XVIII век был периодом пробуждения русского народа. Независимо от крупных политических успехов совершен огромный культурно-этнический шаг – создание общего литературного языка как органа уже достаточно назревшей этнической психологии. В первоначальный момент, когда и великорусская, и южнорусская письменность носили печать, близкую к древнему церковно-славянскому, или книжному языку, т.е. XVI-XVII вв., обе русские письменности обладали приблизительно равными шансами на первенство, но в течение XVIII в. и начале XIX в. совершилось обычное в этнической истории событие – выбор ОДНОГО из племенных наречий и возведение его в ранг общего языка всех племен или языка расы.
     Вероятные причины этнического избрания великорусской речи и письменности содержатся в некоторых благоприятных одной стороне психологических основаниях или обстоятельствах, а именно: в появлении четырех гениальных (Ломоносова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова), нескольких талантливых людей (Жуковского, Тургенева, Аксаковых) и целой плеяды второстепенных деятелей. За исключением Гоголя все были великоруссы по рождению.
     Вторым условием явился свойственный великоруссам перевес ВОЛИ, дающей успех во всяком деле при равных шансах УМА и ЧУВСТВА. Помимо этих второстепенных условий сама природа языка, т.е. его лингвистические свойства и его психология участвовали могущественным образом в направлении событий. Это, собственно, и было первостепенным двигателем – первопричиной событий!
     Появление украинского (южно-русского) языка на этническом поле России около столетия тому назад уже не могло изменить судеб даже в тот момент, когда на горизонте засветилась яркая звезда Тараса Григорьевича Шевченко. Он выступил на литературном поприще как раз в тот момент, когда вопрос о литературном общерусском языке уже был разрешен в пользу великорусского языка. Вопреки своему великому земляку Гоголю, который писал по-русски, Шевченко писал на обоих языках – русском и украинском. Обоими языками он владел в совершенстве. Его русская речь так же глубоко метка, как и украинская поэтическая МОВА.
     Особенность поэтического дара Шевченко состоит в том, что он глубоко чувствовал психологию языка и – что еще важнее – он чувствовал язык в его историческом тысячелетнем потоке. По словам Житецкого, поэзия Шевченко является наследием прошлого и свидетельством настоящего. Как далекое прошлое, когда малороссийская народность еще не отделилась от общего славянского рода, так и прошлое, когда она составляла одно целое с великорусской – все это вошло в поэзию Шевченко, как в один общий и широкий поток. В этом отношении Шевченко подобен Пушкину, который носил в себе язык в его долгом историческом составе и течении. Язык Пушкина и язык Шевченко это не языки минуты или эпохи, но это голос и говор истории и психологии языка. Оттого в них чувствуется что-то обаятельное, глубоко и бесконечно родное, свежее, в то же время торжественное, величаво-древнее.
     Река психических течений, подобно реке времен и подобно потоку физических вод, не возвращается и не восстанавливается. Сроки и случай для возвышения и подъема южнорусского языка на высоту общелитературного языка РУССКОЙ НАРОДНОСТИ миновали и никогда более не повторятся. Так вообще протекают этнические события, согласно закону эволюции! Но в данном случае уже заготовлен, по крайней мере, на долгие времена вперед, содействующий момент, содержащийся в самом составе и строе двух племенных наречий – великорусского и южнорусского. Моментом этим служит ЯЗЫКОВАЯ ПСИХОЛОГИЯ обоих наречий.
     В основе всякого СЛОВА человеческой речи сокрыта и звукам предшествует ИДЕЯ, идейный или умственный ОБРАЗ или ПРЕДСТАВЛЕНИЕ. Произнося слова: РЕКА, КОЛОКОЛЬНЯ, КОЗЯВКА, мы предварительно уже имеем в уме зримую или иную картинку, например, видимой на ландшафте движущейся массы вод (река), или картинку стоящего неподвижно, высящегося в воздухе узкого здания (колокольня), или образ копошащегося на земле крошечного существа с движущимися ножками и усиками (козявка). Такова ПСИХОЛОГИЯ ЯЗЫКА или психология речи.
     Анализируя этот процесс в различных языках и у различных народов, мы встречаемся с той капитальной особенностью, что каждый народ имеет свою особенную языковую психологию. Если рассмотреть это на примерах, то самая идея предмета станет ясной. Для русского ума или для русской мысли ДВОЕДУШНЫЙ человек это человек с двойной душой; для немца zweiherzliche, oder zweizungige Mann, т.е. человек с двойным сердцем или двойным языком; для француза – это homme double, faux, dissimule, т.е. двойной, фальшивый, притворный человек. Для русского ОТДЫХАТЬ – значит так расположиться, чтобы хорошо ДЫШАТЬ; для француза отдыхать – reposer, se delaisser, т.е. сложить руки, положить себя, распустить себя; для немца отдыхать ausruhen, sich erholen, т.е. отпочивать, набираться сил. Возникающая раньше слова мысль, идея или образ уже ведут за собою и самое слово, которое будет МЕТКИМ СЛОВЦОМ, если идея верна.
     Различие этнических психологий ведет к различию психологии языка, а обе вместе ведут к отличию и различению народов и являются ЭТНИЧЕСКИМИ ПРИЗНАКАМИ народа, наряду с АНТРОПОЛОГИЧЕСКИМИ и другими этническими отличиями.
     Сравнивая язык русский и украинский, легко усмотреть почти полное тождество психологий этих двух языков и лежащую в основе их совершенную близость душевных и умственных процессов, воззрений и приемов мысли. Это показывает с очевидностью, что РУССКИЙ И УКРАИНСКИЙ ЯЗЫКИ – ЭТО НЕ ДВА ЯЗЫКА, А ОДИН ЯЗЫК; в крайнем случае можно говорить о двух наречиях одного праязыка, но это было бы почти логической тавтологией. Различие между русским и украинским языками – не психологическое, а фонетическое или звуковое, следовательно, различие не внутреннее – глубокое, а внешнее, кажущееся: звуками они разнятся, но их психология тождественна. В существе дела, эти языки отличаются так, как отличаются между собою слова: АТКУДА, АТКЕЛЕВА, АТКЕНТЕЛЕВА, ВiДКiЛЬ, ВИДКiЛЯ, ОТКУЛЬ, ОТКУЛЕВА, ОТКУЛИЧА (Вл. Даль) и т.д. Все это – одно и тоже слово ОТКУДА в разных фонетических и лингвистических нарядах, но тут вовсе нет различия языка и речи. Есть только различие фонетическое, т.е. звуковое, как в словах ОТКУДА, ВiДКiЛЯ, но и здесь отличия не идут далеко, и малорусское наречие наравне с белорусским ближе к великорусскому, чем польский или чешский язык.
     К этому необходимо прибавить, что общий научно-литературный язык как культурно-этническое орудие народа составляется, как известно, из наречий, говоров и языков и не является племенным языком или языком одного племени, но ЯЗЫКОМ ПЛЕМЕН. Общий литературный язык содержит в себе этническую психологию и культуру, нередко весьма неблизкую к элементам живой народно-племенной речи, но отвечает сложному и высокому умственному уровню развитого писателя и такого же читателя.
     Взятая же в сыром виде народная речь будет фальшью в общелитературном языке. В такую фальшь иногда и впадают украинцы. Отсюда успокоительный вывод для тех, кого огорчает привилегия, выпавшая, в силу законов этнической эволюции, на великорусское племенное наречие. Жизнь и развитие говоров, наречий и племенных языков стоит особо и независимо, а ГЕГЕМОНИЯ одного языка над другими – это вопрос практики и психологических удобств более или менее крупной этнической единицы и притом вопрос свободного взаимного согласия частей. В сказанном содержится и научный ответ на психологические и этнические вопросы, возбуждаемые украинством.
     СОЗДАНИЕ СЛОВ. Поднимаем этот вопрос не от нашего имени и не с точки зрения интересов общелитературного языка, но с точки зрения украинцев. Среди них раздаются компетентные голоса касательно неправильности и противоестественности некоторых слов и выражений. Это именно те слова, которые в сыром виде и плохо сработанных подражаниях народному говору внесены в предполагаемый научно-литературный украинский язык.
     Протест против такого неосторожного пользования народной речью или ее имитациями сказался в устах глубокого знатока южнорусской народной речи и писателя И. Левацкого (Нечуя) и многократно раздавался из уст других не менее компетентных судей, причем пробным камнем для сравнений указывалась и бралась речь Тараса Шевченко.
     Протестующие украинцы говорят о навязывании народу выдуманной, небывалой, неизвестной ему и ненужной литературы,.. что такая литература по своему языку не имеет ничего общего с языком Шевченко. Неудивительно, что такой украинской речи сами украинцы, по признанию профессора Грушевского, не желают брать ни в руки, ни в рот («а нi в рот а нi в руки i не беруть»). Посмотрите, продолжает профессор Грушевский укорять украинцев, как слабо распространяются украинские газеты и журналы. Он жалуется, что нет украинского министерства народного просвещения, которое завело бы общую грамматику, правописание и стилистику...
     Его словами удостоверяется факт отрицательного отношения украинцев к украинской мове. Почтенный профессор верит в силу стилистики, грамматики и правил правописания, но ни одним словом он не обмолвился о силе и значении ПСИХОЛОГИИ ЯЗЫКА для человеческой речи и психологии вообще.
     Развитие украинского языка, особенно его неологизмы, совершаются вопреки требованиям общей психологии и психологии языка. В частности, нетрудно убедиться, что формирование языка основано, большей частью, на этимологии, что оно нередко приближается к истинной этимологической канцелярщине, убивающей психологию и дух языка и работающей над трупным материалом бездушных звуков, которые, будучи скомпанованы, вызовут будто бы идею.
     Покойный П.И. Житецкий указал на последствие такого приема в слове ВiДВiЧАЛЬНЫЙ (ответственный). Слово это, вновь созданное и созданное вопреки идеи языковой психологии, обманно соперничает в уме со словом ВiДВiЧНЫЙ (вечный, предвечный) и тем вызывает оскорбительную для ума путаницу. И такая путаница возмущает читателя как всякий обман и подлог. Некоторые слова, составленные даже безошибочно по этимологии, но ошибочно по психологии, не сразу вызывают ИДЕЮ и также оскорбляют читателя, который называет такие слова «коваными», т.е. искусственными. Легко понять, что украинец, знаток родной речи и эстетик от природы (а таких большинство!) чувствует себя глубоко оскорбленным таким этимологическим труженичеством, которое иной раз дает суррогаты слов, имеющие не более сходства с натурою, чем сахарин с сахаром.
     А между тем не только Грушевский, но многие издатели периодической прессы жалуются на читателя, что он требователен. Да слава Богу, что он требователен! Уж лучше, вопреки совету Грушевского, совершенно отказаться от такого чтения, чем надрывать свои душевные силы и вводить в свою память материал, противный духу языка (т.е. естественным ассоциациям и психологии слова). Серьезные труженики на ниве родного слова, как Б.Д. Гринченко (Словарь Укр. Мови), не без основания ограничили свою деятельность скромными рамками собрания живых и художественных сокровищ речи, не вступая на скользкий путь создания украинского литературно-научного языка. Такой язык как орудие и продукт знания и тонкой рафинированной работы мысли создается долгим временем и немалыми трудами соединенных литературных поколений; кустарная же производительность бессильна совершить такое дело.
     Два параллельных языка, различных по ЗВУКУ (фонетике), но тождественных по ДУХУ (по своей психологии) – это роскошь, которую природа обыкновенно не допускает. Украинский язык, конечно, будет существовать как психологическое орудие талантливого племени, но станет ли он органом и меновым знаком психического обмена для многих миллионов людей – в этом можно серьезно усомниться. Вероятно, не только интеллигенция Украины, но и публика с умеренной грамотной подготовкой перейдет к пользованию общей литературной речью.
     Это – закон этнической психологии, который и для южноруссов рано или поздно вступит в свои права; начало этого поворота уже ясно обозначилось. Быстрое ознакомление с общим языком страны, особенно если он психологически родствен – это такая естественно увлекательная перспектива, которая всегда и повсюду вступает в свои права, так как открывает легкий доступ к обладанию великим культурным ОРУДИЕМ МЫСЛИ без томительных напряжений мыслительности. В языке нам дорога ПСИХОЛОГИЯ МЫСЛИ и ЧУВСТВА, но не фонетика, не набор звуков, и если другой язык, близко родственный, обладает такой же психологией, что и наш, мы легко готовы расстаться со звуками.
     ВЕРОЯТНАЯ БУДУЩНОСТЬ ТЕРМИНОВ: «УКРАИНА», «УКРАИНЦЫ». Термины эти являются по своему происхождению плодом административного, а не научного творчества. Южную Русь с XVII века стали официально называть то УКРАИНСКОЙ РУСЬЮ, то ГЕТМАНЩИНОЙ, то МАЛОРОССИЕЙ, а в последнее время ЮЖНОЙ РОССИЕЙ. Костомаров признает неудачными все термины, с чем и можно согласиться. Этнографический термин «украинцы» за отсутствием самого объекта, т.е. этнографически особого народа, не имеет основания существовать, а обозначение территории именем «Украина» потеряло свою первоначальную административную надобность, а потому самый термин представляется бесполезным, подобно наименованию «Священной Римской империи» или «Московского государства». Отчего тогда не ввести, как предлагает с полемической иронией Костомаров, терминов: ХОХОЛ, КАЦАП, ДЖОН БУЛЬ и т.п. Легко отошел в вечность термин «москвитяне», также легко отойдет и термин «украинцы» (Сикорский писал это в 1913 г., т.е. без учета нынешних реалий – распада вначале Российской империи в 1917 г., а затем СССР в 1991 г. – Ред.). Но мы имеем здесь в виду глубокую этническую оскорбительность навязывания населению имени.
     Население – это не растение и не вновь открытый остров, а сумма живых личностей, которые с X-XI веков называют себя «Русь», «русичи», «русскiя жены», «русская земля». Эти названия созданы самим народом. Эти возвышенные идеалы или нравственные интересы уже ясно и ярко существовали в X-XI веках и нашли для себя художественное изображение в «Слове о полку Игореве». Неужели же этот высокий художественный памятник не обязателен для ученого историка? Ведь те герои, которые описаны в Слове, называли себя «русскими», они пали на Каяле на реке «за русскую землю», как удостоверяет автор Слова, современник, а, вероятно, и участник похода Игоря, который называет их «русичами».
     И после этих торжественных свидетельств всей этнической русской земли русский ученый-историк, вдохновленный закордонными течениями, уверяет нас в своих сочинениях, что события совершились не в русской земле, что Игорь и его воины и даже поэт-бытописатель событий были «украинцы», что они пали не за русскую землю, как им показалось, а за Украину!.. Дальше нельзя идти в вольном переводе исторических документов с их подлинного языка на язык желаемых, но не существующих фактов!
     Профессор Грушевский хочет заменить для нас историю политическими течениями. Может быть, кому-нибудь очень необходимо, чтобы Россия в своем прошлом была Украиной, а русские украинцами, но только этого никогда не могло быть на самом деле. Вздрогнули бы и перевернулись в земле кости русичей на Каяле, если бы они узнали, что в наши дни нашлись сомневающиеся в их этнике и антропологии, в их скелетах и черепах. Мертвые не имут ни срама, ни гнева, и только по этой причине они не схватятся за оружие при отнятии у них имени, за которое они пали... Еще не было в ту пору государственной связи, но ЭТНИЧЕСКОЕ ЕДИНСТВО было ярким и глубоким.