Многие герои Великой Отечественной войны прославились благодаря очеркистам. Никто вовсе не собирается умалять заслуг этих бесстрашных воинов, но сколько подвигов и боев остались неизвестными широкой читательской аудитории?! Действительно, то была эпоха Матросовых, Маресьевых и Космодемьянских... В списках самых отважных мы не найдем фамилии Бориса Павловича Уткина, ныне генерал-полковника в отставке, однако воспоминания артиллериста настолько интересны и свежи, что мы предлагаем их читательскому вниманию в преддверии 65-летия Курской битвы...
- Борис Павлович, как вы встретили Великую Отечественную войну?
- Буквально за пять дней до ее начала я стал курсантом. Планировал поступать в Севастопольское военное училище морских летчиков, но в военкомате меня от этого отговорили, и я связал судьбу с артиллерией. После
22 июня в программу обучения были внесены большие изменения. В тот день мы приняли присягу и в сжатые сроки начали осваивать обязанности наводчика и командира орудия. Все курсанты параллельно сдали испытания на права водителя автомобиля и усиленно штудировали артиллерийскую фотограмметрию.17 апреля 1942 года мне присвоили звание лейтенант и направили на Воронежский фронт...
Не могу забыть, как перед выпуском из училища батальонный комиссар Пономаренко разрезал красную скатерть и выдал нам по кусочку материи, чтобы мы обшили ею свои жестяные квадраты...
- А боевое крещение помните?
- Разумеется... 18 июля 1942 года мне выдали склейку листов карты: на ней четко был нанесен передний край нашей обороны, а за Доном - немецкой. Весь район предстоящих боевых действий я разделил на пять участков.
Сначала решил проехать по всей трассе, изучить местность, выбрать опорные точки, прикинуть, где и что можно разместить.
Рано утром у машины меня и ординарца встретил помощник командира взвода управления сержант Ветров. Он доложил, что три разведчика со стереотрубой, буссолью и дальномерной рейкой, два радиста с радиостанцией, три орудийных номера с лопатами и топорами готовы к выезду и работе.
100 километров мы преодолевали более пяти часов: я выходил из машины, осматривался, намечал места будущей работы. На фронте было тихо. Признаков войны - никаких. Но я все же остерегался: на остановках машину маскировали, солдаты занимали укрытия. И недаром. За несколько километров до Павловска нас обстреляли из миномета. Осколки попали в машину, к счастью, люди не пострадали.
В течение пяти последующих дней я выбирал на местности районы для выжидательной и огневой позиций, а также для наблюдательных пунктов. Районы выжидательных позиций привязывались, как и огневые, - они могли быть использованы и для стрельбы. Каждое место стояния орудия обозначалось колышком, его крепили в песке, в земле. Надежды на сохранность было мало. Но другого выхода не было. Оставалось хорошо запомнить место. Каждый вечер я завершал докладом командиру батареи по радио. В ответ слышались слова: «Ночью возможна работа... Будьте готовы встретить колонну». Но работу пришлось проводить только на пятом участке.
Я встретил колонну первой батареи, четыре боевые машины и грузовики с боеприпасами. Ее привел командир - лейтенант Козлов. Вместе с ним приехал и начальник штаба - старший лейтенант Пономаренко с группой управления. Обсудили, кому какой наблюдательный пункт занимать. Залп батареи готовился по населенному пункту Белогорье. Я доложил Козлову по радио о готовности к открытию огня. Через несколько секунд услышал: «Огонь!» Я тоже подал команду. И вот оно, невиданное зрелище. 64 ракеты огненными факелами осветили местность. Ждать результатов залпа не полагалось. Я повел батарею по заранее разведанной дороге на север и остановил ее только через 30 км. Нас догнал командир батареи. Он приказал составить акт о залпе и заверить его в штабе стрелкового полка. А сам повел батарею на место дислокации.
На рассвете я разыскал штаб батальона, по телефонному кабелю пришел в штаб полка. Пехота была в веселом возбуждении - что было, толком никто не знал, но всем понравилось. «Немцу дали прикурить», «видимо, скоро наступление». Акт скрепили печатью, меня покормили и попросили: «Приезжайте еще».
Через два дня я представил командиру, комиссару и начальнику штаба дивизиона отчетную карту, таблицы координат элементов боевого порядка, доложил о предлагаемых маршрутах выдвижения. Поблагодарили. Отправили отдыхать. Предупредили: «Вы теперь лучше всех знаете район боевых действий. Готовьтесь». Я готовился. Команды шли одна за другой. В августе-сентябре 1942 г. мне пришлось выводить на позиции вдоль Дона ночью по одной, две, четыре, восемь установок для ночной стрельбы.
- Фронтовая жизнь, как известно, подвергает и солдата, и офицера всесторонним испытаниям, проверяет на прочность и на излом, на растяжение и на сопротивление... Наверное, не раз приходилось заглядывать смерти в глаза, оказываться в сложных переделках?
- Безусловно, на войне как на войне... И тяжелые ситуации возникали не только в бою, но и перед боем. В ноябре 1942 г. мне было поручено завезти на полевой склад полка несколько боекомплектов снарядов-ракет, горючее и смазочные материалы. Станция погрузки - Бутурлиновка, боевые порядки полка - район Верхнего Мамона, что на Дону, расстояние - около 120 км.
Задачу выполнили в срок, грузы доставили. Мне оставалось сделать последний рейс. Поздним вечером 14 декабря мы с водителем Александром Гимбутом погрузили в кузов машины ЗИС-5 одну бочку масла и 12 - бензина. Выехали по маршруту. Дорог проезжих в то время не было, пользовались колонными путями, проложенными по полям напрямую. Начиналась метель, мороз пробирал даже в кабине. Однако мы упорно пробивались: думали, до утра успеем. Но вот при въезде во фронтовую зону - деревня Приречное - остановились у контрольно-пропускного пункта. Офицер проверил у нас документы и строго спросил, откуда и куда едем, что везем? Когда я ответил, что груз виден невооруженным глазом, он поднялся на подножку, заглянул в кузов, присвистнул и скомандовал: «Вылезайте. Будем разбираться». Я вышел, обошел машину и пришел в отчаяние - заднего борта, как и бочек, не оказалось.
Размышлять было некогда: бочки потеряны по дороге. Попросили закурить, поблагодарили офицера за бдительность и отправились в обратный путь. Через несколько километров обнаружили пропажу... Оказывается, дорога шла на подъем, и под давлением бочек задний борт оторвался. Часа три скатывали бочки в одно место. Надо ремонтировать кузов, ведь без бензина в полк возвращаться нельзя: 3 тоннами можно заправить 30 пусковых установок.
Я отправил шофера в ближайший населенный пункт, чтобы он там отремонтировал кузов, а сам остался охранять бензин. Потрясение прошло, а с ним исчез и внутренний запас тепла. Полночь. Степь. Лютый мороз, пронизывающий ветер. Я в шинели, шапке, валенках, рукавицах. И все же чувствую, что замерзаю. Не движется, как на грех, ни одна машина, повозка. Что делать? Началась борьба за выживание. Первая мысль, которая меня посетила, - разжечь костер. Сгребаю, вырываю из-подо льда руками редкие пучки соломы, упавшие с повозок. Ломаю стебли, торчащие из-под снега, пытаюсь поджечь. Спички гаснут на ветру. Решаю открыть пробку бочки с бензином: куда там! Ключа нет, руки деревянные. Выгорели последние спички. Но я сумел преодолеть сонливость, побороть отчаяние и бегал туда-сюда как мог... Главное - не садиться, не ложиться, не сдаваться.
Водитель с машиной возвратился под утро. Я не помню, как мы грузили бочки, откуда взялись силы. Помню только теплый тулуп и напутствие офицера на КПП, услышанное спросонья: «Греться некогда. Выпить не предлагаю. Спешите. Слышите, бой уже идет».
- Вы тогда не опоздали?
- Успели. В тылу полка машину с горючим поставили под разгрузку, а мне приказали немедленно отправиться на огневые позиции батареи. «Туда идет попутка с продуктами и пополнением. Дивизион меняет дислокацию», - сказал мне кто-то из офицеров. И вновь дорога... В кузове нас было восемь человек. Лежали на мешках и коробках, грелись, прижимаясь друг к другу. Наверное, уснули, а очнулись уже на снегу, без одежды. Что со мной? Что с товарищами? Как мне тогда хотелось понять, что же все-таки случилось?.. «Живой», - внезапно подумал я. Рукой дотронулся до головы - на месте. Волос не оказалось, пахло паленым. Постепенно дотянулся и до ног, ощупал их. Было неимоверно холодно. Когда я повернул голову, то увидел тела своих попутчиков. Но в скором времени перед глазами начали проплывать девчата с волокушами, как мы называли фанерные «лодки» для перетаскивания раненых. Меня положили в одну из них. А дальше - забытье. Пробудился я от тепла и света в избе.
- Где я? - еле пошевелил губами.
- Это хутор Червонец, в 20 километрах от Кантемировки. Товарищей ваших увезли, - донеслось в ответ.
Через несколько часов на быках меня доставили в село Писаревка. Сельскую школу там использовали в качестве лазарета, хотя ни врачей, ни сестер в ней не было. Среди ночи в окно влез мой шофер Александр Гимбут, завернул меня в тулуп и ободряюще сказал: «Поедем быстрее в батарею, лейтенант. Там мы вас вылечим. Да, чуть не забыл: вы теперь - командир батареи».
- Как готовились к боям на Курской дуге?
- Для нашего дивизиона подготовка продолжалась с 20 марта до 4 июля 1943 года. Времени оказалось достаточно. Мы вели интенсивную разведку. Командир дивизиона, начальник штаба, командиры батарей, взводов управлений досконально изучили местность, провели засечку целей у противника. Пристрелку проводить запрещалось. Но систематически батареи, взводы, отдельные установки в качестве кочующих орудий совершали марш в полосе Белгород - Волчанск, производили огневые налеты. На глубину 30 - 40 км от переднего края были разведаны все дороги, рубежи возможного развертывания. С каждой батареей провели тактические учения: марш протяженностью 50 - 60 км, развертывание, подготовка огня. На полигоне в глубине обороны потренировались в стрельбе прямой наводкой по немецким трофейным танкам. Впервые личный состав воочию убедился в уязвимости «тигров», «пантер», «фердинандов». Дивизион участвовал в тактическом учении стрелкового батальона 72-й гвардейской стрелковой дивизии с боевой стрельбой. Систематически шли командирские занятия. Проводили их на нашем наблюдательном пункте. Местность, цели, боевой порядок, связь - реальные. Учились стрелять с приборами и без них. Имея лишь доклад телефониста о том, сколько катушек кабеля он размотал до огневой позиции, мы получали представление о дальности...
Кстати, Курская магнитная аномалия мешала применению буссоли, компаса. Стреляли только по угломеру, что усложняло расчеты.
Мы поддерживали связь с пехотой, танковыми частями, авиацией, обменялись информацией, радиосигналами и таблицами позывных.
- Наверное, пехота брала пленных во время поисков и разведки боем?
- Само собой.
- А вам доводилось присутствовать при допросах немцев?
- Неоднократно. Помню, как сбили самолет и пилота привезли на командный пункт 72-й гвардейской стрелковой дивизии. Генерал Лосев обратился было к переводчику, но летчик упредил его: «Не трудись, генерал. Я отлично говорю по-русски. Воевал в Испании. С двух километров различаю консервную банку. Прикажите дать чистую карту, и я нанесу все, что знаю. Я проиграл, надо платить». Через два часа на карте были показаны все позиции, противотанковые районы полков, штабы армий, корпусов, дивизий, даже артиллерийская дивизия, разгружавшаяся в Волоконовке, была обозначена. Тогда командарм приказал перестроить всю систему обороны, сменить дислокацию. Надо сказать, что с апреля по конец июня 7-я гвардейская армия перестраивала оборону трижды.
- Сбитый самолет говорит об эффективности противовоздушной обороны?
- Несомненно. Недалеко от церкви в селе Беловском, рядом с нашим оврагом, стояла в роще 6-орудийная батарея 37-мм зенитных пушек. Замаскировать ее было трудно. Дело в том, что ей нужна высота, кругозор для стрельбы. В овраге, в укрытии ее не поставишь, она стреляет ежедневно и, конечно, демаскирует себя. Я не раз видел, как батарею обстреливают. И даже открывал огонь по ее противнику. Но вот пришел ее последний бой. Два десятка немецких бомбардировщиков Ю-87, желтобрюхих, пикирующих, шумных, хищных, построившись в круг, начали бомбить батарею. Один за другим они пикировали на орудия, а при выходе из пике бросали бомбу и снова становились в свой зловещий круг. Батарея героически сражалась, вряд ли в то время ей кто-то мог помочь, наша авиация была далеко. Зенитчики сбили 9 самолетов, некоторые из них падали рядом с нами. От батареи осталось одно орудие, но она жила, боролась. Ее командир пришел ко мне, ему нужно было поставить печать на акт, удостоверяющий результаты боя. Я отнесся к нему как к брату. Ему дали новое обмундирование, оказали медицинскую помощь. Мы пообедали вместе, отдохнули. И он в разговоре неожиданно открылся не только как мужественный боец, но и как глубоко страдающий человек.
Оказалось, что он несколько дней назад возвратился из штрафного батальона. Меня поразил его рассказ о том, как он туда попал. У зенитчиков в батареях служат женщины: связистки, дальномерщицы, планшетистки. Одну из них он полюбил. Дело дошло до беременности, скрывать было больше нельзя. По законам военного времени суд квалифицировал эту связь как «вывод из строя личного состава». Расписываться в загсе было негде, он отправил беременную (на восьмом месяце) невесту в тыл, к своей матери, а сам по приговору суда - в штрафбат. Там был ранен и вот - вернулся в свою родную батарею. Он подарил мне свою пробитую каску: «Знаешь, как в воронку снаряд не попадает второй раз, так и осколки облетают стороной пробитую каску». Я вручил ему трофейный пистолет «Беретта» (его можно было носить даже в нагрудном кармане гимнастерки, там, где хранилась фотография той, ради которой он пошел на муки).
- В литературе о Курской дуге написано немало... А вот подробности контрартиллерийской подготовки, намечавшейся в ночь на 5 июля, в книгах не раскрываются...
- С вечера 4 июля всем командирам было приказано занять пункты управления и подготовить огонь по нескольким участкам. На карте легко читалось: по районам сосредоточения, по подступам к переправам через Северский Донец. Напряжение росло.
Наш дивизион «катюш» произвел два залпа батареями с запасных позиций по району обороны и переправы противника у Михайловки. Командир немецкой 19-й танковой дивизии генерал Шмидт писал в донесении, что «русские открыли огонь из большого количества орудий всех калибров. Они засыпали реактивными снарядами все овраги, которые могли быть использованы в качестве путей сближения». Наш наблюдательный пункт находился на элеваторе (разъезд Крейда), и мы видели результаты огня.
С рассветом 5 июля началась мощная артподготовка противника. Одновременно бомбила авиация. Командира дивизиона вызвали к командиру 72-й гвардейской стрелковой дивизии. Я остался на наблюдательном пункте. Поле боя от Белгорода до нашей рощи покрылось разрывами снарядов, бомб, мин. Стоял страшный грохот. Горело все, что может гореть. Но страха не было, волновала неизвестность: где противник, как на него воздействовать? Спустя некоторое время командир приказал мне вести дивизион в полосу 72-й гвардейской стрелковой дивизии, в район Крапивное, Лес, Шебекинская дача. Через два часа я доложил ему на наблюдательном пункте, оборудованном на высоком дубе, что дивизион занял огневую позицию, командиры батарей ждут команды. Немецкие танки наступали на широком фронте Топлинка - Волково в направлении переправ в селах Карнауховка и Масловая Пристань. Я получил приказ готовить огонь, и через час были произведены три батарейных залпа по деревням Пристань, Ивановка, Волково.
До вечера 5 июля мы пять раз меняли огневые позиции дивизиона... В селе Крутой Лог пришлось развернуть дивизион на прямую наводку, пехота отходила, а через пшеничное поле, то скрываясь, то вновь возникая из высоких хлебов, в пределах видимости шли немецкие танки. Их было много, шли они плотно и почему-то медленно. Залп превратил этот участок в не поддающееся описанию зрелище, где огонь, дым и пыль накрыли землю. Меняя позиции, уводя дивизион на север, я видел и отличную работу дивизиона 152-мм пушек-гаубиц. Они стояли также на прямой наводке, и от прямых попаданий бетонобойных снарядов башни немецких танков отбрасывало вместе с их орудиями на 150 - 200 м. Никто не задавался вопросом: что это за танки? «Тигры», «пантеры»? Они наступали. Их нужно было жечь, уничтожать. Эффективно это делали и зенитчики. Батарея 85-мм орудий превратила немецкую колонну в кладбище. Правда, сама на моих глазах потеряла все тягачи и два орудия.
В те дни и часы мне, как и тысячам других офицеров, пришлось мобилизовывать все силы разума и духа. Герой Советского Союза поэт-фронтовик Михаил Борисов, командовавший артиллерийской батареей на Курской дуге, позднее написал замечательные строки:
Те бои как мера нашей силы,
Потому она и дорога,
К сердцу прикипевшая России
Огненная Курская дуга.
Это сказано обо всех, чью душу и сердце эта дуга обожгла.