«Афганские» песни... Действительно, это поразительное явление. Наверное, в основе его лежит неистребимое стремление к правде. Правде о дружбе, братстве, боевых товарищах и о самой войне.
     Среди тех, кто несет эту правду, - автор-исполнитель, участник войны в Афганистане, кавалер двух орденов Красной Звезды Вячеслав Куприенко. В своих песнях он удивительно колоритно выражает чувства человека, пережившего войну. Его взгляд на войну и на жизнь - это взгляд поэта, воина, философа. О его песнях народный артист СССР Валерий Золотухин сказал: «Это потрясающе!»
     Сегодня мы предлагаем вам познакомиться с частичкой творчества Валерия. Это не только песни, но и размышления о той войне, о людях, которые прошли горнило Саланга и Панджшера, о том, что заставляло их отдавать жизни за счастье чужого народа.
     Исповедь офицера разведки
     Векторы любой войны чертят политики. Спустя годы их будут сканировать историки. И необходима пауза протяженностью в несколько поколений, чтобы прошлые события очистить от политической шелухи и возвести в ранг исторической правды.
     История афганской войны еще не дописана. Но одно поколение уже выросло, и самое время поразмышлять, расставить нужные акценты.
     Меня, как участника тех событий, не жгут по ночам мысли, не терзает чувство вины за то, что был проводником и исполнителем чьих-то праведных или не очень праведных идей. Может, и должны жечь, но нет, не жгут. Вот не жгут и все. И уже почти не царапают душу осколки прошлых разрывов мин и снарядов - спасибо, время постаралось. Есть только ощущение непонятной, до конца не осознанной вины перед павшими. Это да, есть.
     Но самое обидное и, пожалуй, самое главное то, что до сих пор открытой раной осталось чувство чуть ли не отторжения тебя Отечеством, чьи приказы ты честно выполнял.
     Пока мы были на чужбине, всем своим существом тянулись домой. Провинциальный городок, панельная пятиэтажка, 2-й подъезд, окно во двор, и в нем мама, зовущая тебя домой. Почему-то раньше все это казалось мелким и незначительным, а сейчас вдруг обрело ценность, стало важным, и ты понимаешь, что это и есть Родина.
     Она была нашей путеводной звездой. И в бесконечных ночных засадах мы мечтали вернуться в любимый город, войти в свой подъезд и вспомнить, нет, ощутить ожог первого поцелуя... Но для этого надо было вернуться, обязательно вернуться, лучше с орденом или медалью, покорить сердца девчонок, всех, всех девчонок, ну а дальше... Дальше все было неважно, главное - вернуться.
     И вот теперь, много лет спустя, тянет назад, в Афганистан. Странно как-то. Почему так происходит? Ну в самом деле, почему? Что же там, на войне, было такое, чего не хватает здесь? Не думаю, что это игра со смертью так влечет к себе. Ведь следующей партии может не быть: сейчас-то ты это уже понимаешь. Нет, здесь что-то другое. По жестким правилам проигравшие выбывают. Навсегда выбывают. И раз эта игра командная, то и судьба всей команды была твоей судьбой. Стоп. Вот это слово: команда!
     Точно! Хочется увидеть свой взвод, свою роту, свой батальон, причем не сейчас встретиться и чокнуться стаканами, хотя это тоже необходимо. Но сегодня-то мы все уже другие, да и собраться в полном составе уже невозможно.
     А хочется погрузиться именно в тот водоворот событий и заново пережить ослепляющий пунктир времени, который так жирно подчеркнул или поставил знаки пробела во всей повести нашей жизни. А поскольку играли-то мы по-настоящему, то и отношения у нас были настоящие, стоящие, дорого стоящие... Не случайно ведь мы друг друга называли брат, братишка. Не случайно. Да все там было по-настоящему, все. И жизнь, и смерть. И, наверное, благодаря близости смерти наша жизнь наполнялась, как сосуд, до краев, какой-то истиной, тайной, непонятной там и недоступной здесь.
     И очень жаль, что это настоящее осталось в прошлом.
     Там Россия, здесь – Афганистан
     Там Россия, моя Россия, здесь -
     Афганистан,
     Там цветут сады и нет войны.
     Здесь лишь солнце, скалы,
     пылевой туман.
     Здесь мы все в гостях у сатаны.
     Русский дождик, свежий
     ветерок,
     И парит журавлик в синеве...
     Можно слушать, как поет
     сверчок,
     И росой умыться на заре.
     Там Россия, моя Россия,
     здесь - Афганистан.
     Там спешат влюбленные в кино.
     Здесь покоя нету от душман,
     И вернуться всем не суждено.
     Пыль «афганца» в легких
     и во рту,
     Солнце жжет и спину трет РД.
     Пусть мы все здесь в ранах
     и в поту,
     Все равно возьмем ту высоту.
     Там Россия, моя Россия,
     здесь - Афганистан.
     Как бы всем вернуться нам туда.
     Как бы не попасть нам всем
     в «тюльпан»,
     Остальное, в общем, ерунда.
     Мы мечтаем о конце войны,
     И немного в жизни надо нам.
     Лишь бы эту песню спели мы
     Нынче здесь, а завтра там.

     Первый бой
     Полем, полем, полем,
     Белым, белым полем дым.
     Волос был чернее смоли -
     стал седым.
     А. Розенбаум, «Вещая судьба».

     Голос Розенбаума из пыльного «панасоника» пытался перекричать надрывный шум двигателя БТР. Силы были неравные, но песня каким-то образом поступала в мозг, и я, помогая Розенбауму, пел азартно, смакуя согласные в конце слов.
     Полем, полем, полем...
     Был январь 1988-го. Если точнее, 19 число. Кругом лежал снег.
     Белым, белым полем... Как по писаному.
     Батальонная колонна змеей ползла к месту дислокации. Мы возвращались с операции. Результат впечатлял - масса трофеев... и ни единого выстрела. Классика. Это не первый мой боевой выход, но результат - первый.
     В который раз меня беспокоят две мысли: «Это и есть война?» и «Мне страшно?» Мы не властны над своими мыслями. Как они возникают и кто их там подбрасывает - это уже мой вопрос к жизни, и он пока без ответа. Но именно эти две мысли с удивительной настойчивостью появляются во мне: «Война?», «Страшно?» А как узнать, не столкнувшись лицом к лицу? Здесь как с любовью: тысячу раз слышал, читал, смотрел кино, а коснется тебя - все впервые. И как лед за шиворот догадка: а вдруг война красива? Вдруг влюбишься?
     Много лет спустя память в который раз крутит хронику: бежишь, падаешь, стреляешь, оцениваешь обстановку, отдаешь команды, материшься, молишься, хоть и атеист... Мозг сжат железными тисками ответственности, напряжение зашкаливает, не оставляя места для сомнений. Первая пришедшая в голову мысль - всплеск чистой интуиции. Работают только подсознание и инстинкты. Мозг тут совершенно ни при чем: его задача зафиксировать мысль и подключить волю. Даже когда есть время на анализ ситуации, вдруг обнаруживаешь, что возвращаешься к первой мысли.
     Задаешь себе один и тот же вопрос: «Что делать? Что?» Ты - командир. От тебя ждут команды единственно правильной... А тут в который раз: «Страшно?» - как тест на вшивость. Черт его знает: страшно, не страшно... Кому и как отвечать?
     Молодость всегда рвется в бой. Этим, как краснухой в детстве, переболели почти все. Поначалу, вопреки главной логике жизни - выжить, ждешь боя и даже ищешь его. Хочется быстрее отведать похлебку войны, чтобы уравняться в правах с теми, кто уже ею сыт. Рисуешь себя героем, допускаешь и даже желаешь получить ранение, но легкое. Смерть? Нет. Отвергаешь эту мысль.
     Где же ты, первый бой? Я жду, я готов. А он врывается неожиданно: с подрывом впереди идущего БТР.
     Белым, белым полем дым...
     Огромный столб черного дыма - и как сейчас вижу медленно летящее вверх колесо БТР, как в замедленном кино. Впервые почуял и тут же запомнил на всю жизнь смесь гари, пороха и страха. У страха, оказалось, тоже есть запах. Запах смерти. Описывать бессмысленно - это очень личностно, даже интимно. Каждый чует по-своему, но безошибочно отделяет этот запах от тысячи других. Розенбаум ошибся только в одном слове:
     Белым, белым... черный дым.
     Спрыгивая с брони, подбегаю к лежащему на снегу сержанту. Он качает головой, обхватив ее руками, что-то кричит и ничего не слышит. Контузия.
     Волос был чернее смоли -
     Стал седым.
     Здесь все точно.
     Шесть человек на броне - шесть контузий, - мелочь по расценкам войны, да и БТР повезло: сам дополз до базы. Один взрыв - и весь бой. Под аккомпанемент «Вещей судьбы».
     Арифметика боя
     Военные сводки поведают миру
     О павших в последнем бою.
     Сухая статистика с датами
     жизни
     Представит работу свою.
     Приятно услышать, что наших
     погибло
     Немного в последнем бою.
     Разбили врага мы и нам
     не обидно
     За честь и державу свою.
     У нас два убитых, а их
     восемнадцать
     Навеки замолкло в бою.
     Один к девяти, а всего ровно
     двадцать,
     Застывших в едином строю.
     Тут, как ни крути, арифметика
     боя
     За нами: один к девяти.
     Для них мы - убийцы, для нас
     мы - герои.
     Попробуй-ка правду найди!
     За цифрой немою никто
     не услышит
     Кричащей солдатской души.
     Прострелена пулей. Осколками
     вышит
     Узор в первозданной тиши.
     Алешки не стало, а мне вот
     досталось
     Стоять у могильной плиты...
     В тире между датами жизнь
     спрессовалась,
     Закопаны в землю мечты.
     Сравненья и цифры в войне
     неуместны,
     Там счеты со смертью просты.
     Всего лишь один вдруг окажется
     много,
     Когда это именно ты.

     История одного посвящения
     Я за него теперь живу на свете,
     Кто был в Афгане, тот меня
     поймет.
     Песня «8 декабря».

     История этой песни начинается его последним днем и продолжается во всей моей жизни. Жизнь лейтенанта Трофимова прервалась
     8 декабря 1987 года в Афганистане на отметке 22 лет. Смерть освободила место для следующего. Следующим стал я.
     Я попал в его жизнь, вернее, в тень его погасшей жизни. Теперь она длится во мне. Его место - место командира взвода спецназа - стало моим. В оперативно-тактическом смысле этим местом была огромная территория в несколько тысяч квадратных километров, очерченная зоной действий батальона. В бытовом смысле это место ограничивалось размерами его кровати, которая так и осталась нетронутой, аккуратно заправленной, и ставшей, по сути, ему памятником.
     Почему-то я сразу решил для себя быть с этим взводом до конца и постараться уберечь его от потерь. По этой же причине чуть позже отказался от повышения по службе. Мой отказ удивил комбата. Он меня не понял, да и правильно: мотивация была невнятной и несуразной... Офицерская карьера - это нормально. Ради нее жертвуют многим. Я же, как ненормальный, жертвовал карьерой - наивный мальчишка, сентиментальный дурак...
     В Афганистане новеньких встречали настороженно. Подчиненные - с тревогой, ведь их жизни теперь передавались в другие руки, кто знает, какие. Во взглядах исподлобья читалось: «Ну-ну, поглядим, что ты за птица».
     Смотрины устраивал противник. В бою. Ты, как невеста на выданье, из кожи лезешь, чтобы понравиться жениху и, подобно жениху, рвешь на груди сорочку, чтобы произвести впечатление на сватов.
     Оценивались по сути две вещи: насколько ты смел и умел. И то и другое ценилось очень высоко. Без первого умение становилось ненужным. Без второго смелость становилась безрассудной бравадой. Но если неумелость все же иногда прощалась, то трусость - никогда.
     В перерывах между смотринами неожиданно для самого себя написал песню, первую в моей жизни. Зачем написал и как это произошло, не знаю. Написал и все. Почему вообще пишутся стихи, песни? Кто-нибудь знает?
     Причина творчества - ты сам. Пишешь потому, что не можешь не писать. Поэзия своим словом, рифмой, магией заговаривает боль; музыка своей мелодией, гармонией, ритмом снимает нагар с обоженных душ. Переживая вместе с песней былые потрясения, странным образом исцеляешься. Песня на войне - это лекарство, точнее, анестезия, временное обезболивание.
     Мне не стыдно за огрехи своего первого творческого опыта - он дорог мне своей чистотой и обнаженностью. Поэтому вот уже столько лет я пою эту песню так же, как спел впервые. Хотя первый раз был комом, причем буквальным комом, застрявшим в горле...
     Совершенно не помню, как песня рождалась, но не с лету, это точно. Помню, что когда она уже была готова, я записал ее на магнитофон и только потом решил показать всем.
     - Мужики, я тут кое-что сочинил, - обратился я к собравшимся в палатке офицерам, - посвященное Алексею.
     Но, взяв на гитаре первый аккорд, понял, что петь не могу. Не могу и все. Внутри все высохло. Тогда я включил запись и стал слушателем наравне со всеми.
     Магнитофон справился со своей задачей лучше меня, хладнокровно воспроизведя мой голос, гитару и чувства, записанные несколькими часами раньше.
     Потом была долгая пауза, которую никто не решался нарушить. Все вновь пережили тот бой. В глазах многих блеснули слезы.
     Взгляд...
     Я хорошо помню тот взгляд. Лица разные, а взгляд - один, как под копирку. Будто его выдали после боя как сухпаек: «Воевал? Получай. Распишись». Потом я снова и снова встречал этот взгляд у знакомых и незнакомых, во время войны и долго после... Лица менялись, мелькали, а взгляд, как 25-й кадр, высвечивался в мониторах подсознания. Его ни с чем не спутаешь. Эту печать война щедро оставила всем, кто хоть однажды видел ее в упор...
     Кто-то, помню, тогда произнес: «Хорошая песня».