(Продолжение. Начало в № 118)
     Кряхтя и отряхиваясь, Задов и Хохел поднялись и выжидательно уставились на вошедших. Дни, проведенные ими на гауптвахте, похоже, были срежессированы человеком со специфическим чувством юмора. Или не человеком...
     - Вам не кажется, что не стоит делать то, что не нравится? Жизнь слишком коротка, - пояснил Владимиров и, не дождавшись ответа, продолжил. - Требуются добровольцы.
     Не сговариваясь, без раздумий и колебаний Задов и Хохел сделали большой шаг вперед.
     - ...Задание очень специфическое...
     Еще шаг вперед.
     - ...Я еще не все сказал. Командировка сопряжена с особыми трудностями, - пытался закончить свою речь командир. С таким единодушным порывом он давно не сталкивался. Особенно со стороны Левы, парня бесшабашного, но осторожного.
     Арестанты сделали одновременно третий шаг.
     - Согласны! - выдохнул Задов.
     - Кого надо убить? - деловито поинтересовался Хохел, облизнув потрескавшиеся губы.
     - Через пятнадцать минут встречаемся у карусели. С собой взять все необходимое для действий в лесу. Свободны!
     Оба, не оглядываясь, рванули со двора. Путешествие к центру земли откладывалось. Скуратов огорченно махнул рукой - у него было еще много всяких задумок. Не так часто на гауптвахту попадали арестанты, особенно такие колоритные, как эта сладкая парочка.
     - А после командировки этих голубей сизокрылых снова под арест? - вкрадчиво поинтересовался Скуратов. Его глаза вспыхнули надеждой.
     Командир отряда посмотрел на него взглядом, которым можно было бы остановить танк, и молча вышел со двора гауптвахты. Следом за ним поспешил Кузнецов.
     Двое в немецкой форме шли в сторону карусели, провожаемые взглядом Филиппова, дежурного по отряду. В такую рань больше никто их не мог увидеть. Все еще спали.
     Задов и Хохел уже были на карусели. Расстелив на капоте деревянной пожарной машины газету, Хохел кромсал ножом на большие ломти шмат сала с розовыми мясными прожилками. Рядом лежала небольшая плоская фляжка.
     Владимиров удивленно хмыкнул. Такой прыти от подчиненных он не ожидал.
     - Вам что, есть не давали? - спросил командир, осторожно усаживаясь в кабину самолета, выкрашенного в легкомысленный желтый цвет. - Не кормили вас, спрашиваю?
     - Кормили, но с диетическим уклоном, - невнятно ответил Хохел, поспешно запихивая еду в вещмешок.
     Кузнецов устроился на деревянной броне зеленого танка. Задов и Хохел сели в двухместную римскую галеру.
     - А где тут цепи? Неужели нет? - ненатурально удивился Задов, шаря по дну. - Я без них чувствую себя голым.
     Его голос заглушила песня из репродуктора: «Идет охота на волков! Идет охота на волков! На серых хищников, матерых и щенков». Карусель раскручивалась, начиная свой стремительный бег. Владимиров сглотнул, вспомнив упражнения для вестибулярного аппарата в десантной учебке, и поспешно закрыл глаза.
     * * *
     Карусель остановилась на околице небольшой деревеньки, затерявшейся посреди белорусских лесов. Точнее сказать, рядом с тем местом, где раньше была деревенька. Взору десантников предстали закопченные печки с остовами полуразвалившихся труб. Все дома были сожжены. Сгорели они давно. На пепелище успели вырасти высоченные сорняки и крапива. Огненный вал войны прокатился и по этому глухому уголку. Задов, имевший скверную привычку высказывать свое мнение по любому поводу вслух, на этот раз промолчал. Не было видно ни единой живой души: ни людей, ни домашней скотины. Никого. Тихо, как на погосте.
     - Надо искать партизан, - нарушил молчание Владимиров. - Николай! Нам куда?
     - Надо двигаться поглубже в лес и поближе к болотам. Где легче спрятаться, там и партизаны. Во всяком случае я бы так выбирал базу для лагеря.
     Узкая дорога, проходившая через деревню, за околицей быстро исчезла, уткнувшись в лес.
     Четверо людей тяжело шагали по высокой траве, наклоняясь под упругими ветвями елей и огибая топкие ямы, наполненные черной водой. Но еще труднее было обходить громадные завалы, нагроможденные осенними бурями. Они на целые километры преграждали путь по лесу: не продраться сквозь буреломы поваленных стволов, вывороченных пней и перебитых суков, торчащих, как острые копья.
     Стояло жаркое лето. В воздухе пахло нагретой хвоей. Между деревьев изредка пролетали лесные пичуги, жужжали и гудели насекомые. Кусты и жесткая трава были затканы свежей сверкающей паутиной.
     Пройдя несколько километров, путники вышли к извилистой речке, которая пряталась под склоненными деревьями. Еле-еле нашли тропу, проложенную животными вдоль воды. Судя по следам - кабаны, причем очень крупные. К самой воде подойти было нельзя: крутой берег сплошь зарос кустарником. Тропа вела к холму; там уже не было болот, все вокруг заросло дубами. Под ногами захрустели крупные желуди. Наконец тропинка вывела спутников к подножию холма, тоже покрытому шапкой необхватных дубов. На самом верху они увидели небольшой деревянный дом. Тихо, стараясь не шуметь, десантники направились к избушке, срубленной из цельных бревен.
     Особенно хорошо это получалось у Задова и Хохела. Они даже не ползли, а скользили в густой траве, как две крупные ловкие ящерицы. Инквизиторские тренировки Скуратова неожиданно пригодились. Владимиров с Кузнецовым, громко сопя, заметно отставали.
     Входная дверь внезапно распахнулась, и в проеме показалась человеческая фигура. Это был краснолицый старик неопределенного возраста. Он был приземист и мускулист, как молотобоец, а его лицо, покрытое длинной седой щетиной, походило на обветренное лицо охотника-промысловика. Пониже маленьких круглых глазок красовался курносый нос с дырочками ноздрей. Он остановил свой взгляд на десантниках, скрытно подбиравшихся к его дому, запрокинул голову и расхохотался.
     - Заходите, заходите! - зашумел он. - Не нужно подкрадываться к дому, который всегда открыт. Оставьте лес за порогом.
     Не дожидаясь повторного приглашения, десантники поднялись с земли. Четверка смущенно переминалась с ноги на ногу и отряхивала с одежды траву и листья. Незнакомец повторил приглашение широким жестом, и они вошли в дом. Владимиров повесил автомат на шею по немецкой моде и вошел последним, остановившись возле окна.
     Лицо хозяина расплывалось в непрерывной улыбке, это начинало казаться странным. Даже непробиваемый командир почувствовал себя неуютно. Что скрывалось за этой улыбкой? Какая-то она странная... Хорошо скрываемое напряжение? Однако мысли эти стремительно унесло потоком болтовни гостеприимного хозяина.
     - Ух, сразу двое немцев! И не надо искать, сами пришли! Офицеры, ну повезло! - тараторил он, потирая широкие ладони и, переведя взгляд на Задова в неизменной тельняшке и бриджах, продолжал без малейшего промежутка. - А что, у нового режима нет средств одеть полицаев во что-то поприличнее?
     Тут вышла промашка. Назвать Леву полицейским знающий человек никогда бы не рискнул. Тяжелее оскорбления для босяка, выросшего на Молдаванке, было трудно придумать.
     - Я тебе покажу, старый хрыч, полицая! - заорал Задов и, подхватив с пола тяжелую табуретку, кинулся на обидчика.
     Чрезмерная ярость и самоуверенность Левы подвели его, а заодно и ускорили ход событий.
     Сцена, представшая затем перед десантниками, повергла всех в ступор. Хозяин дома отскочил в дальний угол горницы, сбросил свою одежду и начал изменяться. Его кости смещались, увеличивались и изгибались. Его череп менялся, как будто был сделан из глины. Рот и нос стали похожи на большое свиное рыло, лоб увеличился и навис над глазами, маленькие глазки налились кровью. Мышцы изменялись вместе с кожей. Это было бы отвратительно и без звукового сопровождения, но при этом был слышен звук, похожий на то, будто на жаровне жарили мясо...
     Волосы, до этого бывшие средней длины, укоротились и стали похожи на густую щетину, спускающуюся по его позвоночнику. Грязно-бурая шкура заменила человеческую кожу.
     Обращение заняло несколько секунд, хотя всем показалось, что это длилось много больше. Перед ними стояло чудовище. Улыбающийся получеловек-полукабан. С двух желтых острых клыков стекала слюна. Только сейчас они поняли, зачем он их пригласил в дом. Задов застыл на месте с поднятой табуреткой в руке, напоминая скульптуру комбата, увлекающего за собой в атаку бойцов. Кабан-оборотень мерзко хрюкнул и затопал по полу ногами, на которых выросли копыта. Получилась лихая чечетка.
     Первым сориентировался Владимиров. Не говоря ни слова, он высадил оконную раму автоматом и ласточкой сиганул в проем. Еще в воздухе он сгруппировался и, перекатившись на земле через голову, встал на ноги. Сразу было видно - настоящий десантник. Любо-дорого смотреть! Остальные выпрыгнули следом - без десантного шика, но не менее стремительно. Они давно усвоили: где командир - там победа.
     Очень скоро все сидели вместе рядком на остром коньке крыши, стараясь не шевелиться. Один Хохел нервно ерзал, стараясь устроиться поудобнее. Мысленно он крыл себя последними словами за то, что постеснялся сходить в медпункт подлечить у Дурова свой геморрой.
     Внизу безостановочно нарезал круги вокруг дома здоровенный полусекач - получеловек. Когда ему надоедало носиться на задних копытах, он вставал на четвереньки и начинал бегать с удвоенной скоростью, периодически задирая рыло вверх. Наконец он остановился и помахал передним копытом, предлагая спуститься. Командир отрицательно помотал головой. Задов плюнул - и попал. Оскорбленный до глубины души оборотень пронзительно завизжал. На этом переговоры закончились.
     Задов периодически сплевывал вниз, целясь в пятачок. Хохел старался от него не отставать. Командир поначалу хмурился, но не выдержал и вскоре присоединился к ним. Он сразу попал не в бровь, а в глаз. Один Кузнецов не принимал участия в общей забаве. Он курил папиросы и щелчком отправлял горящие окурки в оборотня, внося, таким образом, свой посильный вклад. Задов весело хохотал. Ситуация его откровенно забавляла.
     Оплеванная лесная свинья, возмущенно хрюкая, отбежала на безопасное расстояние с наветренной стороны и села на пригорке. Плевать против ветра после нескольких попыток стало неинтересно. Злобно повизгивая, оборотень неуклюже счищал копытами плевки с щетины. Получалось плохо. Потом он порылся клыками в земле и, аккуратно зажав что-то в копытах, осторожно приблизился к дому. Здесь кабан поднял лапу и коротко хрюкнул. На копытце лежал спелый желудь. Видимо, разум зверя сейчас преобладал в нем над человеческим. Такой примитивный уловкой он надеялся заманить врагов на землю с крыши.
     Задов, сделав поправку на ветер,
     собирался послать ответ. Кузнецов погрозил ему пальцем и, сложив руки в рупор, громко крикнул:
     - Товарищ! Товарищ свинья! Вы нас не за тех приняли! Мы не фашисты, и даже не немцы. Мы свои. Советские!
     Задов что-то пробурчал под нос. Кабан навострил уши и пошевелил пятачком. Он внимательно разглядывал непрошеных гостей, чинно восседавших на крыше. Желудь он отправил в пасть и с хрустом его разжевал. Особого дружелюбия оборотень по-прежнему не выказывал. Глазки у него были налиты кровью.
     Владимиров засунул руку под пятнистую плащ-накидку, накинутую поверх немецкой парашютно-десантной формы. Он вытащил из-под отворота маленькую тоненькую книжечку темно-красного цвета и, вздохнув, без размаха бросил оборотню под копыта. Кабан шарахнулся в сторону, заподозрив подвох, потом встал на четвереньки и осторожно обнюхал ее, с шумом втягивая воздух.
     Он уткнулся в книжечку пятачком и, послюнявив копыто, аккуратно перелистал все странички, подслеповато щуря и без того маленькие глазки. После этого он задрал голову вверх и уже немного доброжелательнее похрюкал. Во всяком случае без прежней злобы.
     Обратное изменение, из полукабана в человека, много времени не заняло. Оборотень перекинулся быстро. Внизу стоял человек - только голый и сильно заплеванный. Прикрывая спереди ладонями стыд, он пошел к крыльцу. Красную книжечку он не оставил на земле, а бережно зажал между пальцами. Сверху это выглядело несколько двусмысленно. Поднимаясь по ступенькам, он зычно крикнул: «Слазьте! Поди, ноги уже затекли! Сразу надо было сказать, что свои, а то ишь, вырядились!..» Старик хозяйственно поправил босой ногой половичок и шагнул в дверь.
     Помогая друг другу, десантники осторожно слезли с крыши. На этот раз первым в дом вошел Владимиров с автоматом наизготовку.
     Хозяин дома умывался, стоя у бадьи с водой и с шумом отфыркивался. Оглянувшись на вошедших, он стыдливо повернулся к ним спиной и быстро оделся. Затем пригладил пятерней растрепанные волосы и представился: «Митрич, лесник».
     - Неласково гостей встречаете, - проворчал Задов, державшийся от хозяина на безопасном расстоянии.
     - А я вас в гости не звал, - окрысился хозяин. - Тем более, думал, что каратели от своих отбились. Месяц назад немцы деревеньку и летний пионерский лагерь сожгли на дальнем озере. Тех, кого догнал, всех в клочья... порвал... и снова пор-рвал... - кабана Митрича подзаклинило, но он справился.
     - ...И съел? - уточнил Хохел. Он чувствовал себя особенно неуютно: в его вещмешке лежал шмат сала и он опасался, что лесник его учует. Дальнейшее было трудно предсказать.
     - Я предпочитаю желуди. А какие роскошные помои были в пионерском лагере! - пустился в воспоминания лесничий и всхрюкнул от умиления. - Мы людей не едим. Но если достанут - мало не покажется. Грибников не люблю, охотников не люблю, егерей тоже не люблю...
     - Кто-нибудь поблизости живет из ваших? - вкрадчиво поинтересовался Кузнецов.
     - За холмами, поближе к малинникам живет вербер (оборотень-медведь), дальше в лесу обитает верджер (оборотень-барсук). Иногда захаживает верлис. А где его нора, знает только он, на то и лис. Хитрюга еще тот. Ви-и-и...
     - Как вы стали?.. - не закончил вопрос Хохел, ему хотелось поделикатнее узнать историю лесного оборотня Митрича.
     - Дела давно минувших дней, - недовольно махнул рукой хозяин и замолчал. Но не удержался, вздохнул и начал рассказ.
     - Это случилось давно, очень давно... Мои друзья и я поехали осенью на охоту. У нас были прекрасные лошади, опытные загонщики, крепкие копья и надежные штуцеры...
     РАССКАЗ ОБОРОТИСТОГО КАБАНА
     ...У нас были прекрасные лошади, опытные загонщики, крепкие копья и надежные штуцеры. Мои верные друзья - граф Н-ский, барон М-ский и виконт Б-ский - еще крепко держались в седлах, хотя шел уже третий день охоты. Держался и я. А надо сказать, что я в те годы был молод и великолепен. И вся округа дрожала, когда я выезжал за дичью, - лесники прятались по оврагам, дети с ревом разбегались по домам, а девушки - ах, какие в ту пору были девушки! - под страхом потери чести зарекались выходить за околицу своих деревень.
     Итак, мы ехали.
     Погода стояла чудесная, да и охотничья удача, казалось, была с нами - во всяком случае мы несколько раз стреляли на подозрительные шорохи в кустах, и раздававшиеся оттуда крики свидетельствовали о том, что ни одна пуля не пропала даром. В тот день мы добыли славную дичь - одну косулю, пять коров, несколько браконьеров, двух загонщиков и какого-то несчастного королевского глашатая, заблудившегося в моем лесу. Теперь уже так не поохотишься, хоть год по лесу блуждай.
     Но мы неутомимо ехали дальше. И вот в густом диком бору мои оставшиеся на ногах загонщики заметили огромного кабана. Впрочем, его трудно было не заметить - он сам нас нашел.
     Мои компаньоны и я опустошили кубки и приготовились.
     Внезапно мы услышали треск кустов. Лохматый, неукротимый вепрь влетел прямо на поляну, где мы разбили бивак. Это был прекрасный мускулистый зверь, много больше, чем я когда-либо видел. Он опустил голову, злобно взрыл копытом землю и помчался прямо под брюхо моей лошади. Я взял копье наизготовку.
     Это был прекрасный удар, я это чувствовал.
     Острие должно было вонзиться в тело зверя чуть позади лопатки - действительно смертельный удар. Но копье только скользнуло по шкуре вепря и вылетело из моих рук, а матерый (если бы вы только слышали, как я его обматерил!) секач одним ударом распорол брюхо моей несчастной лошади и разорвал мне мышцы на бедре. А потом, прорвав кольцо охотников и загонщиков, он скрылся в чаще.
     Меня перебинтовали, и мы опять вернулись под дерево, где расположились на привал.
     А вечером мы вернулись в замок, у стен которого мои верные друзья меня и оставили, страшась встречи с моей женой. Я пролежал в лихорадке неделю. Рана на ноге зажила, но я... Я уже был не тот. Я стал... Ну, словом, я стал тем, кем стал... Редкостной свиньей. Я третировал жену, лупил, впрочем, исключительно по делу, своих детей - тех еще, между нами, поросят; я разорял деревни своих вассалов. Затем развелся и долго жил один, пока не пропил все деньги. Потом я заложил замок. Когда деньги кончились окончательно, мне пришлось жить в долг. А потом я ушел от людей подальше и с тех пор основался в этих местах. Поначалу меня даже искали мои друзья и кредиторы. Кредиторов я подкарауливал в полнолуние, а друзей... Друзья тоже были кредиторами.
     А потом я поумнел и стал терпимее к людям. Устроился в лесничество, завел хозяйство. Вот так и живу. Оборачиваюсь, как могу...
     * * *
     - Как вервольф? - уточнил Владимиров. Автомат он уже не держал наизготовку, а положил на широкую дубовую столешницу.
     - Не-е-ет, шалишь! - лесник затряс головой. - Мы - люди, которые могут превращаться в зверей, а вервольфы - это звери, которые маскируются под людей. Один тут приходил ко мне в черной форме, еще до приезда карателей. Тоже все про наших оборотней выспрашивал. Назвался Нагелем. Ну, в смысле, имя у него такое: Нагель.
     - Может, про партизан выспрашивал? - спросил Кузнецов.
     - Да нет, что-то другое он здесь искал. А ко мне так заскочил, когда мимо проходил. Мы же друг друга издалека чувствуем. Он открыто по лесу рыскал. Партизан не боялся. Никого не боялся.
     - А вервольф твой, он как? - поинтересовался Задов, присаживаясь на лавку. - Он в законе или, может, фраерится только?
     - Не-е, - почесал в затылке лесник-кабан. - Ему человека подрезать, как тебе на меня с крыши плюнуть. Он в авторитете будет, это точно. Вервольфы - они вообще все любят свое превосходство над людьми показывать, бахвалятся. Но этот - чистый отморозок.
     - Он больше не появлялся с тех пор? - уточнил Хохел. - Может, гастролер какой залетный?
     - Пару раз еще заходил, - ответил лесник, выливая бадью с водой в разбитое окно. - Любит поболтать. Наши беседы в основном крутились вокруг темы, что за кровь струится по нашим венам, что подразумевает родство. Проклята ли эта кровь? Или благословлена силой, превосходящей человеческую? Нагель пытался убедить меня в том, что оборотни превосходят людей, как те превосходят скот, забиваемый в пищу. Он-то, может, и прав, да только мне это до лампочки Ильича. Я на расовую пропаганду не клюну. Я - интернационалист, я всех ненавижу. Или почти всех.
     Конечно, когда со мной в лесу встречаются охотники и грибники, они, наверное, считают меня чудовищем. Иногда мне кажется, что они правы. Раз с партизанами столкнулся, так сразу палить стали.
     - И что, никто не попал? - изумился Кузнецов.
     - Попали. У нас народ целкий, - скривился лесник и остервенело почесал спину пониже поясницы. - Туда и попали... - На каждого оборотня нужно свое оружие. Вербер уязвим для холодного железа, вервольф и вербат, летучая мышь, боятся оружия, покрытого серебром или зачарованного каменного клинка, на верджера - барсука - клинки должны быть костяные.
     - Болит? - с состраданием поинтересовался Хохел, страдавший геморроем, кивая на задницу лесника.
     - Чтобы вылечить рану от пули или простого оружия, достаточно перекинуться. Даже шрама не остается.
     - Для кабана, наверное, тоже нужно что-то особое? - ляпнул Задов.
     Ответом был здоровенный кукиш, который лесник с чувством покрутил у Левы под самым носом.
     - Так вы из дворянского сословия будете? - уточнил Владимиров.
     - Да уж не из лапотников, - гордо ответил лесник и громко рыгнул. - Чуть не забыл, - с этими словами он протянул командиру темно-красную книжечку, которую он бросил оборотню с крыши.
     В ответ на вопросительные взгляды товарищей Владимиров сказал, пряча книжечку за пазуху: «Не ломайте голову. Это водительские права. Еще в ДОСААФе получил. Никак не соберусь поменять на новые».
     - Из наших бесед я понял одно: большинство вервольфов основной целью считает причинение страха, боли и страданий. - продолжил свой рассказ Митрич. - Они получают удовольствие от человеческих мучений. Пока одни вервольфы поступают просто - вызывают волну ужаса, в которой погибают невинные люди, - другие предпочитают более тонкие махинации. Путем тщательно выверенных действий, начиная от незначительных событий и заканчивая глобальными злодеяниями, они создают атмосферу страха и паранойи, парализуя и разрушая любое общество. Мне кажется, что оборотни, избравшие такой вид террора, считают его высшей формой «искусства». Из-за этого мы вдрызг разругались. Мои потомки еще живы, они нормальные люди. А он обозвал меня полукровкой и помоеедом, а потом ушел. Я несколько раз натыкался на его следы. Везде он шныряет да вынюхивает! Партизаны недавно ушли к Старому логу, там недалеко логово оборотня-барсука. Последний раз рядом со следами Нагеля я видел еще пару, но поменьше. С ним шли еще двое. А волки это или вервольфы - это мне неведомо.
     - К партизанам не проводите? Так сказать, за компанию, - подал голос командир. - Вы в лесу каждую тропинку знаете.
     - Это с какой стати? - опешил лесник, державший в руках глиняное блюдо с желудями и мучавшийся дилеммой: предложить лакомство непрошенным гостям или не стоит. - Меня людские дела уже давно не волнуют. Царский режим или коммунисты, мне без разницы. Люди отдельно, а желуди отдельно. - Митрич наконец решил дилемму и крепко прижал миску к груди.
     - Э-э, нет, уважаемый. Вы в своей дубраве не отсидитесь. Вервольфы начали борьбу за чистоту крови. Неистинных оборотней, всех неполноценных, на их взгляд, они попросту уничтожают. Раньше или позже. Если с ними не разобраться, они вас в покое не оставят. Вопрос времени. Проверить легко. Но стоит ли? Двинем к партизанам, хотя я сомневаюсь, что они смогут помочь. Заодно проведаем верджера, если жив еще. Сами убедитесь в нашей правоте. Вам здесь еще жить.
     - А вдруг с вервольфами столкнемся? Их, может, трое, а вы, людишки, мне не помощники. Точно освежуют, - упорствовал Митрич. Ему очень не хотелось общаться с собратьями, а особенно - покидать дубовую рощу.
     - Как знать! Может, поможем, и отвадим навсегда от здешних мест. Нам, в сущности, родная нечисть по духу ближе.
     Владимиров расстегнул свой ранец из оленьей кожи и вывалил на стол его содержимое. Помимо вещей, необходимых каждому походнику, на столе лежали, тускло поблескивая, несколько серебряных ошейников, к которым крепились длинные цепочки. По внутренней стороне они были утыканы острыми шипами. Не позавидуешь тому, на чьей шее такой сомкнется. Была еще аккуратно перевязанная связка из четырех плеток с короткими черенками. От черенков шли серебристые шнуры, на концах которых висели маленькие серебряные шарики, утыканными иглами. Еще там был нож из синего обсидиана; судя по сколам, в неолите уже были свои охотники на вервольфов.
     Командир каждому раздал по ошейнику и плетке. Синий каменный нож без чехла подвесил себе на пояс за плетеный кожаный ремешок. Владимиров и Кузнецов аккуратно закрепили новое снаряжение на портупеях. Только Задов легкомысленно сунул плетку за голенище сапога, а серебряный ошейник засунул в вещмешок, украдкой попробовав его на зуб. Хохел тоже все упаковал в свой сидор.
     Митрич молча наблюдал за сборами. Свое слово он не спешил сказать. Лесник продолжал маяться, но ему надо было принять решение сейчас.
     - Никакого оружия из дуба у вас с собой нет? - уточнил он.
     - Нет, - усмехнулся командир. - Наша цель - вервольфы.
     - Ладно, провожу вас к Старому логу. Заодно и Тимоху проведаю. Давно собирался, - без воодушевления произнес лесник и пояснил. - Это верджер, барсук-оборотень. Я о нем говорил.
     - Есть желающие познакомиться с барсуком Тимохой? Так сказать, расширить кругозор? - Владимиров откровенно веселился. В отряде давно заметили: чем страшнее ситуация, тем лучше настроение у командира. Хотя самые проницательные считали это напускной бравадой с легким налетом безумия.
     Ответом было гробовое молчание. Кузнецов неопределенно пожал плечами, а Задов мысленно составлял план - где и при каких обстоятельствах потерять серебряный ошейник.
     Хохел не выдержал, подошел к леснику и взял из глиняной миски желудь. С громким хрустом надкусил его и, скривившись, хотел сплюнуть на пол, но, столкнувшись взглядом с Митричем, аккуратно выплюнул кабанье лакомство в ладошку.
     - Учтите, барсук ненавидит общество. Он очень застенчивый, - уточнил хозяин дома, пряча желуди в буфет.
     - Ну и что? - нагловато заметил Задов. - Нам везде рады. И мы со всем уважением.
     При этих словах у лесника глазки стали наливаться кровью. Он не забыл своего главного оплевывателя.
     После пробы желудя на зуб Хохел громко икнул.
     - Фу, какой невоспитанный поросенок, - прокомментировал Лева.
     Митрич заскрипел зубами так, что стало слышно всем в избе, и сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Кузнецов посмотрел Леве в глаза и, незаметно для других, постучал себе пальцем по лбу.
     * * *
     Поначалу, когда они тесной группой вошли в лес, их никто не тревожил. Сухие сучки потрескивали под ногами, поваленные деревья перегораживали путь. Лесная глубь потихоньку притупляла бдительность. Они шли сумрачным лесом, деревья подкрадывались к ним все ближе, их черные дупла кривились, как рты. Игра теней начинала действовать на нервы.
     Вечерело. Сумерки надвигались неуклонно и быстро, сгущаясь вокруг десантников.
     Свет впитывался в землю, как вода в песок.
     Путники давно сошли с кабаньей тропы и шли вслед за лесником по нехоженому лесу. Митрич уверенно двигался среди деревьев, ориентируясь по одному ему известным приметам.
     Неожиданно они услышали за спиной волчий вой, пронзительный, но далекий. Лесник ничего не сказал, но зашагал быстрее. Такой же леденящий сердце, но приглушенный расстоянием вой прозвучал далеко впереди, вызывая одно желание: вернуться. Когда путники в нерешительности остановились, вой вдруг возник сразу справа и слева. Казалось, что кто-то этот вой передает дальше через весь лес, до самого отдаленного уголка. Те, которые передавали вой как эстафету, чудилось, были бодры, сильны и ко всему готовы.
     Вдалеке послышался топот. Постепенно он приобрел свой ритм, и стало понятно, что это дробный топ-топ-топ сильных ног на мягких подушечках, бегущих пока что очень далеко. Сначала казалось, что впереди, потом - сзади, потом... Потом топот рос и умножался, пока не стал слышен отовсюду и везде. Он, казалось, надвигался и окружал их. Десантники неподвижно застыли и прислушались. Лесник, возглавлявший маленькую колонну, увидел несущегося прямо на них огромного, ярко-рыжего лиса. Он ожидал, что оборотень остановится или, наоборот, кинется от них в сторону. Вместо этого лис мазнул по нему боком, пробегая мимо. Морда его была перекошена, глаза выпучены.
     - Спасайтесь, идиоты, спасайтесь! - услышали все его возглас, и тут лис скрылся за широкой березой и будто сквозь землю провалился. В просвете между деревьями мелькнул и исчез серый силуэт огромного волка.
     Митрич сразу все понял. Хитрый лис, за которым шла погоня, навел вервольфов на них. Те, естественно, переключатся на более крупную добычу. А рыжий оборотень, используя суматоху, как всегда, всех перехитрил.
     Лесник коротко махнул рукой, призывая за собой, и быстро побежал вперед. Цель была одна: добраться до логова барсука, тем более оно было где-то рядом. Все мчались за ним не отставая. Митрич не стал перекидываться в кабана. Он знал: единственный шанс оторваться от погони - уходить через бурелом. Острые сучья легко прокололи бы волчьи лапы. Десантники с трудом пробирались через поваленные деревья, на что-то натыкались, пролезали под стволами, проваливались в ямы, наполненные зеленой водой. Потом долго шли по холодному ручью. Тоскливый вой становился тише и вскоре затих далеко за спиной. Десантники слишком устали, чтобы бежать дальше. У них едва хватало сил просто переставлять ноги, медленно двигаясь по щиколотку в воде.
     Митрич, как и положено настоящему леснику, знал лес как свои копыта. Выбравшись из ручья, они подошли к входу в низкую пещеру. Со всех сторон его укрывали густые кусты бузины. Без труда его смог бы найти только тот, кто уже был здесь, или опытный следопыт со звериным нюхом.
     Обстановка в барсучьем логове была незатейлива. Включив фонарики, разведчики осматривались по сторонам. Никаких излишеств, никаких следов человеческого комфорта. Здесь царили беспорядок и разруха. Небольшая пещера лишь отдаленно напоминала человеческое жилье.
     Ковры, сотканные из травы, были изодраны в клочья, лежанка из листьев - разворочена, чурбаки, заменяющие стулья, опрокинуты, съестные припасы - ягоды, грибы и сушеные лягушки валялись вперемешку, раздавленные, на полу.
     - Мы опоздали, - произнес Кузнецов, поднимая с пола маленький блестящий кружок и протягивая его Владимирову.
     Алюминиевая пуговица с изображением адамовой головы - черепа с двумя скрещенными под ним костями - лежала на ладони командира жестоким приговором хозяину логова. Такую эмблему ни с чем спутать было невозможно - ее изображали на кокардах и других знаках различия военнослужащих войск СС, в которых служили и вервольфы.
     - Опоздали, - пригорюнился Митрич.
     Было видно, что он переживает за лесного приятеля. Хотя до конца его судьба была неясна. В логове везде были видны следы жестокой борьбы, но ни тела, ни следов крови не было видно.
     - Лес большой. Мы не можем тут долго рассиживаться. Надо идти к партизанам! Может, они что-то знают, - произнес Владимиров, потирая подбородок, на котором проступила щетина.
     - Здесь недалеко, - глухо произнес Митрич и, наклонившись, шагнул к низкому выходу. Он чувствовал себя неуютно в разгромленном доме без хозяина. Друзьями с барсуком они не были, но редким встречам оба были рады. Родственные одинокие души, как ни крути. С этим соглашался даже верлис, большой любитель понасмешничать и поиздеваться.
     (Окончание следует.)