сорок, - говорил Вологжин, следя из командирской башенки за полем боя. – Это ничего, что их много, - продолжал он, чувствуя необоримое желание говорить и говорить, точно в этом заключалось их спасение. – Чем их больше, тем легче выбирать. Тем им труднее ориентироваться. Как говорится, у семи нянек дитя без глазу... А вот теперь влепи ему под башню!..
И опять ударило по голове и по всему телу взрывом порохового заряда, оглушив и ослепив на мгновение, и Вологжин подумал об увеличенном калибре орудия, и уже не впервой: всего-то на девять миллиметров больше, а выстрел чуть ли не вдвое сильнее.
И второй «тигр», выдохнув из себя густое облако дыма, вспыхнул и тут же подпрыгнул на месте от взрыва боекомплекта, и круглая башня его, похожая на бочку, взлетела вверх, перевернулась, упала стволом вниз, несколько мгновений стояла на стволе как бы в раздумье, затем рухнула, взметнув бурую пыль. Вологжину даже показалось, будто сама земля в испуге попыталась защититься от нее невидимыми руками.