на главную страницу

9 Июля 2008 года

История Отечества

Среда

Те бои как мера нашей силы...

Дмитрий АНДРЕЕВ, «Красная звезда».



Многие герои Великой Отечественной войны прославились благодаря очеркистам. Никто вовсе не собирается умалять заслуг этих бесстрашных воинов, но сколько подвигов и боев остались неизвестными широкой читательской аудитории?! Действительно, то была эпоха Матросовых, Маресьевых и Космодемьянских... В списках самых отважных мы не найдем фамилии Бориса Павловича Уткина, ныне генерал-полковника в отставке, однако воспоминания артиллериста настолько интересны и свежи, что мы предлагаем их читательскому вниманию в преддверии 65-летия Курской битвы...

     - Борис Павлович, как вы встретили Великую Отечественную войну?
     - Буквально за пять дней до ее начала я стал курсантом. Планировал поступать в Севастопольское военное училище морских летчиков, но в военкомате меня от этого отговорили, и я связал судьбу с артиллерией. После
     22 июня в программу обучения были внесены большие изменения. В тот день мы приняли присягу и в сжатые сроки начали осваивать обязанности наводчика и командира орудия. Все курсанты параллельно сдали испытания на права водителя автомобиля и усиленно штудировали артиллерийскую фотограмметрию.17 апреля 1942 года мне присвоили звание лейтенант и направили на Воронежский фронт...
     Не могу забыть, как перед выпуском из училища батальонный комиссар Пономаренко разрезал красную скатерть и выдал нам по кусочку материи, чтобы мы обшили ею свои жестяные квадраты...
     - А боевое крещение помните?
     - Разумеется... 18 июля 1942 года мне выдали склейку листов карты: на ней четко был нанесен передний край нашей обороны, а за Доном - немецкой. Весь район предстоящих боевых действий я разделил на пять участков.
     Сначала решил проехать по всей трассе, изучить местность, выбрать опорные точки, прикинуть, где и что можно разместить.
     Рано утром у машины меня и ординарца встретил помощник командира взвода управления сержант Ветров. Он доложил, что три разведчика со стереотрубой, буссолью и дальномерной рейкой, два радиста с радиостанцией, три орудийных номера с лопатами и топорами готовы к выезду и работе.
     100 километров мы преодолевали более пяти часов: я выходил из машины, осматривался, намечал места будущей работы. На фронте было тихо. Признаков войны - никаких. Но я все же остерегался: на остановках машину маскировали, солдаты занимали укрытия. И недаром. За несколько километров до Павловска нас обстреляли из миномета. Осколки попали в машину, к счастью, люди не пострадали.
     В течение пяти последующих дней я выбирал на местности районы для выжидательной и огневой позиций, а также для наблюдательных пунктов. Районы выжидательных позиций привязывались, как и огневые, - они могли быть использованы и для стрельбы. Каждое место стояния орудия обозначалось колышком, его крепили в песке, в земле. Надежды на сохранность было мало. Но другого выхода не было. Оставалось хорошо запомнить место. Каждый вечер я завершал докладом командиру батареи по радио. В ответ слышались слова: «Ночью возможна работа... Будьте готовы встретить колонну». Но работу пришлось проводить только на пятом участке.
     Я встретил колонну первой батареи, четыре боевые машины и грузовики с боеприпасами. Ее привел командир - лейтенант Козлов. Вместе с ним приехал и начальник штаба - старший лейтенант Пономаренко с группой управления. Обсудили, кому какой наблюдательный пункт занимать. Залп батареи готовился по населенному пункту Белогорье. Я доложил Козлову по радио о готовности к открытию огня. Через несколько секунд услышал: «Огонь!» Я тоже подал команду. И вот оно, невиданное зрелище. 64 ракеты огненными факелами осветили местность. Ждать результатов залпа не полагалось. Я повел батарею по заранее разведанной дороге на север и остановил ее только через 30 км. Нас догнал командир батареи. Он приказал составить акт о залпе и заверить его в штабе стрелкового полка. А сам повел батарею на место дислокации.
     На рассвете я разыскал штаб батальона, по телефонному кабелю пришел в штаб полка. Пехота была в веселом возбуждении - что было, толком никто не знал, но всем понравилось. «Немцу дали прикурить», «видимо, скоро наступление». Акт скрепили печатью, меня покормили и попросили: «Приезжайте еще».
     Через два дня я представил командиру, комиссару и начальнику штаба дивизиона отчетную карту, таблицы координат элементов боевого порядка, доложил о предлагаемых маршрутах выдвижения. Поблагодарили. Отправили отдыхать. Предупредили: «Вы теперь лучше всех знаете район боевых действий. Готовьтесь». Я готовился. Команды шли одна за другой. В августе-сентябре 1942 г. мне пришлось выводить на позиции вдоль Дона ночью по одной, две, четыре, восемь установок для ночной стрельбы.
     - Фронтовая жизнь, как известно, подвергает и солдата, и офицера всесторонним испытаниям, проверяет на прочность и на излом, на растяжение и на сопротивление... Наверное, не раз приходилось заглядывать смерти в глаза, оказываться в сложных переделках?
     - Безусловно, на войне как на войне... И тяжелые ситуации возникали не только в бою, но и перед боем. В ноябре 1942 г. мне было поручено завезти на полевой склад полка несколько боекомплектов снарядов-ракет, горючее и смазочные материалы. Станция погрузки - Бутурлиновка, боевые порядки полка - район Верхнего Мамона, что на Дону, расстояние - около 120 км.
     Задачу выполнили в срок, грузы доставили. Мне оставалось сделать последний рейс. Поздним вечером 14 декабря мы с водителем Александром Гимбутом погрузили в кузов машины ЗИС-5 одну бочку масла и 12 - бензина. Выехали по маршруту. Дорог проезжих в то время не было, пользовались колонными путями, проложенными по полям напрямую. Начиналась метель, мороз пробирал даже в кабине. Однако мы упорно пробивались: думали, до утра успеем. Но вот при въезде во фронтовую зону - деревня Приречное - остановились у контрольно-пропускного пункта. Офицер проверил у нас документы и строго спросил, откуда и куда едем, что везем? Когда я ответил, что груз виден невооруженным глазом, он поднялся на подножку, заглянул в кузов, присвистнул и скомандовал: «Вылезайте. Будем разбираться». Я вышел, обошел машину и пришел в отчаяние - заднего борта, как и бочек, не оказалось.
     Размышлять было некогда: бочки потеряны по дороге. Попросили закурить, поблагодарили офицера за бдительность и отправились в обратный путь. Через несколько километров обнаружили пропажу... Оказывается, дорога шла на подъем, и под давлением бочек задний борт оторвался. Часа три скатывали бочки в одно место. Надо ремонтировать кузов, ведь без бензина в полк возвращаться нельзя: 3 тоннами можно заправить 30 пусковых установок.
     Я отправил шофера в ближайший населенный пункт, чтобы он там отремонтировал кузов, а сам остался охранять бензин. Потрясение прошло, а с ним исчез и внутренний запас тепла. Полночь. Степь. Лютый мороз, пронизывающий ветер. Я в шинели, шапке, валенках, рукавицах. И все же чувствую, что замерзаю. Не движется, как на грех, ни одна машина, повозка. Что делать? Началась борьба за выживание. Первая мысль, которая меня посетила, - разжечь костер. Сгребаю, вырываю из-подо льда руками редкие пучки соломы, упавшие с повозок. Ломаю стебли, торчащие из-под снега, пытаюсь поджечь. Спички гаснут на ветру. Решаю открыть пробку бочки с бензином: куда там! Ключа нет, руки деревянные. Выгорели последние спички. Но я сумел преодолеть сонливость, побороть отчаяние и бегал туда-сюда как мог... Главное - не садиться, не ложиться, не сдаваться.
     Водитель с машиной возвратился под утро. Я не помню, как мы грузили бочки, откуда взялись силы. Помню только теплый тулуп и напутствие офицера на КПП, услышанное спросонья: «Греться некогда. Выпить не предлагаю. Спешите. Слышите, бой уже идет».
     - Вы тогда не опоздали?
     - Успели. В тылу полка машину с горючим поставили под разгрузку, а мне приказали немедленно отправиться на огневые позиции батареи. «Туда идет попутка с продуктами и пополнением. Дивизион меняет дислокацию», - сказал мне кто-то из офицеров. И вновь дорога... В кузове нас было восемь человек. Лежали на мешках и коробках, грелись, прижимаясь друг к другу. Наверное, уснули, а очнулись уже на снегу, без одежды. Что со мной? Что с товарищами? Как мне тогда хотелось понять, что же все-таки случилось?.. «Живой», - внезапно подумал я. Рукой дотронулся до головы - на месте. Волос не оказалось, пахло паленым. Постепенно дотянулся и до ног, ощупал их. Было неимоверно холодно. Когда я повернул голову, то увидел тела своих попутчиков. Но в скором времени перед глазами начали проплывать девчата с волокушами, как мы называли фанерные «лодки» для перетаскивания раненых. Меня положили в одну из них. А дальше - забытье. Пробудился я от тепла и света в избе.
     - Где я? - еле пошевелил губами.
     - Это хутор Червонец, в 20 километрах от Кантемировки. Товарищей ваших увезли, - донеслось в ответ.
     Через несколько часов на быках меня доставили в село Писаревка. Сельскую школу там использовали в качестве лазарета, хотя ни врачей, ни сестер в ней не было. Среди ночи в окно влез мой шофер Александр Гимбут, завернул меня в тулуп и ободряюще сказал: «Поедем быстрее в батарею, лейтенант. Там мы вас вылечим. Да, чуть не забыл: вы теперь - командир батареи».
     - Как готовились к боям на Курской дуге?
     - Для нашего дивизиона подготовка продолжалась с 20 марта до 4 июля 1943 года. Времени оказалось достаточно. Мы вели интенсивную разведку. Командир дивизиона, начальник штаба, командиры батарей, взводов управлений досконально изучили местность, провели засечку целей у противника. Пристрелку проводить запрещалось. Но систематически батареи, взводы, отдельные установки в качестве кочующих орудий совершали марш в полосе Белгород - Волчанск, производили огневые налеты. На глубину 30 - 40 км от переднего края были разведаны все дороги, рубежи возможного развертывания. С каждой батареей провели тактические учения: марш протяженностью 50 - 60 км, развертывание, подготовка огня. На полигоне в глубине обороны потренировались в стрельбе прямой наводкой по немецким трофейным танкам. Впервые личный состав воочию убедился в уязвимости «тигров», «пантер», «фердинандов». Дивизион участвовал в тактическом учении стрелкового батальона 72-й гвардейской стрелковой дивизии с боевой стрельбой. Систематически шли командирские занятия. Проводили их на нашем наблюдательном пункте. Местность, цели, боевой порядок, связь - реальные. Учились стрелять с приборами и без них. Имея лишь доклад телефониста о том, сколько катушек кабеля он размотал до огневой позиции, мы получали представление о дальности...
     Кстати, Курская магнитная аномалия мешала применению буссоли, компаса. Стреляли только по угломеру, что усложняло расчеты.
     Мы поддерживали связь с пехотой, танковыми частями, авиацией, обменялись информацией, радиосигналами и таблицами позывных.
     - Наверное, пехота брала пленных во время поисков и разведки боем?
     - Само собой.
     - А вам доводилось присутствовать при допросах немцев?
     - Неоднократно. Помню, как сбили самолет и пилота привезли на командный пункт 72-й гвардейской стрелковой дивизии. Генерал Лосев обратился было к переводчику, но летчик упредил его: «Не трудись, генерал. Я отлично говорю по-русски. Воевал в Испании. С двух километров различаю консервную банку. Прикажите дать чистую карту, и я нанесу все, что знаю. Я проиграл, надо платить». Через два часа на карте были показаны все позиции, противотанковые районы полков, штабы армий, корпусов, дивизий, даже артиллерийская дивизия, разгружавшаяся в Волоконовке, была обозначена. Тогда командарм приказал перестроить всю систему обороны, сменить дислокацию. Надо сказать, что с апреля по конец июня 7-я гвардейская армия перестраивала оборону трижды.
     - Сбитый самолет говорит об эффективности противовоздушной обороны?
     - Несомненно. Недалеко от церкви в селе Беловском, рядом с нашим оврагом, стояла в роще 6-орудийная батарея 37-мм зенитных пушек. Замаскировать ее было трудно. Дело в том, что ей нужна высота, кругозор для стрельбы. В овраге, в укрытии ее не поставишь, она стреляет ежедневно и, конечно, демаскирует себя. Я не раз видел, как батарею обстреливают. И даже открывал огонь по ее противнику. Но вот пришел ее последний бой. Два десятка немецких бомбардировщиков Ю-87, желтобрюхих, пикирующих, шумных, хищных, построившись в круг, начали бомбить батарею. Один за другим они пикировали на орудия, а при выходе из пике бросали бомбу и снова становились в свой зловещий круг. Батарея героически сражалась, вряд ли в то время ей кто-то мог помочь, наша авиация была далеко. Зенитчики сбили 9 самолетов, некоторые из них падали рядом с нами. От батареи осталось одно орудие, но она жила, боролась. Ее командир пришел ко мне, ему нужно было поставить печать на акт, удостоверяющий результаты боя. Я отнесся к нему как к брату. Ему дали новое обмундирование, оказали медицинскую помощь. Мы пообедали вместе, отдохнули. И он в разговоре неожиданно открылся не только как мужественный боец, но и как глубоко страдающий человек.
     Оказалось, что он несколько дней назад возвратился из штрафного батальона. Меня поразил его рассказ о том, как он туда попал. У зенитчиков в батареях служат женщины: связистки, дальномерщицы, планшетистки. Одну из них он полюбил. Дело дошло до беременности, скрывать было больше нельзя. По законам военного времени суд квалифицировал эту связь как «вывод из строя личного состава». Расписываться в загсе было негде, он отправил беременную (на восьмом месяце) невесту в тыл, к своей матери, а сам по приговору суда - в штрафбат. Там был ранен и вот - вернулся в свою родную батарею. Он подарил мне свою пробитую каску: «Знаешь, как в воронку снаряд не попадает второй раз, так и осколки облетают стороной пробитую каску». Я вручил ему трофейный пистолет «Беретта» (его можно было носить даже в нагрудном кармане гимнастерки, там, где хранилась фотография той, ради которой он пошел на муки).
     - В литературе о Курской дуге написано немало... А вот подробности контрартиллерийской подготовки, намечавшейся в ночь на 5 июля, в книгах не раскрываются...
     - С вечера 4 июля всем командирам было приказано занять пункты управления и подготовить огонь по нескольким участкам. На карте легко читалось: по районам сосредоточения, по подступам к переправам через Северский Донец. Напряжение росло.
     Наш дивизион «катюш» произвел два залпа батареями с запасных позиций по району обороны и переправы противника у Михайловки. Командир немецкой 19-й танковой дивизии генерал Шмидт писал в донесении, что «русские открыли огонь из большого количества орудий всех калибров. Они засыпали реактивными снарядами все овраги, которые могли быть использованы в качестве путей сближения». Наш наблюдательный пункт находился на элеваторе (разъезд Крейда), и мы видели результаты огня.
     С рассветом 5 июля началась мощная артподготовка противника. Одновременно бомбила авиация. Командира дивизиона вызвали к командиру 72-й гвардейской стрелковой дивизии. Я остался на наблюдательном пункте. Поле боя от Белгорода до нашей рощи покрылось разрывами снарядов, бомб, мин. Стоял страшный грохот. Горело все, что может гореть. Но страха не было, волновала неизвестность: где противник, как на него воздействовать? Спустя некоторое время командир приказал мне вести дивизион в полосу 72-й гвардейской стрелковой дивизии, в район Крапивное, Лес, Шебекинская дача. Через два часа я доложил ему на наблюдательном пункте, оборудованном на высоком дубе, что дивизион занял огневую позицию, командиры батарей ждут команды. Немецкие танки наступали на широком фронте Топлинка - Волково в направлении переправ в селах Карнауховка и Масловая Пристань. Я получил приказ готовить огонь, и через час были произведены три батарейных залпа по деревням Пристань, Ивановка, Волково.
     До вечера 5 июля мы пять раз меняли огневые позиции дивизиона... В селе Крутой Лог пришлось развернуть дивизион на прямую наводку, пехота отходила, а через пшеничное поле, то скрываясь, то вновь возникая из высоких хлебов, в пределах видимости шли немецкие танки. Их было много, шли они плотно и почему-то медленно. Залп превратил этот участок в не поддающееся описанию зрелище, где огонь, дым и пыль накрыли землю. Меняя позиции, уводя дивизион на север, я видел и отличную работу дивизиона 152-мм пушек-гаубиц. Они стояли также на прямой наводке, и от прямых попаданий бетонобойных снарядов башни немецких танков отбрасывало вместе с их орудиями на 150 - 200 м. Никто не задавался вопросом: что это за танки? «Тигры», «пантеры»? Они наступали. Их нужно было жечь, уничтожать. Эффективно это делали и зенитчики. Батарея 85-мм орудий превратила немецкую колонну в кладбище. Правда, сама на моих глазах потеряла все тягачи и два орудия.
     В те дни и часы мне, как и тысячам других офицеров, пришлось мобилизовывать все силы разума и духа. Герой Советского Союза поэт-фронтовик Михаил Борисов, командовавший артиллерийской батареей на Курской дуге, позднее написал замечательные строки:

     Те бои как мера нашей силы,
     Потому она и дорога,
     К сердцу прикипевшая России
     Огненная Курская дуга.


     Это сказано обо всех, чью душу и сердце эта дуга обожгла.


Назад

Полное или частичное воспроизведение материалов сервера без ссылки и упоминания имени автора запрещено и является нарушением российского и международного законодательства

Rambler TOP 100 Яndex